Музей истории евреев в России Писатель-криминалист выставляет синодальные копилки и лопатки для мацы

Историю российских евреев в Москве предлагают изучать в неожиданном месте: в многоэтажке между кафе районного масштаба и от­делением банка. Места немного: по ощущениям, просто снесли перегородку между двумя квартирами. Но пространство использовано по макси­муму — получилось даже уютно. В нишах воспроизведены рабочие места (есть, к примеру, ­уголок брадобрея), вдоль стен стоят витрины (в них хранятся особо ценные экспонаты — в частности, Тора XIX века). Под стеклом — книги, плакаты, письма.

«Вы знаете, что евреи не только не умели писать, но и вообще были самым безграмотным народом в Российской империи? — спрашивает основатель музея и владелец коллекции Сергей Устинов. — Их не учили ни-че-му. Ни писать, ни читать, ни считать. Только зубрить Тору на иврите — на языке, которого они тоже не знали». Еще Устинов рассказывает, что практически все евреи попали в Россию лишь в конце XVIII века в результате разделов Польши. А до этого еще царица Елизавета Петровна издала указ, запрещающий лицам иудейского вероисповедания «абы случайно или проездом» пересекать границу Российской империи. Что жили они обособлено, потому что раввины запрещали членам общин общаться с посторонними людьми. Рассказывать он может об этом бесконечно.

При этом Устинов — светский человек, а от­нюдь не увлеченный этнограф. В прошлом спецкор «Московского комсомольца», готовивший репортажи на судебные и криминальные темы, писатель-детективщик — автор произведений «Дрянь» и «Ключи от смерти». Он писал сценарии, по которым в начале 1990-х постави­ли несколько фильмов: в «Ключах от смерти», к примеру, снялся Михаил Боярский, в «Игре всерьез» — Армен Джигарханян. Сейчас Сергей Устинов — бизнесмен и один из семи вице-президентов Российского еврейского конгресса.
Коллекцию Устинов собрал за год. Про него рассказывают странные истории. Говорят, однажды пришел Устинов в американское консульство, чтобы отказаться от грин-карты. На уговоры консула, предлагавшего еще подумать, Устинов ответил: «Спасибо, я уже все решил». Одним словом, не самый распространенный тип сумасшедшего музейщика.

Коллекцию Устинов собрал за год: «Я занимался в основном общей идеологией и финан­сированием процесса. Экспонаты искали мои научные сотрудники, ездили в экспедиции в Белоруссию, на Украину, скоро поедут в Мол­давию». Что-то нашли у частных коллекционе­ров, что-то перехватывали на аукционах в Америке, Израиле и Европе. К примеру, Устинов купил на аукционе Sotheby’s прекрасно сохранившуюся деревянную трибуну, с которой читали проповеди раввины в синагогах. «Боль­ше всего, конечно, осталось культовых предме­тов, серебряных, — объясняет он. — Это все вещи дорогие, потому их и хранили с удовольствием. А вот бытовую утварь вроде лопаток для мацы или досок для кашерования мяса — почти не осталось. Специалисты говорят, таких экс­понатов нет ни в одном другом музее мира, ­только у нас».

Собирать коллекцию Устинову помогали историки, уже много лет преподающие в израильских университетах. «Бывшие русские», как он сам про них говорит. Они определяли при­надлежность и возраст экспонатов, составляли пояснительные таблички. Если в ходе осмотра экспозиции возникнет необходимость уточнить какой-то нюанс — вопросы к ним. Вот, к примеру, экспонат: старый кожаный башмак. Чей? Отку­да? Почему один? А оказывается, что это почти тотемная вещь, имеющая отношение к ритуальному обряду халица. Если вкратце, он нужен для того, чтобы отвертеться от свадьбы с вдовой своего брата: задача состоит в том, чтобы надеть его в синагогу и позволить несчастной женщине при всем честном народе плюнуть себе в лицо. «Евреям разрешено многоженство — не знали? Ну то есть его в 1000-м году один очень авторитетный раввин запретил на целую тысячу лет, а в 2001-м евреи очень радовались, что им опять формально разрешено брать в жены не одну, а несколько женщин», — добавляет научный сотрудник музея Гилель Казовский.

Многоженство и драмы в местечках — это, конечно, интересно, но от московской жизни довольно далеко. А про то, что ближе к реаль­ности, рассказывают документы довольно грустного свойства. В Нью-Йорке можно сначала сходить в Музей еврейского наследия на красивую выставку про фокусника Гарри Гудини, а потом отправиться за знаменитым сэндвичем с ливерной колбасой в лавку Katz’s Delicatessen. В Моск­ве сюжеты совсем другие: здесь рассказывают про то, как еврейские семьи сгоняли в трудовые лагеря. «А при советской власти, — Устинов рассматривает антисемитский плакат 30-х годов, — евреев уже не убивали, но создавали им такие условия для жизни, что они вынуждены были эмигрировать».

Без экскурсовода ходить по музею не имеет смысла. Самое интересное — правила халицы или историю плакатов Эля Лисицкого на идише, за которые, как говорит Сергей Устинов, уже перегрызлись многие коллекционеры, — мож­но узнать только из личной беседы с научным сотрудником. Он же — если втереться в доверие — расскажет, что большинство экспонатов — предметы недорогие. «Ни о каких миллионах и даже сотнях тысячах речи не идет», — признается он. А если спросить его про самый дорогой экспонат, кивнет в сторону Сергея Устинова. Мол, вот он, главный экспонат. Если бы не он, не было бы музея.