Ночь в Москве. 13.11.09–14.11.09

Московский филиал международной фирмы по исполнению сиюминутных проблем людей с большими деньгами, по идее, может в любое время предоставить своим подписчикам что угодно — от чашки кофе или трезвого водителя (самая частая заявка) до ­ро­зового слона.

На двери висит ­табличка «С животными вход строго воспрещен!». ­Пре­подаватель Катя объясняет: «Раз пришла барышня с собачкой маленькой, на челке хвостик с бантиком, похожая на йоркширского терьера, так собачка ­побе­жала в зал, а там ­детишки плясали, кто-то на животное наступил, и все попадали». Возраст «детишек» варьируется от тринадцати до тридцати восьми лет. Лучшие попадают на подтанцовки в шоу «Золотой граммофон», «Пять звезд» и «Достояние республики».

На сцене Тутта Ларсен исполняет песню группы «Комбинация» «Бухгалтер», Уэбли разыгрывается на аккордеоне. «Ваша «Комбинация» фанни, да, — говорит он, — но мне вообще русские 90-е не очень нравятся, мне Высоцкий нравится — он как Генсбур, только лучше».

Леонид Федоров и Владимир Волков перед концертом

В полном зале читают стихи Пригова. Лев Рубинштейн ­выскакивает из зала покурить: «Никто прийти не смог, я тут за всех отдуваюсь, уже два раза выступать пришлось».

В переделанной под фотостудию старой мансарде на Китай-городе полсотни молодых людей на раскладных стульчиках досматривают снятый в 70-е отечественный научно-популярный фильм «Ученые ищут разум». «На самой нижней ступени находятся рыбы — они вообще не экстраполируют», — злорадно сообщает диктор. На экране дельфин без труда отличает объемную фигуру от плоской, а черно-белая лисичка безуспешно ищет выход из картонного лабиринта. Свободных мест в зале нет. Лектор Зорина, завлабораторией физиологии и генетики биофака МГУ, смотрит на аудиторию с профессиональным любопытством естествоиспытателя: какое молодым гуманитариям дело до способности животных к обобщению и символизации, действительно интересный вопрос. Аудитория в свою очередь явно понимает происходящее как перформанс, смысл которого не до конца ясен, но в том и прелесть. Даже когда фильм заканчивается и лектор начинает неспешно объяснять, почему учение Павлова об условных рефлексах на самом деле не отказывает животным в способности думать, слушатели ведут себя предельно вежливо. На заднем ряду кто-то совсем шепотом рассказывает соседям, как на каникулах попал во французскую тюрьму, несколько человек аккуратно выбираются покурить на лестницу. На первом этаже красивая девочка пытается надеть пальто, одновременно закуривая и говоря по телефону. «А тут лисичку показывали, — говорит она. — Такая крутая лисичка».

«Манекены мы переодеваем раз в неделю, — говорит продавщица. — Любой продавец, кому не лень, просто подходит и переодевает. И если вы идете ­мимо и вам понравились штаны на манекене, а в зале их нету, то мы их, конечно, снимем».

Два молодых ­чело­века бегут по совершенно пустой ­на­бережной — вокруг только машины.

Высокая Кейра с ресницами как у ламы поет и играет мелодик-хоррор-металл в группе Konsistoria и ездит в туры с театром вампиров. Егор и Наташа учатся на биофаке МГУ и тоже пришли в боевой раскраске. На билеты по три тысячи «на пол» — нижний ярус, стоячий танцпол, — они копили целых полтора месяца. У 22-летней ­Алек­сандрины один глаз красный. «Это у вас линза?» — «Нет, это у меня стеклянный глаз. Просто мой ­дедушка был педофилом».

За автомобильными ракушками десяток человек распивают водку. В клубе сегодня играют группы «Барто», «Калессы» и «Дважды не дающие». Найк объявляет: «Следующая песня посвящена ­современной политической системе. «Говно из ушей»!»

Клуб находится в подвале цеха Авторемонтного завода номер один. Narkotiki приехали послушать группу USSSY, но те уже выступили. В подвале сильно пахнет клеем. Перед следующим выступлением включили свет — стало видно, что по залу бегает полуголый пьяный парень, которого ­общими усилиями удается запереть в клетке лифтовой шахты, где он ­на­чинает писать.

В курилке — комнате заместителя главного редактора — всей ­редакцией придумывают заголовок для материала про Катынь. ­Варианты: «Катынь-остынь», «Пленман», «Оскатынились», «Пленовредительство», «Плен с маслом», «С Катыни съехали», ­«Ма­газин Калтынь», «Не было ни гроша, так вдруг Катынь», «Сечь ­посполитая», «До х… и Польша».

Редактор отдела внутренней политики Михаил Зыгарь ­отвле­кается от материала о борьбе Медведева с часовыми поясами и предлагает заголовок «Архипелаг-поляк». «Не, ну это ниже ­пояса. Хочешь текст посмотреть? Там есть пассажи про бараки ­человеческих экскрементов, — советует редактор материала. — Или вот «Пекало за дротами», например, неплохой заголовок — «Ад за колючей проволокой» по-польски». Через некоторое время выясняется, что главный редактор Фишман на все ­пред­ложенные варианты «поморщил нос». Статья про Катынь в результате выйдет под заголовком «Советско-польская вина».

«Я тебе сейчас ­сниму!» — кричат ­девушки на лошадях фотографу. Большинство лошадей — из цирков, их выгуливают по ночам.

К проходной подъезжает черный ­«хаммер». Внутри — Сергей «Африка» Бугаев и политолог Настя Михайловская. В Москве Африка по делам: в Ravenscourt Galleries открывается выставка Нико Костера — Африка и Ирина Хакамада позируют в образах Джона Леннона и Йоко Оно.

У входа девушку в платье тискает ­девушка в широких штанах. Платье задирается до поясницы, охранники смотрят, не моргая, девушка в штанах оказывается молодым человеком. Внутри пятнадцать человек празднуют день рождения.

«Оксана! — сияет улыбкой ­именин­ница. — Меня зовут Оксана, и мне 24! Я, кстати, написала книгу! Про отношения в студенческой среде. А еще я модель! И закончила Финансовую ­ака­демию!»

Спящие на троллейбусной остановке.

«…Представляешь, и этот розовый ­вибратор ему прямо в попу засунула!» — громко разговарива­ют три эффектные блондинки. «Крыша мира». Показ новой коллекции одежды Маши Цигаль: под песню Челентано по импровизиро­ванному подиуму расхаживают девушки модельной внешности, улыбчивые мужчины с обильной растительностью на груди и официант-афроамериканец — все как один в плюшевых комбинезонах ядовито-розовых цветов. После по­каза одна из участниц делится с подругой: «Ты же знаешь, сколько несчастий со мной постоянно происходит. Так вот, я начинаю думать, что вся эта пижня, оттого что я не верю в Бога».

Азим сооружает пиццу и кладет в конвейерную печь. «Знаете, что Форд придумал конвейер?» — спрашивает Гарик. «Ага, когда к нему пришли одновременно четыре любовницы», — ­от­вечает Давид. Они десять лет управля­ют «Транспиццей». Говорят, в кризис ­заказов меньше стало процентов на 20.

Многочисленными черными бархатными портьерами внутри и неприметным входом снаружи «Газгольдер» похож на смесь бутлегерского клуба с местом тайных месс: за черными столами массивного дерева сидят люди, их лица подсвечены огнями свечей. Олег Кулик ведет в свое любимое место — коридор между двумя туалетами, расписанный громадными картинами-комиксами. «Здесь у меня отдохновение души, здесь я с приятными людьми встречаюсь — с Гермесом, с Осмоловским, с писателями разными… Это место мало кто знает, потому что здесь бесы сидят, а для обывателя они существа пугающие. Нестандартные они люди, эти бесы: и на открытии ­Биеннале их много было, даже речка взорвалась между ­ЦУМом и Большим театром, струи били аж до неба. Мы так и спланировали, что в Москву должна войти бесовская сущность, которая с ЦУМа начнет трансформацию всего мира. Мы ЦУМ выбрали как Каабу, как место силы: специально лозоходцев с рамками запустили. Был у нас дедушка один, так он эти рамки, как пистолеты, в двух руках держал. Как только в ЦУМ вошел, так у него эти рамки скакать в руках начали. Тогда мы поняли, что у наших бесов все получится». «Хотите, — спрашивает Кулик мягким, даже нежным голосом, — я вам интересный нюанс покажу? Мне вот тут шапочку связали, прямо как у первого патриарха. Давайте я ее надену, а вы меня сфотографируете». Олег достает из кармана шапочку, надевает ее, и в коридоре начинает резко пахнуть церковным ладаном.

Барышня мнется у полки с феромо­нами, поглядывая на более откровенные товары. В проходе появляется продавщица Аня и так улыбается, что купить у нее можно даже полено. О вибраторах, плетках и шариках Аня ­го­ворит с невероят­ной нежностью. «Самое популярное — съедобный крем для оральных ласк. Попробуйте! Проходных товаров нет — если наручники, то со стразами Swarovski». Аня надевает на себя наручник и ласково улыбается. Барышня добирается до цели. «Розовый, для романтических натур. А этот со вкусом малинки». Барышня кивает. «Так всегда, — говорит Аня. — Сначала все идут к духам, а уж потом за тем, что им и правда интересно. Главное — клиента не спугнуть».

Трое подростков в кинотеатре режутся в Stacker. Аппарат называют лохотроном. «Чего смотрели?» — «Да, «2012». Тупо, одна графика».

Цветы доставляют фурами из Эквадора и Нидерландов; склад около касс дальнего следования. Задняя комната в каждой палатке по колено полна листьев и мятых ­лепестков.

Повара Алессио и Эзекеле готовят ужин.

Каток находится над торговым центром — на 7-м этаже. В выходные катаются до 6 утра.

Загон со спящими птицами.

«А кто из них Рикки, кто Повери?» — спрашивает высокая блондинка у некрасивой подруги, показывая ногтем на двух пожилых итальянцев, которые последний час ждут за угловым столиком у сцены, пока соберутся гости. Рядом торчит охранник, официант безуспешно пытается забрать со стола гигантское блюдо с хлебом-солью и несколькими нетронутыми шотами водки. «Лысый с носом — Повери», — объясняет блондинке мужчина со сторублевой сигарой. Завязывается знакомство, итальянцы отходят на второй план, на сцене человек в костюме поет «My Way» c интонациями Никиты Джигурды. Минут через двадцать группа выбирается из-за столика на сцену петь «Маму Марию» — цветомузыка усугубляет ощущение того, что широченные улыбки итальянцев танцуют в воздухе на некотором расстоянии от их невыспавшихся лиц. ­Выступление длится примерно шестьдесят секунд, после чего ­Анджело Сотджу решительно направляется к выходу — следом ­спешит охрана и минимум пять женщин, а Франко Гатти ­(соб­ственно, лысый с носом), пятясь, как на обратной перемотке, ­почему-то возвращается на прежнее место за столом. «Карина, я тебя умоляю, наша очередь!» — кричат из темноты, и три двухметровые красотки выдвигаются петь «Убей мою подругу». Поют немного мимо нот, зато крайняя слева после каждой строчки приседает с таким расчетом, что окружающим становится видно ее трусы. Гатти задумчиво разглядывает происходящее через наполовину пустой стакан. «Недолго, да, — расстроенно объясняет кому-то управляющая у бара. — Жалко очень. У них, понимаете, вокалиcтка заболела. Ну, знаете, черненькая». Она хочет сказать еще что-то, но тут из гардероба раздается решительный возглас ­Сот­джу: «Баста!»

Банкир Алексей Поляков и промоутер Александрина Маркво на открытии ресторана Александра Затуринского на крыше торгового центра «Времена года».

Лидер группы «Дети Пикассо» Гая ­Ару­тюнян пьет водку после концерта.

Велосипедисты ­катаются на ­Во­робьевых горах.

В банкетном зале, ­если верить ­рас­писанию, проходит «день рождения Славика» (впрочем, возможно, это «свадьба Евгения и Александры» — они идут подряд). Пузатые мужчины и дамы в блестках водят хоровод под ламбаду, которая без предупреждения сменяется «Рамм­штайном». В кафе, замаскированном под огромную деревянную ладью, озираются девицы, похожие на героинь «Дома-2»: «Какая Снежана? Я Эвелина». Вокруг корейцы. Сердце «Орленка» обнаруживает­ся в самой глубине фойе, за дверью японско-корейского ресторана Sushiko. Несколько кабинетов, где нет стульев: корейцы едят и запивают пивом водку «Русский стандарт», сидя на полу вокруг приземистых столов. Из кабинетов доносятся тосты на корейском. В главном зале четверо набриолиненных мужчин вспоминают про «загул на левом берегу Дона»: «Попочка, сисечки, братан, а самой лет шестьдесят!» Слышно, как в подсобке кто-то плачет и причитает по-корейски. Женский голос отвечает с акцентом: «Не расстраивайся, в пятницу гости часто злые бывают».

Фальцовщица Галя складывает пополам глянцевый лист журнала In Style: с одной стороны лицо Мирославы Думы, с другой — история марки Chanel. Смена только началась, и до дома фальцовщица Галя и брошюровщица Люба дойдут через одиннадцать часов. Пачки журналов, вылетающие из широкого конвейерного раструба, нужно схватить в охапку и разложить на тележке ровными ­стоп­ками. Час работы — 86 рублей, после вычетов — на четыре рубля меньше. Без пятнадцати час станки неожиданно стихают: перекур. Люба раскрывает Harper’s Bazaar на странице светской хроники. «Это вещь для меня недоступная, но очень притягательная», — ­поясняет она. Начальник смены, Олег Николаевич Карасев, ­жур­налы, судя по всему, ни видеть, ни читать не может. «Я сейчас ­Владимира Бойкова читаю. Есть у него книга одна, по содержа­нию — парафраз «Моби Дика», — говорит он и аккуратно ровня­ет края стопки журналов Forbes. Сверху на журналах бумага с надписью: «Брак! Брать запрещено!» Выносить журналы из типографии нельзя: на вахте тщательно проверяют содержимое сумок до и после смены. «Зачем брать, непонятно, — этот глянец даже на макулатуру толком не сдашь».

«Анекдот слышал? Директор зоопарка говорит: «Когда я в Москву приехал, у меня тоже только один суслик в кармане был». Борисов показывает особняк, где будут «Жан-Жак» и «Джон Донн». Борисов не пьет, и это странно: «Напиши, что Ямпольский бухает, а я тут работаю».

Напротив закрытых ворот ВВЦ пританцовывают под проливным дождем любители «Тойота-Селика» и их подруги: «Какой там гонять — это ж понтовозки! Хотя когда колонна в Рязань шла — мы под 150 давали».

Художник Ольга Солдатова, дизайнер Султанна Французова, владелица магазина Click-boutique Евгения Федоровская, архитектор Дмитрий Великовский и дизайнер Катя Бочевар ужинают в «Сестрах Гримм».

Ночью в Большом Кисловском спортом занимаются те, у кого слишком много дел днем.

За барной стойкой устроились три девушки. К той, что с краю, подходит пьяный молодой человек, представляется Даней, преподавателем философии. «Я вас шампанским угощу», — говорит он брюнетке. Окинув взглядом ее подруг, шепчет на ухо: «Угощу — в смысле персонально вас».

«Один час в Москве. У микрофона Владимир Варфоломеев. Чрезвы­чайная ситуация сохраняется в Ульяновске. Накануне там загорелся военный склад с боеприпасами…» Звукорежиссер подкручивает ручки на пульте, музыкальный ведущий скучая смотрит по сторонам. Через пять минут Владимир покидает аппаратную. В кресле спит охранник, в корреспондентской пусто, Варфоломеев и его ­звукорежиссер сидят в редакторской. Почти двадцать лет каждую ночь пятницы они проводят вместе. «Он ко мне пристает, пристает!» — кричит звукорежиссер. Варфоломеев улыбается. «Перед ночным эфиром пить никак нельзя — язык не будет ворочаться. Другое дело после, у меня стоит коньячок, могу махнуть за успешно проведенный эфир. А вообще тут ночью ничего не происходит. Только я, он, музыкальный ведущий да его фанаты». Фанаты Сергей и Антон тихо сидят за стойкой ресепшена. Антон работает в налоговой, Сергей учится на повара, но работа их не вдохновляет. По-настоящему они живут здесь. «Я присылал сообщения на пейджер. Потом на вечере памяти Джорджа Харрисона встретил одного из ведущих, представился. И меня пригласили». На последнюю фразу Антон делает упор и смотрит так, как будто рассказал о своем контакте с инопланетянами. «Пригласили», — мечтательно повторяет он.

Из фойе доносят крики: «Зачем он туда пошел? Он бы еще в «Дом-2» пошел!» — «Да ты что, «Дом-2» все хают». — «У нас ­президенты хотят быть ближе к людям: Ельцин танцевал, Путин на MTV пошел, у Медведева Facebook».

Покупатель Денис: «За презервативами ночью нормальные люди не ходят — я на такой случай ­запасаюсь заранее».

На сцене пляшут ­десять койоток. Барменша в синем лифчике и коротком джинсовом комбинезоне ложится на стойку, подружка ставит ей на живот рюмку текилы. За стойкой пьет экспат. Медана (так зовут девушку) встает, наклоняется и выдавливает ему в рот лайм. Вторая девушка вытаскивает из комбинезона подруги черный ремень и бьет по спине человека в белой футболке, он кричит. «Не больно?» — «Приятно!»

Сэм, Анжела, Саша и Аннабель ­при­глашают публику в «приватный клуб» с одиннадцати ночи до трех утра. Обычно ходят в куртках, но для фотографии раздеваются. «Annabel, don’t be shy, imagine yourself on the cover of New York ­Times!» — ­уговари­вает темнокожую Аннабель менеджер клуба Егор. «Oh my God! No! Please, no! My boyfriend will hate me, he is thinking that I am working as a nurse!» — упрямится Аннабель.

Эвакуация машин с Садового кольца в районе Курского вокзала.

Футбольное поле ­находится посреди бесконечных пром­зон в районе метро «Семеновская».

«Мы сегодня не ­тусуем, — говорит Арина. — Все друзья разъехались. Сейчас дисочков купим — и домой. А завтра с утра — на работу. Я продавцом в River Island работаю, могу скидку устроить».

Артем и Сергей, ­машинисты поезда дальнего следования: «Мы только что с поезда сошли, из Орши гнали. ­Девчонок ищем, ­чтобы выпили с нами».

Задворки Цирка на Цветном бульваре: ржавые железки, темно, грязь. Окна светятся только в ветлечебнице. В операционной ­ры­дает маленькая черно-белая кошка в окружении троих врачей. ­Потом выяснится, что у кошки больные почки и застой мочи — ей вводили катетер в уретру.

В полчетвертого ночи в больницу приходят озабоченные люди ­забрать результаты кошачьих анализов, в приемном отделении женщина в пуховике обнимает полуживого английского спаниеля — он лежит под капельницей уже восьмой час. Бахил нет, под ногами натекают лужи.

20-летняя медсестра Женя стесняется фотоаппарата и сбивчиво рассказывает, что у них работают очень редкие специалисты по птицам и грызунам, правда, редко, всего один день в неделю, принимают по записи. И что недавно одну собаку ночью привез­ли на реанимацию, а она не удалась, и пришлось хозяину скорую вызвать, потому что у него сердце не выдержало. И что по ночам обычно с травмами едут, хотя и роды случаются. И что у кошек очень часто проблемы с почками бывают. И что сама она, Женя, здесь работает интерном, а вообще-то, учится в ветеринарном ­институте и хочет стать специалистом по инфекционным патологиям. Приходит сонная пушистая кошка, Женя берет ее на руки.

К женщине со спаниелем приходит муж, предлагает подменить ее, чтобы хоть час поспала в машине. Женщина мотает головой, спаниель вяло лижет ей ладонь, не открывая глаз.

В когда-то самый ­закрытый клуб Москвы вход теперь через подвал на задворках. Внутри ­Федя Фомин играет для бухгалтеров в красных гирляндах-ожерельях — в клубе тематический вечер цветов. Под «Электричку» Апиной толпа уходит в астрал, Федя довольно улыбается и ставит «Мальчишник».

Девушка в черном платье и с красными губами подруге: «Только не оборачивайся! Вот у этого, в белом, жопа просто ох…ная. Не обора­чивайся!» Два иностранца в рубашках, расстегнутых на груди: «Классная!» ­«Какая?» — «Та». — «Да!» — «Эта?» —«Эта не классная». — «Вон та еще!» — «Классная!»

Врач клиники ­объясняет, почему стоматология в России так тесно связана с гинекологией: «Ни ту ни другую боль терпеть невозможно! Все, что располагается вокруг физиологических отверстий, такая, знаете, болезненная история, что нужно сразу бежать лечиться».

Продавец шаурмы Артур: «Вы не смотрите, что на виду так немного мяса осталось, — на самом деле за ночь у нас 15–20 килограмм съедают».

В «Каро Фильме» с диким аншлагом идет фильм Роланда Эммериха; одновременно с ним в абсолютно пустом зале показывают «Царя» Павла Лунгина.

Обходчицы дожидаются, пока уйдут пассажиры последнего поезда.

«Автандил, ты зачем Рузанну убил? Я тебя спрашиваю, ты зачем убил? Миша, я тебя как красный красного прошу, проверь Автандила!» Рузанна мычит из угла и машет рукой на соседа: по правилам игры говорить можно только по очереди, за этим следит ведущий, он же модератор игры. Рузанна получает предупреждение, Автандил пытается доказать невиновность: «Я не вашими «мамой клянусь», я логикой рассуждать пытаюсь! А ты, Лилита, ты зачем красного-то опять проверяешь? Андроник, ну скажи, так делают, а? Ну с какого мне жену-то свою убивать, я что, совсем того?» Ведущий объявляет, что начинается ночь, — все участники надевают на глаза черные повязки, играет громкая музыка. По ночам на выходных в «Мафию» десять лет назад стали играть топ-менеджеры управляющей компании «Тройка Диалог» — за это время армянская «Мафия» сменила несколько точек, от «Арарат Парк Хаятта» до клуба «Дольфи». В City Café на стенах висят портреты донов и донн — дон Оганес Погосян, дон Андроник Карапетян и донна Лилия Ли-Ми-Ян, раз в год члены «Маф-клуба» проводят чемпионат по «Мафии» в Ереване.

Выпускники Школы-студии МХАТ обсуждают на кухне судьбы России: «Люди на Руси испокон ­веков собираются за столом и сетуют на свои проблемы. Нет бы их преодолеть, все жалуемся и молимся нашим национальным способом — пьем».

Балерины у входа: «Мы на самом деле сейчас не работаем, потому что в театре выходной только во вторник и еще ­когда месячные».

Мужчина поднимает тост: «Я хочу, чтобы тебя похоронили в гробу… — ­разда­ется смех, он ­соби­рается с мыслями, — …в гробу, сделанном из дуба, который был посажен в этот день!»

Танцпол. Звучит Таркан. Мужчины в очевидном меньшин­ст­ве. У бара три японца в пиджаках щиплют девушек за попы. У сцены танцует ­худая блондинка. «Я с Тюме­ни, — она застенчиво опускает глаза. — Зовут Света. Первый раз в Москве. У меня тут подруга работает, танцовщица, она тоже с Тюмени. Послезавтра уже уезжаю». «Тюмень — это далековато, — говорит телеведущий Дмит­рий, — тут все в основном с Золотого кольца: Калуга, Великий Новгород, Рос­тов Великий, Тула, Владимир».

В гигантском двухэтажном магазине ни одного покупателя, зато около десятка продавцов — все смотрят телевизор. Через некоторое ­время подъезжает белый Infinity — ­молодой человек с девушкой двадцать минут бродят по отделу бытовой техники между блендерами и утюгами. Уходят ­со сковородкой.

Разгоряченные подростки толпятся у входа в кинотеатр. Нарядные девочки и нарядные мальчики с горящими глазами: «Это полный улет, ваще». «Мощный фильм!» «Реальная круть!» Из пяти режиссеров, которые сняли «Короткое замыкание», на вечер пригласили двух, Вырыпаева и Серебренникова, устроив перед встречей с авторами дискотеку в холле ­кино­театра. Двое интеллектуалов в шарфах стоят, прижавшись к стенке, неожиданно к их ногам падает симпатичная блондинка, юноши брезгливо переступают через барышню и исчезают в толпе. «Слышь, креветка, а ну сюда!» С испуганным лицом сквозь сотни танцующих пробирается маленький человек-креветка. «Эй, розовая, иди обниму!» Креветка шарахается от танцующих и незаметно исчезает в зале. Наверху в крошечной комнате сидят режиссеры. На их лицах нет и тени веселья — Вырыпаев говорит, что у него свиной грипп. Тем не менее они послушно спускаются в зал, который уже заполнила раскрасневшаяся публика. «Вот не надо банальных вопросов. Спрашивайте только о том, что наболело. Без задумья, друзья, без задумья», — объявляет ведущий в высоких сапогах и модных джинсах. Микрофон попадает в руки серьезного молодого человека. «Иван, я хотел спросить вас по поводу одного щекотливого момента, вы как-то в одном интервью журналу «Искусство кино» сказали такую вещь…» «Я, пожалуй, пойду», — с ужасом в голосе говорит режиссер Серебренников. Дальше спрашивают про экзестинциальные опыты, сложную связь между театральным искусством и кинематографом и о том, что же все-таки такое любить — понимать или ощущать. Неожиданно поднимается юноша в кожаной куртке и улыбаясь говорит: «Вот вы знаете, Иван, ваш первый фильм в этом альманахе, он настолько крут, что просто заряжает энергией все остальные. Это лучший фильм здесь. Спасибо, Иван». Иван Вырыпаев молчит и смотрит в пол, у него свиной грипп, ему тяжело и плохо: «Юноша, спасибо, но это фильм Бориса Хлебникова».

В узких коридорах бывшего «Клуба на Брестской» дымно и темно. «Я сюда пришел школьные дискотеки вспомнить, — кричит дизайнер Алексей. — Медляка не хватает, даешь «Love Hurts»!»

Девушка в белых трусах, представляясь то Флорой, то Лазурью, ползает по фото­графу Алексею. «Привет, Максим». — «Я не Максим». — «Ты Максим». — «Нет, я Алек­сей». — «Не может быть. Ты же только что ­сидел здесь с друзьями и говорил, что ты Максим».

Массажистки — ­тайки, их привозят в Москву на два года. «У нас джакузи есть, — говорит ­администратор, — но туда нельзя, ­пришла женщина, чтобы посмотреть, годится ли ­место для романтической встречи, и решила остаться».

В «Маяке» битком: режиссер Алексей Герман-младший, как всегда, беседует со спутницами, актриса Татьяна Лазарева строит своим друзьям странные гримасы, юные ­барышни пляшут в проходе, мужик играет на баяне, а его приятели в расстегнутых рубашках орут во весь голос: «Выходи-и-ила на берег Катюша, на высокий на берег крутой».

Мужчин в клубе практически нет. Темнокожая Мария фотографироваться отказывается и неохотно исполняет приват-танец. Мария из Ганы, ей 20 лет, учится в Университете Патриса Лумумбы, по-русски не говорит. Мария просит за ­танец шесть тысяч рублей, немыслимые деньги. В зале две девушки предлагают устроить лесбийские игры. Цену удается сбить с 18 тысяч до трех. Девушки уводят в подвал — здесь отдельные комнаты с душем, телевизором и ди­ваном. Уборщица ­приносит полотенце, простыню и гель для душа. Девушки (Надя, 22 года, по­вар, и Олеся, 25 лет, ­приборостроитель по образованию) объясняют, что на негров спроса нет: «Во-первых, специфически ­пахнут, во-вторых, подать себя не умеют, набрасываются как животные и давай сиськами тереться». Фотограф скрепя сердце отказывается от минета; девочки с удовольствием лижут друг друга в позе 69 и напоследок про­сят прислать по ­почте фотографии: «В портфолио». В 5:30 клуб закрывается, двое молодых людей курят у гар­дероба: «Крокодил твой в наезднице ниче так отработала. Надо Дианку-азиаточку в следующий раз попробовать. ­Говорят, без резины дается, если штукарик накинуть».

Единственная покупательница выгля­дит как положено ­успешной москвич­ке: шпильки, черная сумка, черное пальто и чуть расслабленное от алкоголя лицо. Ею занимается ­красивая продавщица Катя. Охранник говорит, что к ней отправляют всех иностранцев.

Температура воздуха +4°C, атмосферное давление 752 мм рт. ст. Слабый ливневый дождь, сильная ­облачность. Ветер юго-восточный.

Красавица Христина, ночной консьерж «Арарата», смотрит вслед двум французам в дорогих пальто, направляющимся к лифту: «Ночью мы тут за всех сразу — и консьержи, и портье». Христина выходит из-за стойки и идет в холл. На диване шепчутся две ­длинноногие блондинки в шубах, Христина не обращает на них внимания. «Сейчас уже далеко не девяностые. За ночь, может, ­приедут ну четыре, ну пять человек с подругами погулять. Закажут бутылку шампанского в номер, и все. Не так, как раньше. Раньше гуляли громко». В отеле так тихо, что слышно, как на втором этаже кто-то ходит по коридору. На лице Христины нет и капли усталости — это явно профессиональное. Ночью нельзя не только спать, но даже выглядеть уставшим. И еще ни в коем случае нельзя говорить нет. «Конечно, бывают ­сложности. Вот один раз звонит мужчина в 4 часа ночи и просит принести ему мясо с каким-то ­невероятным соусом. ­Стебли молодого бамбука с чем-то там еще. Пришлось в магазин бежать, покупать продукты. Но в итоге ­выкрутились». Дневным консьержам приходится еще хуже: ­«Недавно одна гостья в честь дня рождения своего друга ­попросила организовать им полеты на МиГах. Ничего, устроили. Два часа летали в итоге».

Выступают мастера драм-н-бейса — ­англичанин Paradox/ Alaska и швед Себастьян Арен­берг, или Seba. Все осталь­ные прыгают в такт, закрыв глаза и улы­баясь. «Очень хо­ро­шо, очень хорошо», — бормочет парень в жилетке, тоже закрыв глаза.

За столиками — ­перекочевавшие из «Моспроекта» на Брестской сильно пьяные, но все еще красивые девушки. Левая половина ­кафе «закрыта для посетителей» — там за барной стойкой не спеша пьют кофе двое гаишников.

Солист группы Tesla Boy ест «Цезарь». Из-за стола встает девушка: «Ты, Коля, когда зовешь ­отдыхать, не п…ди, что весело будет».

«Левее! Правее! ­Кати, чтоб не разъезжались!» Пять ­человек наперегонки гоняют автопокрышки. За происходящим следят несколько ­десятков человек, ­судьи считают баллы. Происходящее называется автоориентированием: 40 команд (в каждой по пять человек) за ночь должны проехать обозначенные в задании точки и выполнить на них задания, придуманные судьями; участие стоит тысячу рублей на команду.

В мясном отделе ­дама в чепчике ­раскладывает куски колбасы в нужном порядке. Это Люба, она приехала из Воронежа, где на зиму встает ­лакокрасочный ­завод: краска — товар ­сезонный, а другой работы для Любы в городе не нашлось. Как и все гости ­столи­цы, она ­снимает на окраине квартиру в складчину.

У ресторана пробка в три ряда, внутри ни одного свободного стола. Администратор Анна с гордостью говорит, что только что продали последнюю бутылку «Дом Периньон»; относительно трезвые из присутствовавших только пожилой француз с переводчицей. За соседним столом похожий на молодого Челентано мужчина и брюнетка в бриллиантах заказывают холодец и водку; после ­недолгой паузы Челентано хватает брюнетку за волосы: «Да ты шмара, бля!» Брюнетка выворачивается и шипит: «Ты никто, ­сучонок, понял? Один звонок — и нет тебя!» Спутник горестно бьет об стол ее телефоном, цедит «тварь» и жадно целует даму ­взасос.

Оторвавшись от спутницы, Челентано поворачивается к сидящей через стол блондинке: «Чо, сиськи-то сделанные у тебя?» Блондинка ­парирует: «Все свое — и грудь, и губы, и даже ресницы!» ­Челентано, отворачиваясь: «Ну и иди на х… тогда».

Из центра зала доносится «Богиня!» и «Принцесса!».

Тем временем у входа начинает парковаться процессия из двух наглухо затонированных «роллс-ройсов» и пяти джипов сопровождения, из джипов вываливаются автоматчики в камуфляже, охрана сгоняет всех с лестницы и разворачивается в боевой порядок с оружием наголо. Через камуфляжный строй в «Пушкин» из «роллс-ройса» быстро прошмыгивает кто-то с поднятым воротником. Из темноты материализуется прохожий, просит сигарету и дышит перегаром: «Ты это видел?! Не ссы, ­парень, ты тоже накопишь, и у тебя такое будет — охрана, все ­понты, мусора на подхвате». Он замирает, что-то считает в уме и удовлетворенно улыбается: «Тысяч пятьдесят долларов будет. Херня в твои годы, еще хватит в Сочи съездить».

Завтрак начинается в шесть утра. В меню угорь, семга копченая, палтус копченый, говядина, индейка, селедка, сметана, три вида ­солений, швейцарский сыр, йогур­ты, джемы, тво­рог и булочки.

«А сегодня ночью, — говорит повар Ольга, — до двух ­часов заказывали в номера бургеры, сэндвичи «Чикен-клаб» и черную икру с шампанским».

В первой электричке, отправляющейся в Шереметьево, ­четыре пассажира. Мексиканец Луис прожил в Москве три месяца — стажировался в Студии ­Лебедева: «Я графический дизайнер, приехал на стажировку. В студии только с англичанином одним подружился, сам Лебедев сложный человек, я его всего два раза видел, он с нами не разговаривает. А теперь в Барселону ­лечу и потом домой уже».

В первом утреннем метро нет мест — все спят, даже те, кому места не хватило.

В 6:04, опоздав на четыре минуты, приземлился рейс из Бейрута. В это же время, с задержкой на пятнадцать минут, вылетел самолет в Рим и закончилась посадка на рейс SU-963 Москва — Гонконг. На следующий день «Аэрофлот» начнет ­переводить рейсы в новый терминал: с Нового года в Рим будут летать из терминала D.

За столиком у окна едят бигмаки две ­девушки. «Мы стриптизерши, ­работаем в «О-ля-ля». Всю ночь только о еде и мечтаешь! Крутишься на этой палке как юла, а денег в итоге копейки. Клиентов мало, а те, что есть, жмоты! Нам иногда приходится клубу платить, чтобы танцевать».

«Вчера у нас был ­певец Пенкин, — ­сообщает администратор Алексей, — даже не загорал, ­сидел тут, вино пил».

В 7:30 начинается утренняя служба.

Люди выходят из клубов Copenhagen, Dubclub и Disco­teque: в Arma 17 ­афтепати еще ­продолжается.

Первые посетители подходят еще к семи, к открытию, в восемь в бассейне уже аншлаг. В тренировочной ванне инструктор ставит технику группе подростков. По трибунам бегают мужчины в спортивных костюмах, разминаясь перед заплывом. В раздевалке, прислонившись к шкафчику, спит накрашенная девушка в коктейльном платье. Начинается новый день.

К этому моменту в Сити уже приехали все строители и первые сотрудники офисов. У «Крыши мира», которая на другой стороне реки, пробка — там ночь закончилась только что.