перейти на мобильную версию сайта
да
нет

«Немцы офигели — не то слово» Как казаки и ФМС штурмовали Сахаровский центр

Вчера спектакль «Московские процессы», реконструирующий в Сахаровском центре суд над Pussy Riot, пытались сорвать сотрудники Федеральной миграционной службы и казаки. «Афиша» поговорила с Михаилом Калужским, руководителем театральной программы центра, игравшим в спектакле помощника судьи.

архив

 

— Давайте реконструируем события. С чего все началось? Откуда возникла идея делать такие спектакли?

— Началось с того, что Мило Рау, швейцарец, работающий в основном в Германии, со своим товарищем Йенсом Дитрихом основали театрально-исследовательскую институтцию с пугающим названием International Institute of Political Murder. Случилось это давно, и с тех они занимаются тем, что делают инсценировки больших — и по масштабу, и по значению — политических процессов. Они, к примеру, делали постановку про Чаушеску. А самая их известная работа — спектакль «Hate Radio» о суде над руководителями радиостанции Radio Télévision Libre des Mille Collines, которая была одним из основных инструментов геноцида в Руанде. Еще они сделали что-то про Брейвика.

— Они всякий раз приезжают на место событий и делают там спектакли?

— Я не знаю насчет Норвегии — надо будет перепроверить, — но в Ирландии они точно работали. Всякий раз это носит разные формы. Про Москву они заранее знали, что здесь будет огромное количество участников, поэтому спектакль планировалось сыграть один раз, при этом вести всю документацию и снимать по его мотивам фильм, который они потом будут показывать по всему миру. Мы познакомились с Мило и Йенсом год назад, когда они появились на нашей лаборатории «Документальный театр и жизнь меньшинств».

— Год назад еще не было ничего понятно с Pussy Riot.

— Совершенно верно, и они тогда приехали узнавать про судебные процессы над кураторами выставок «Осторожно, религия!» и «Запрещенное искусство». А Сахаровский центр был как раз тем местом, где обе эти выставки проходили. И вот что важно подчеркнуть: формально, что называется technically, Сахаровский центр не организатор этого процесса — мы, так сказать, творчески в этом никак не принимали участие. За исключением того, что я играл роль помощника судьи. И того, что Сахаровский центр является исторически важной площадкой… Представляете, вчера-позавчера люди, которые уничтожали выставку «Осторожно, религия!», ходили тут по залу и вспоминали: «А вот здесь висела такая работа». Они все помнят, хоть это и было в 2003 году, десять лет назад.

— Почему эти люди оказались на вашем спектакле?

— Мы их специально пригласили. Смотрите, как все было устроено. Были условные актеры. Был собственно «суд», состоящий из «судьи» Ольги Шакиной, «юридического консультанта» Аниты Соболевой, юриста в реальной жизни, «помощника судьи», то есть меня, и «секретаря суда» Ивана Тимофеева. Была «сторона защиты», то есть те, кто защищает искусство («адвокат» Анна Ставицкая, которая действительно была адвокатом на тех процессах, «эксперт защиты» Екатерина Деготь), и «сторона обвинения» (Максим Крупский, прокурор, и Максим Шевченко, эксперт). Кроме того, Мило Рау и его команда нашли семь присяжных. Семь абсолютно разных людей: с образованием и без, пятеро из Москвы, двое из Подмосковья, пчеловод, фотограф, менеджер, все разных возрастов, мужчины и женщины. Сначала шли выступления очевидцев и участников: Михаила Рыклина, Андрея Ерофеева, Кати Самуцевич, Елены Волковой. И было какое-то количество свидетелей, которые представляли две разные стороны: Хомяков, Коровин, Беляев-Гинтовт, Энтео — это как бы свидетели обвинения, а отец Глеб Якунин, Анатолий Осмоловский, Борис Фаликов, Роман Богдасаров — как бы свидетели защиты. В конце представления присяжные принимали решение. На вопрос, считаете ли вы, что у художников был умысел оскорбить чувства верующих, трое присяжных сказали нет, трое да, один воздержался. Что это означает? Что большинство не считает, что был умысел. Ну вот, если вкратце, сюжетная рамка. Но жизнь вносит свои коррективы, и раз уж речь идет о том, кто вторгался в Сахаровский центр во время художественных проектов, история не могла не повториться.

 

 

«В первый день никто не пришел, и во второй никто не пришел, и на третий день мы, естественно, расслабились»

 

 

— Я прошу прощения, так «Московские процессы» — это все-таки спектакль или живой эксперимент?

— От театра здесь была только сюжетно-жанровая рамка. Никаких репетиций, конечно же, не было. Кроме одной — технической, когда показали, где кому стоять, объяснили, кто как двигается…

— И кто что говорит?

— Конечно нет! В этом весь и прикол! И потому весь процесс проходил как настоящий судебный процесс. Защита и обвинение перебивали другу друга, вносили протесты. Понятно было, что с одной стороны это игра, а с другой — нет. Никто на самом деле не знал, какое решение примут присяжные. Конечно же, еще очень важной задачей было то, что присяжные действуют в свободной ситуации — без давления государства, без давления аппарата насилия.

— Присяжные тоже были на технической репетиции?

— Были, конечно.

— То есть это все-таки спектакль — все у вас было понарошку.

— Ну что значит понарошку! Мы за день до спектакля со всеми встретились и познакомились. Но сюжетно никто ничего не обсуждал. Как приходить к трибуне — вот что обсуждали! А потом во время спектакля вдруг пришла ФМС.

— И тут мне нужно задать вам тот самый вопрос: в вашей сюжетно-жанровой рамке появление сотрудников ФМС никак не было оговорено? И даже никак не прогнозировалось?

— Об этом нас уже спрашивали на пресс-конференции, поэтому я отвечу просто: мы, скорее, подозревали, что может появиться кто-то типа казаков. Но в первый день никто не пришел, и во второй никто не пришел (1 и 2 марта спектакли прошли без эксцессов. — Прим. ред.), и на третий день мы, естественно, расслабились. Конечно, мы понимали, что кто-то из участников процесса приведет с собой группу поддержки, и у нас была нанята дополнительная охрана на это мероприятие, но то, что появится ФМС, мы и подумать не могли. Как позже выяснилось, сотрудники ФМС — такие люди в малиновых жилетах с надписью «Федеральная миграционная служба», — в общем, оказались наняты НТВ. Ну это совершенно было ясно: с ними были два человека с телевизионными камерами, которые всюду ходят с Энтео. Сам Энтео вел себя в этот день на удивление спокойно. Он же был нами приглашен для участия в спектакле и в своем выступлении ни в какую истерику не впадал и говорил только то, что он обычно говорит про воинствующее православие. Короче, мы прижали к стенке не самих малиновых жилетов, а ребят с камерами, и они начали говорить, что никаких журналистских удостоверений у них нет, что они никто, и просто ФМС захотело все снимать и обратилось на НТВ, а НТВ пригласило их, но документов с собой никаких не дало.

 

— А немцы, конечно, офигели?

— Немцы офигели — не то слово. Потому что, как я понимаю, у них полный порядок с документами. Учитывая, сколько времени они провели в Ирландии, у них просто не может быть никаких проколов в этой области. Они в России — с небольшими перерывами — торчат уже год. А эти люди в жилетах прогнали им какую-то пургу. Они вообще вели себя очень странно, у них у самих были неправильно оформлены документы. И совершенно очевидно, что главной их задачей было снять на видео хоть что-то. И они сняли. И думаю, очень скоро мы увидим какую-нибудь программу на НТВ вроде «Разоблачение всего» или «Разоблачение мировой закулисы». В общем, ничего нового, кроме того, что теперь мы знаем, что некоторые сотрудники ФМС охотно выполняют частные заказы телекомпаний. Прелестным было еще и то, что юристы, которые играли в спектакле юристов, выполняли свои юридические функции при общении с ФМС. Например, Анита Соболева позвонила Михаилу Федотову, председателю Президентского совета по правам человека, и попросила его связаться с Константином Ромодановским, руководителем Федеральной миграционной службы. Через какое-то время Федотов перезвонил и сказал, что Ромодановский ничего не знает. Короче, они покрутились около часа и умотали, а мы вдруг обнаружили, что здание блокировано казаками. Их было довольно много — человек сорок, и они попытались ворваться в здание.

— Страшновато, наверное, было.

— Было неприятно: когда они ворвались, началась какая-то давка при входе в выставочный зал. Кое-как мы договорились, что пять казаков сядут и досмотрят спектакль. Надо признать, что они пришли в не очень удобный для себя момент. До перерыва оставалось девять минут, в течение которых защита в лице Екатерины Деготь допрашивала Елену Волкову, которая разъясняла некоторые православные догматы. Казаки посидели, послушали и ушли. После перерыва в зале от них остался только один человек — православный, как он себя называет, эксперт Кирилл Фролов, такой мелкий бес, который что-то бухтел и пытался всем мешать. Вот, собственно, и все — никто ничего не срывал.

— У вас нет такого ощущения, что все случившееся вам только на руку? Это же здорово, когда столько шума.

— Я лично вынес из этого печальный урок. Ты не можешь чувствовать себя уверенно на своей территории и во время дела, которым занят, потому что нанятые телекомпанией НТВ или кем бы то ни было сотрудники ФМС в любой момент могут прийти в Театр на Таганке или в Пушкинский музей и начать проверять паспорта у иностранцев (в какой-то момент они так и хотели поступить). И это проблема не репертуарной, не творческой политики, а проблема взаимодействия разных миров и групп внутри российского общества, простите за эту банальность. Обо всем, что произошло, могу сказать только, что это было дико неприятно, абсолютно противозаконно и, к сожалению, ожидаемо.

Ошибка в тексте
Отправить