перейти на мобильную версию сайта
да
нет

Михаил Швыдкой «Мюзикл вообще делается для людей не очень счастливых»

Мюзиклом Михаила Швыдкого «Времена не выбирают» в ДК Горбунова открывается Театр мюзикла под руководством Михаила Швыдкого. «Афиша» поговорила со Швыдким.

архив

— О том, что Москва станет столицей мюзикла наравне с Нью-Йорком, у нас грезили 15 лет назад. Сейчас, когда все простились с этой иллюзией, вы открываете Театр мюзикла. Зачем?

— Да, Москва не город для мюзикла. В Москву туристы приезжают, чтобы пойти в Большой театр, Кремль, Пушкинский музей, Третьяковскую галерею. То есть Москва ассоциируется с рядом учреждений культуры мирового класса — как и Петербург. А в Нью-Йорк и Лондон люди ездят смотреть мюзиклы. Метрополитен, Биг-Бен, Музей современного искусства — и мюзиклы. Вот и представьте цифру. В Нью-Йорк приезжают в год порядка 45 миллионов туристов. Приблизительно половина из них хочет пойти на мюзикл. То есть потенциальная аудитория — огромная. А мы можем рассчитывать только на городское население, из которого в театр ходят 10 процентов взрослых. Из них примерно половина любит музыкальные спектакли. То есть всего 700–800 тысяч зрителей, это небольшая цифра. Но главное — конкурировать с Бродвеем невозможно. Это все равно что конкурировать с американским баскетболом европейскому клубу. Это бессмыслица. То же самое у нас. Если мы скажем, что конкурируем с американским мюзиклом, то будем выглядеть как сумасшедшие. Наша публика очень серьезно делится. Не делится только публика Большого театра. Посещение Большого — это акт собственного самоуважения: «Я могу позволить себе пойти в Большой театр». Конечно, мюзиклы делаются для другой аудитории — той, которая посещает драматический театр, и в первую очередь для тех, кто театру предпочитает телевизор. Эта публика сегодня скорее женская, чем мужская, старше 25 лет. Скорее публика «России-1», а не Первого канала. Первый больше ориентируется на успешную молодежь, а «Россия-1» — на людей с неоконченным высшим образованием, с не очень счастливой судьбой, не слишком много получающих. Мы и это должны учитывать.

— Вас как будто заставляют этот театр открыть. Кто по своей воле будет работать для немолодых, малообразованных и несчастных женщин?

— Ну надо сказать, что мюзикл вообще делается для людей не очень счастливых. Как и искусство в целом. Когда-то Ключевский замечательно точно сказал, что у людей, которые любят искусство, не слишком удалась жизнь. Василий Осипович был мудрым человеком. Но если серьезно, то у всех не очень удалась жизнь, даже у тех, кто ходит в Большой и ездит на «майбахах». Поэтому можно и так сказать: мы делаем мюзикл для всех. Для русской аудитории.

— Второй премьерой у вас будет бродвейский «Rent», а это вовсе не мюзикл для тетечек.

— Нет, второй премьерой «Rent», скорее всего, не будет. Он существует в портфеле, а затея у нас есть одна своя: я думаю, что это будет мюзикл на песни Цоя. Не про Цоя, а на его музыку, и ориентирован он на ту же аудиторию, что и «Rent», — на людей от 16 до 25 лет.

— Что еще есть в вашем портфеле?

— Например, пьеса Максима Леонидова на основе комедии Валентина Катаева «Растратчики». Она была написана в 1920-х, коротко шла во МХАТе и сошла в связи с тем, что нэп закончился.

— То есть вы берете курс на оригинальные мюзиклы.

— Я не человек догмы. Мюзикл — гибкое дело. И я не могу сказать, что мы хотим создать театр русского мюзикла. Мы были бы ненормальными, если бы так себя позиционировали.

 

 

«Русская и американская музыка в 1930-е годы — это как сборная Одессы и сборная Хайфы»

 

 

— В пресс-релизе есть формулировка: «репертуарный театр мюзикла». В каком смысле репертуарный? Государственный?

— Мы негосударственный театр.

— Коммерческий, значит.

— Назвать театр коммерческим сегодня сложно, потому что дело такого рода требует огромных вложений, а отдача начинается года через три. Пока в театре не идет 26 показов ежемесячно, он убыточный.

— Почему вам не играть каждый день?

— Играть-то мы можем. Продать очень трудно. Когда ты начинаешь новое дело, к тому же в таком достаточно далеком месте от традиционной театральной инфраструктуры, как ДК Горбунова, нужно долго объяснять людям, которые в двадцатиградусный мороз пойдут по темноте через Филевский парк, что они получат здесь нечто, чего не получат на Пушкинской площади.

— Да, Филевский парк — это вам не Бродвей.

— Это не Бродвей. Поэтому нужно играть спектакли сериями, по 7–10 дней, как в оперных театрах. Мы рассчитываем наладить такую систему проката. А для этого нужно иметь как минимум три названия и три группы актерских.

— В Москве немного актеров, способных играть в мюзикле. Вы не испытываете дефицита?

— С актерами в этом жанре плохо. Очень ограниченное количество людей. И очень консервативный подход кастинг-менеджеров. За пределами уже сложившегося круга артистов, которых всего 250–300, и все друг друга знают, ищут плохо. Поэтому мы начали вводить людей со стороны — студентов, выпускников, поющих драматических артистов. У нас артистов мюзикла не выпускают. Есть отделения музыкального театра в вузах, но и это не то. В России есть традиция музыкального театра, который напоминает водевиль даже больше, чем оперетту. Эта традиция требует иных вокальных данных от артиста. У нас много людей, которые обладают драматическим вокалом. Для мюзикла этого мало. Во-первых, нужно иначе петь. Во-вторых, нужно петь и танцевать одновременно. В общем, надо думать о подготовке артистов. Но вот вопрос: а есть ли рынок для них, где им работать?

— «Времена не выбирают», премьера, которой театр открывается, — что это, кто это придумал?

— Я придумал. Придумал давно, и пока был министром культуры или руководителем агентства федерального, не мог этим заниматься, потому что министр культуры, создающий свой театр, — это выглядит плохо. А поскольку я сейчас к культуре не имею прямого отношения, это позволительно. Идея была очень простая. Я хотел соединить музыку двадцатых и тридцатых, американскую и советскую. Они очень близки по духу, по музыкальным истокам.

Тизер мюзикла «Времена не выбирают»

 

— Вы говорите о заимствованиях у нас?

— Нет, тут более сложная история, потому что наши заимствовали у наших. Русская и американская музыка в те годы — это как сборная Одессы и сборная Хайфы. Многие писали, основываясь на клезмере, идишской музыке, музыке местечек. И это все проникало в советскую музыку, соединяясь с высокой русской классикой. Наши музыканты, писавшие популярную музыку, начиная с Дунаевского, были людьми с консерваторским образованием. Гершвину пришлось ездить во Францию брать уроки классической композиции. А наши музыканты — Покрасс, Блантер, и более ранние, и более поздние — были тесно связаны с высокой музыкальной культурой. Неслучайно Шостакович очень высоко ценил, например, увертюру Дунаевского к «Детям капитана Гранта», считал ее образцом настоящего симфонизма. Люди, выехавшие из России в Америку, попали в другую среду: африканская культура, соединенная с ирландско-британской, с идишской, позже — с латиноамериканскими и итальянскими влияниями. Идишские влияния в двадцатых-тридцатых были очень сильны. И многие композиторы до смерти сохранили эти интонации. Ирвинг Берлин, например, написавший второй гимн США — «God Bless America». Он из семьи тюменского кантора. У него много колыбельных, и одна из них — «Russian Lullaby» — это пронзительная местечковая музыка, притом что поется в песне о русской жизни и реке Волге. Это музыка, которую они унесли, как землю на своих ногах, в Америку. Так же как композиторы, уходя в большую советскую жизнь, несли в нее эту интонацию. Но я не считаю, как некоторые, что все советские песни основаны на клезмере.

— Потому что это не так?

— Потому что музыка местечек сама пронизана разными влияниями. Я хочу сказать, что на русской, советской эстраде работало много талантливых композиторов. Но был железный занавес, который не позволял этой музыке стать планетарной. Еще и потому, что пели по-русски. И очень жаль. Советскую музыку знают хуже, чем американскую. Тогда как между ними большое сходство. И мне хотелось это сходство показать. Первой моей идеей было сделать просто ревю. Но мне сказали, что ревю — это плохо, нужно придумать какой-нибудь сюжет. Полтора года назад сделали воркшоп в Нью-Йорке в Центре Барышникова на эту тему. Год с лишним мучились с пьесой. Я был уверен, что кто-то лучше, чем я, напишет сюжет, кто-то диалоги, но шли месяцы, и мы приблизились к катастрофе… Короче говоря, как мы начинали с Кортневым над этой пьесой работать, так с ним ее и заканчивали.

 

 

«Если говорить об идеях театральных, я считаю, что двадцатый век закончился в восьмидесятые годы»

 

 

— Сюжет не тайна?

— Сюжет самый примитивный, какой только можно придумать. Герой спектакля — человек современный, за шестьдесят, который всю жизнь работает на радиостанции «Тридцатые FM» в Нью-Йорке. Эту радиостанцию открыла некогда его мать, известная американская певица. Теперь радиостанция близка к банкротству, и он пытается выйти из положения: сначала открывает аукцион маминых платьев, потому что она звезда настоящая, он решает открыть ее дневник и продать, хотя для этого по ее завещанию еще не наступило время. Этот дневник становится вторым пластом спектакля. Потому что дневник — это история американской певицы, приехавшей в Россию в 1934 году. В 1934-м мы установили отношения с Америкой. Тогда многие американцы приезжали к нам, а Ильф и Петров поехали туда писать «Одноэтажную Америку». И тогда у нее случился роман, который длился вспышками до 1945 года, с молодым русским музыкантом. Герой — это плод их любви. Из дневника он узнает, что его отец не тот, кого он считал отцом всю жизнь. Трогательная, простая, сентиментальная история. И спектакль о любви первым делом. О том, что человек должен не изменять самомусебе и любить — и тогда все будет хорошо. Правильная, с моей точки зрения, история.

— Вы сами когда впервые увидели мюзикл?

— Живьем — в 1986-м, на Бродвее. Это была версия «Cotton Club». И я тогда много спектаклей в Нью-Йорке видел, и драматические бродвейские спектакли не произвели на меня впечатления, а мюзиклы — произвели. Но тогда я понял, что это то, что нельзя повторить. Сейчас понимаю это еще отчетливей. Зато в России, в Советском Союзе всегда любили песенную культуру. Это часть нашей жизни. Мы поем песни, напеваем их, мурлычем. Поэтому идея сделать спектакль по песням была мне очень дорога. Ну и кроме того, открыть новый театр — это здорово. Хотя спроси меня, зачем я в это влез, — у меня нет ответа. Не знаю. Так случилось. Но что я знаю, так это то, что при огромном театральном предложении в Москве мы все же предлагаем то, чего ей не хватает, — музыкальный театр, который приносит людям радость. Чтобы три дня спустя они спектакль вспоминали, и это доставляло бы им удовольствие.

— Раньше вы бывали в театре на всех важных премьерах. Теперь вас в театре не встретишь. Вам там стало скучно?

— Во-первых, у меня нет времени. Если ты министр культуры, ты должен быть в курсе всего. Сейчас такой обязанности нет. Да и, если честно, я довольно часто испытываю в театре ощущение дежавю: мне кажется, я все это уже когда-то видел. Если говорить об идеях театральных и вообще художественных, я считаю, что двадцатый век закончился в восьмидесятые годы. После шестидесятых язык театра стал абсолютно раскованным, и с тех пор по отношению к той свободе ничего принципиально нового не родилось. Но, я думаю, в театре сейчас другое важно. Он становится местом, где человек встречается с человеком. С помощью виртуального искусства, телевидения, 3D, технологий можно достичь совершенства. А живое становится предметом высшей необходимости. Поэтому театр не будет массовым уже никогда, его время закончилось. Но это искусство, которое всегда будет востребовано, — так же как бумажную книгу будут читать, даже когда в каждом доме будет ридер.

 

Краткая история мюзикла в России

1999/«Метро»

Мюзиклы появлялись в России и раньше, но жили не дольше бабочек. «Метро» сделало революцию. Нонконформистский польский мюзикл Януша Стоклосы в постановке Януша Юзефовича появился под крышей Московской оперетты в 1999-м, обошелся своим продюсерам Катерине Гечмен-Вальдек и Александру Вайнштейну в 1,8 млн долларов, имел успех у молодежи, но показывался редко и сошел на нет четыре года спустя.

 

2001/«Норд-Ост»

Мюзикл по роману Вениамина Каверина «Два капитана». Алексей Иващенко и Георгий Васильев выступили авторами либретто и музыки и продюсерами. Первый российский мюзикл бродвейского типа — с бюджетом 4 миллиона долларов, зданием, реконструированным для единственного спектакля (ДК ГПЗ на улице Мельникова), и ежедневным прокатом. После теракта в 2002 году некоторое время существовал в гастрольной версии. Прекратил существование в мае 2003-го, когда прокатчики в Петербурге отказались предоставить мюзиклу площадку и с продюсерами расторгли контракты спонсоры.

 

2002/«Чикаго»

Амбициозный семейный проект Аллы Пугачевой и Филиппа Киркорова, купивших франшизу на легендарный мюзикл Боба Фосса, вложивших в постановку около 2 млн долларов и рассчитывавших играть спектакль два года. Спектакль шел в Театре эстрады и, несмотря на то что Филипп Киркоров играл в нем главную роль, да и уровень постановки был более чем достойным, закрылся через год, став самым громким финансовым провалом в российском мюзикле. Чтобы рассчитаться с долгами, приме пришлось сдать в аренду личный особняк на Таганке, да и брак после провала дал трещину.

 

2002/«Notre Dame de Paris»

В Московской оперетте запустили постановку нового (премьера во Франции в 1998-м) франко-канадского мюзикла по мотивам романа Гюго. Спектакль имел успех благодаря прилипчивым, печальным песням Риккардо Коччанте и Вячеславу Петкуну в роли Квазимодо. Ария «Belle» летом 2002-го неслась из всех киосков и несколько месяцев держалась на вершинах чартов. Катерина Гечмен-Вальдек и Владимир Тартаковский следом сделают «Ромео и Джульетту» и «Монте-Кристо», придерживаясь проверенной стратегии: играть мюзикл не каждый день, как на Бродвее, но короткими блоками, как в опере.

 

2005/«Cats»

Легендарный мюзикл Эндрю Ллойд Уэббера по циклу детских стихов Томаса Элиота. С лицензионной постановки «Cats» начинает работу русский филиал международного холдинга Stage Entertainment, его возглавляет Дмитрий Богачев. Здание МДМ переоборудуется, с тех пор каждый мюзикл играется в нем ежедневно. Бюджеты спектаклей колеблются от 3 до 4 миллионов долларов. Позже выйдут «Мамма Mia!», «Красавица и чудовище», «Zorro». Премьера нынешнего сезона — «Звуки музыки» — впервые не франшиза, а российская версия бродвейского мюзикла. Художником в ней выступил Зиновий Марголин, посадивший в «Норд-Осте» на сцену бомбардировщик в натуральную величину.

 

2006/«Мамма Mia!»

Stage Entertainment запускает постановку мюзикла «Мамма Mia!» на песни группы Abba. В 2008-м спектакль был занесен Книгу рекордов России как «мюзикл, сыгранный самое большое количество раз подряд в режиме непрерывного проката — 500 спектаклей за 475 дней», а также как «мюзикл, собравший в одном и том же зале самое большое количество зрителей».

 

2009/«Продюсеры»

Продюсер Давид Смелянский и глава театра Et Cetera Александр Калягин осуществляют старую мечту — постановку провокативного мюзикла Мела Брукса о мюзикле, природе успеха и свойствах стада. «Продюсеры» вошли в репертуар театра на равных с другими спектаклями, так что иллюминированная фашистская свастика вывешивается над сценой всего на несколько дней в месяц. Спектакль обошелся продюсерам в 50 млн рублей и взял главную театральную премию «Золотая маска».

Ошибка в тексте
Отправить