Ответы. Михаил Хазанов, архитектор

Михаил Хазанов был одним из первых «бумажных» архитекторов. Теперь по его проектам в Москве собираются строить здание Центра современного искусства, стеклянную площадь-трансформер перед Большим театром и административное здание в районе Москва-сити. Новая мэрия, спроектированная Хазановым, будет похожа на гигантскую стеклянную этажерку.

– Ваша мэрия и площадка перед Большим театром – из стекла, материала, который здесь не очень любят. Вы уверены, что вам дадут их построить?

– Да, есть такой миф, что московские чиновники боятся стекла. А я в это не верю: как можно любить или не любить строительный материал? Один известный патриот сказал, что проект мэрии надо адаптировать к национальным мотивам. Он думает, что в XXI веке существует какая-то там китайская, немецкая или другая национальная архитектура. Но современный архитектурный язык – эсперанто. И XXI век – век стекла. Оно прозрачно, зеркально, рефлексивно. На углу Большой Грузинской на построенном нами доме – гнутое стекло. Там же сделаны два наклонных экрана: один смотрит вверх и отражает небо, а другой вниз – показывает собак, которые переходят улицу, лужи и всю городскую циркуляцию. Стекло – ненадежно? А у нас жизнь такая: иллюзорная, на границе реалий и идеалов. Вот что такое пассажи и торговые моллы, застекленные атриумные пространства? В России, стране с суровым климатом, как нигде ценится тепло, какая-то южная жизнь. А все эти «Атриумы» – отапливаемые. Современные приемы позволяют людям фактически оказаться в параллельном мире. В Арабских Эмиратах в моллах от жары спасаются.

– И все же: урезать высоту мэрии вам предложили.

– Страшно будет, если на мэрию начнут навешивать нечестные рюшки. Но мне кажется, что кто-то где-то давно договорился: вот здесь делать все в историзме, здесь – в каком-то сталинизме, в пилонно-башенной манере. А Сити еще Борисом Тхором затевался как анклав современной архитектуры. Почему выбрали нашу мэрию? В конкурсе участвовали архитекторы с мировыми именами и с более радикальными вещами. Наш проект проскочил, потому что любой общественный выбор – некое усреднение: наиболее острые, наиболее субъективные идеи не проходят.

– Вы представили заведомо усредненный вариант?

– Мы старые бойцы. Выигрывали на конкурсах, где было по 800 участников и по 40 стран. Конкурс – сложная, конъюнктурная игра, где важно знать, чего ты в результате хочешь.

– У вас есть постройки, за которые вам стыдно?

– Конечно, все вынуждены были выживать, делать то, с чем не вполне согласны. У нас до сих пор не могут понять, что архитектора приглашают, а не нанимают. Общество вообще к интеллектуальному труду относится с пренебрежением.

– А как же тиражи Сорокина или Проханова?

– Количество цензоров, критиков, советчиков у писателей – значительно меньше, чем у архитекторов. Наша профессия всегда ощущала давление людей, которые в ней ничего не понимают. А это сказывается на расценках, на отведенном архитектору времени. Мой отец рассказывал, как в 20-е годы работал на стройке еще со старорежимными мастерами. Начальник участка, десятник, штрафовал, если кто-то клал один-два лишних кирпича. Потому что кирпич сначала надо с благостным чувством подержать на руке, а потом уже вести кладку. Москва – это Вавилон, у нее амбиции Нью-Йорка и Парижа. Но почему же мы такие убогие, когда речь идет об архитектуре? Но у меня все равно ощущение, что лед тронулся. Гостиница над «Макдоналдсом» на Тверской, дом «Голубой кристалл», «Локомотив», Дом музыки – это совсем не стыдная архитектура.

– Мне почему-то кажется, что Москва скорее известна как город архитектурных курьезов.

– Вы про Петра и зайчиков на Манежной? Стояли бы Петр и анти-Петр, зайчики и антизайчики, было бы нормально. Наш город все примет. Он пластичен, ироничен. На Мясницкой есть абсолютно китайский дом, дальше – дом Юшкова, который приписывается Баженову, и рядом – неоклассический дом. А все равно ансамбль получается. Главная проблема Москвы – не стилевая, а градостроительная и транспортная. Центр задохнется, если столицу и Кремль не вывести за пределы Москвы, скажем, в Бологое.

– Путина – в Бологое?

– А зачем ему сидеть в феодальном замке за крепостными стенами среди могил и антиквариата? Сегодня это еще и транспортная альтернатива. У нас общество выстроено пирамидально: каждый льнет к своему патрону, вектор же у всех на Кремль. Если вершину переместить в Бологое, туда потянутся административные протуберанцы.

– Как вообще выглядит лицо московской архитектуры?

– Если бы меня попросили выбрать фото для обложки путеводителя по Москве, там были бы Кремль, собор Василия Блаженного и панорама города сверху, где за высотными домами простираются нескончаемые поля спальных районов.