«Музей всего» в «Гараже» Художники-любители об эзотерике, ремеслах и греющих картинах

«Я строитель. ПГС: промышленно-гражданское строительство. Строил заводы, жилые дома, но, правда, недолго. Поступил в аспирантуру и большую часть жизни занимался строительной наукой, я специалист по бетону, зимним методам работы, по вопросам совершенствования технологий бетона и железобетона. А рисовать начал вместе с братом, он меня вовлек. Рядом с нами был художественный музей, мы туда ходили срисовывать Шишкина, которого я обожаю. 

Я достаточно неплохо разбираюсь в живописи и в принципе в эстетике. Читал лекции и архитекторам, и дизайнерам, и реставраторам — по материаловедению, но, читая им, все равно надо в их науках что-то понимать. Я вообще все это люблю, искусство — это мое хобби. Так вышло, что в 1987-м я очень тяжело заболел, у меня в мозгу нашли доброкачественную опухоль. Два года пришлось просидеть без работы. Я стал думать, что мне делать, мог бы устроиться на любой завод, конечно, но у меня не было сил — я же болел. Решил попробовать стать художником и пять лет день и ночь занимался только этим делом. В течение двух лет я с помощью аутотренинга смог восстановить работоспособность — читал о йоге и всем прочем, и мне это помогло войти в какое-то состояние, которое делает меня работоспособным. Нашел в себе экстрасенсорные данные и этим тоже себя подлечивал. Восстановившись, вернулся в университет, но живопись не бросил — искал новые техники и темы, чтобы не идти в плену всего известного, что есть. Потому что прекрасно понимал, что из классиков никого не превзойду. 

Искусствоведы от моих работ были в восторге, писали отзывы, а на выставки не принимали — «не наша тема». Но потихоньку стал выставляться — прежде всего в институте, у меня же там спецы работают. Но в среду художественную попасть тяжело, поэтому так я и остался вот таким самодеятельным художником. Вы знаете, эти ржавые цепи с рваными веревками, изображения неприличных поз в динамике под кинокамеру — все это современное искусство я понимаю плохо. Я люблю классиков. А эта выставка грандиозная, ну что вы. Я не думал, что картины могут быть такими красивыми. 

Мои работы — об экологическом взаимоотношении человека с природой. Что такое экология? Это принципы сосуществования разных систем. У нас эти принципы движутся от драмы к трагедии. И я с конца 80-х начал это передавать. Именно это у меня получается лучше всего, не знаю почему. Наверное, это что-то выше меня. Я это не объясняю эзотерикой, но что-то в этом есть». 

%Gallery(1%)

«Я за свою жизнь постигла двенадцать ремесел. И все это своими руками — старинные кружева, макраме, вязание — машинное и ручное, любое шитье. В общем, все, что умеют женщины. Считаю, что это оттого, что я прямой потомок Ломоносова. Навыки оттуда идут. 

Знаете, когда мне захотелось привести себя в порядок на физическом уровне и вместе с этим кому-нибудь помочь, через веру (я христианка) удалось прийти к таким художественным результатам. Чтобы настроение всегда было хорошее. Изначально я в школе стремилась к тому, чтобы это нарисовать. Копировала работы я хорошо, а на детской туристской станции оформляла сцену. 

Меня спрашивают: «Что ты рисуешь?» Я отвечаю: «Домики и елочки я точно не рисую». У меня абстрактные рисунки — хотя некоторые и посвящены Дню Победы или поездке в Новый Иерусалим. Через рисунки я хочу гасить негативные ситуации, а позитивные — развивать. Они действительно помогают людям, я, чтобы доказать, что это так, прошла тестирование в Институте имени Короткова в Петербурге. Это институт, который замеряет ауру человека и выясняет его возможности, чем он владеет. Аура всегда отражает состояние человека, в ней бывают пробоины. Вы же знаете, что такое многоцветная аура?

Любой рисунок действует на организм определенным образом. В зависимости от состояния человека он дует, колет или греет. Это зависит от состояния организма. Меня однажды в Новом Иерусалиме в картину Ермоловой чуть не втянуло, такое состояние, что я думала, я головой ее продырявлю. На улице было 28 градусов, а я жутко замерзла — потому что шла откачка энергии. А перед «Грачи прилетели» чуть не околела. Но мы нашли картину испанских художников, которая меня согрела, — на ней было изображено раннее солнечное утро. На этой выставке на все рисунки можно реагировать, потому что в них вложена душа». 

«Творчество сопутствовало мне всю жизнь. Это должно развиваться в каждом человеке. Я работала оформителем в институте, но вы же понимаете, нельзя постоянно печатать черный шрифт! Или красный — лозунги! Я для отдушины стала рисовать. Мои рисунки — о внутренней энергии, которая идет от человека, она есть в каждом, в районе копчика. Картина с огоньками — как эта энергия по всему земному шару выходит из людей, пробуждается и соединяется с космосом. Этот факт помогает людям идти по жизни с зеленым светом. Все политики рассуждают, что же делать, но не думают об энергии. Работая, я включаю «Эхо Москвы». И только изредка я слышу там «обратите внимание внутрь себя». Эти фразы я, можно сказать, собираю.

Есть выражение «бог поцеловал в темечко» — это из этой же области. Все было зашифровано в сказках, теперь эти сказки открываются. У меня зашифрованная выставка, но если читать эзотерическую литературу, внимательно журналистам изучать вопрос, а не осуждать, то можно понять их. Я даже для каталога выставки присылала тексты об этих измерениях — открываю, а их там нет. Приходится по новой все объяснять.

Человек по своим ощущениям должен желать сделать новый шаг. Это шаг эволюции. Какой-то эзотерический путь должен быть. Сейчас это уже все открыто, по телеканалу «Россия» даже есть передачи, в которых отображаются смыслы. От моих картин идут прохладные вибрации, и некоторые, когда приходят, чувствуют это. Эта прохлада — космические вибрации Святого Духа. А от икон не всегда они идут, потому что иконописец может сначала с друзьями вечером посидеть как следует, а потом идти на следующее утро писать иконы». 

«У меня творческий склад мышления: все время что-то надо мне делать — музыку, авторскую песню, рисованием заниматься. Последние семь лет я лью колокола, поначалу там, конечно, был творческий момент, но сейчас уже я знаю, как что делать, и работа мне меньше нравится. К тому же я сова и мне трудно вставать в полшестого утра, чтобы ехать на производство.

Рисование в больших форматах я начал семь лет назад. У меня такая штука с творчеством — вдруг что-то появляется, глаз зацепится за столик, например, или женщину, в кафе сидящую, и что-то во мне начинает сидеть, и я все думаю об этом и думаю. И мне необходимо это вылить — в рисовании. Я очень быстро рисую, когда подхожу к картону, уже понимаю, где какие будут цвета. В последнее время даже начал пальцами рисовать, нравится мне вазюкать — настоящее блаженство, как у ребенка. Я люблю яркие пятна, полутона не для меня. Нет голубого цвета на лице у человека, а я так вижу и понимаю, что если не нарисую так, то совершу маленькое преступление над собой. Может быть, это шизофрения — главное, не отступать от себя, я ведь отвечаю только за себя. Так что лес у меня может быть желтым. С рисованием так же, как с песнями. Вот придумаю я что-то: «Стояло дерево в ночи/Тесня корнями кирпичи». И это во мне живет, теснит меня — а потом я выложу все это на бумаге и у меня легкость, облегчение. Картины так же. В большинстве случаев это происходит на нерве, раньше был алкоголь. Доводишь себя до депрессии, потом вывалишь — и фу-у-ух, блаженство. 

Вдохновляют меня разные люди: Брюс Ли, Фрэнк Заппа, в последнее время Наталья Гундарева. Из художников — Ван Гог и Зинаида Серебрякова, а вот Дали мне не нравится. Вообще, мне могут вещи импульс давать даже чаще. Увижу джинсы какие-нибудь, они мне в голову западают, и я думаю — умру, если не нарисую их».

Я с шести лет занималась керамикой в кружке, а потом в 1990 году решила вспомнить это дело, завела дома керамическую мастерскую и в Измайлово торговала всякими чайниками, которые в ней делала. Чайники шли хорошо, но за три копейки. С керамикой пришлось расстаться из-за детей, потому что очень вредное производство. А в 1997 году я вернулась к кисточке, так как лет до 18 много рисовала. Долго готовилась: есть какая-то планка, а руки не поставлены, и очень страшно всегда — нужно заставить себя работать из себя, а не пытаться догнать великих художников. Сначала собиралась тупо натюрморты рисовать, но сами собой вместо них появились разные твари, звери, животные, драконы. 

Фэнтези я не увлекаюсь, это просто то, что я люблю. Я долго занималась конным спортом — может быть, мои драконы оттуда, ведь рисовать просто лошадь — это довольно тупо. С другой стороны, увлекаюсь историей искусств и философией, много думаю о мироздании — это приводит к попытке своего видения космогонии, мира как он есть. Да и вообще — драконы у меня из Китая, они хорошие. А рыбы у меня — христианство. У меня экуменический подход к живописи — мировые культуры намного сильней связаны, чем мы об этом знаем; взаимное влияние культур намного больше, чем нам кажется, — особенно в древние времена. Насколько сильно повлияло искусство Китая на эпоху Возрождения, например. Но это, как правило, замалчивается.  

Иногда отсутствие художественного образования помогает. Это ведь ограничивает тебя. Иногда мне кажется, что людей, которые учатся в художественных вузах, обижают там. Ну а как, если люди приходят туда, чтобы стать художниками, а потом не рисуют. Значит, кто-то их сломал, преподаватель слишком много критикует, и человек начинает думать: «Да, я говно». 

Выставку «Музей всего» можно посмотреть в «Гараже» до 2 июня.