Повторение, мать, учения

Вдруг Максима Кантора станет много. И даже очень много, если считать, что обычно Кантора мало: последняя, она же первая и единственная персональная выставка художника Кантора в Москве имела место четыре года назад. Но этой осенью Кантора мало никому не покажется. 1 сентября одна его выставка открылась во Франкфурте. Залпом откроются сразу три здесь: 26 октября в Третьяковке, 30-го в галерее «Улица» и 2 ноября в Институте философии. Потом гастроли по России – Владивосток, Новосибирск, Иркутск и еще десяток провинциальных музеев – и несколько выставок по Европе, в Национальной галерее Берлина, например, и в Британском музее. Но не о Европе сейчас речь. В Европе Кантор и без того частый гость – и даже не гость уже: проживает в Лондоне. Тема всех выставок Кантора – Россия.

«Все выставки Кантора» – может быть, так сказать будет неверным, ибо речь идет, по сути, об одной и той же выставке офортов. Печатная техника (75 оттисков с каждой офортной доски) позволяет устроить хоть 75 выставок Кантора одновременно – так оно и будет. Выставка в Дублине от выставки во Владивостоке станет отличаться только живописью, которая есть и в Москве, и в Германии, и в Англии, и везде разная. Но в центре – неизменно офорты из книги «Пустырь. Атлас». «Пустырь» – и есть Россия. «Атлас» – труд Кантора, путеводитель в картинках по этому пустырю: «Россия и Европа», «Россия в образе Сатурна», «Государство», «Западник, Славянофил и Евразиец» и т.п. Всего – 70 листов с примечаниями, и это особый жанр. В примечаниях Кантор – уже не просто офортист, не только живописец, но мыслитель глобального масштаба. Есть такая, например, сентенция (офорт «Одинокая толпа»): «Трагедия – это одиночество подлинное, а не мнимое, это несчастные, оставленные без помощи, это беззащитные перед лицом нищеты, это одинокие без надежды, это больные и старые без опеки, это калеки…» и т.д. С этой хохмой Кантор собирается в Институт философии: «Философы для меня – публика не скажу, что симпатичная, скажу – близкая». По Кантору, единственный конгениальный ему философ умер полтораста лет назад – Чаадаев. И потом, Кантором движет жажда реванша: в начале 80-х, еще при советской власти, однодневная выставка Кантора в Институте философии грозила обернуться скандалом, если бы Кантор не запер директора Института Степина в туалете и не выбросил ключ. Он вообще очень энергичен. «Если я не рисую, – сообщал Кантор в раннем интервью, – это означает, что я ем, еду куда-то, занимаюсь любовью или дерусь».

– Вы зачем деретесь?

– Я люблю драться. Я когда-то занимался боксом. И теперь это… ну это как в пинг-понг поиграть.

Раз в четыре года заполонить мир офортами количеством 70х75 штук – это для Кантора ничто, ибо Кантор готов затмить весь горизонт, от моря и до моря. Он нависнет над миром и произведет свой суд: «Последнего шанса у России нет и никогда не будет», например (к офорту «Зал ожидания»).

– Если собрать все вместе, всю книгу, не кажется вам, что вы талдычите об одном и том же?

– Разумеется, это и было задумано как талдыченье. Мне нравится талдычить. Я за талдычество. Пророчество – это ведь и есть талдычество. Никакого другого смысла и нет: приходит Иеремия, приходит Исайя, и все они талдычат об одном и том же. И все, что я делаю, это талдычество. Я такой: талдыка. Все, что я скажу сегодня, завтра или вчера, – все это более-менее талдычество.

– Не боитесь показаться скучным?

– Вы понимаете, я очень хороший художник.