101 блондинка

Фильтрованный кофе тоже бывает вкусным – особенно когда пьешь его в ресторане у Полярного круга с видом на черную пустыню и голубой океан. Объехав Исландию по кольцевому шоссе, Даниил Дугаев увидел все сокровища острова: геотермальные электростанции, фонтаны кипятка, действующие вулканы, озера вокруг ледяных шапок и главное – белокурых бестий. Сотни, тысячи белокурых бестий. Фотографии Мартина Моррелла.

 «Когда мы придем в порт, мы изнасилуем всех женщин и выпьем все вино, – произносит Эбенезер, объезжая очередной вулкан. – На следующий день мы отправимся в море, и пусть их насилует кто-нибудь другой». Последние десять минут Эбенезер увлеченно пересказывает мне содержание древних песен викингов, которые под звуки банджо и гармоники исполняет нам фолк-группа Papar. Этот диск мы слушаем уже в десятый раз: больше никакой музыки в бардачке не нашлось.

Наш путь лежит по дороге номер 1 – кольцевому шоссе вдоль побережья длиной 1400 километров. Куда в Исландии ни направляйся, часть маршрута пройдет по ней – кроме самолета, иного способа попасть в другие города не существует. Взглянув на карту страны, можно подумать, что дороги есть и в центре – вон сколько красных пунктиров пересекают остров, подбираются к ледникам, спускаются к озерам. Карта – грубая лесть: пунктирами здесь обозначают колеи, которые бесследно исчезают после первого же снегопада.

Эбенезер – второе, христианское, имя моего спутника; по-исландски его зовут Агейрир. Тридцать семь лет назад Гейри начал свою карьеру на рыболовном траулере, потом служил капитаном в торговом флоте, а теперь работает независимым гидом по Исландии. Туристов – обычно охотников и рыболовов из числа состоятельных американцев – ему поставляет компания Lax-З, владеющая правами на ловлю форели в лучших реках страны. «К нам приезжает Эрик Клэптон и платит 10000 долларов за неделю, – гордо произносит Гейри и, видя, что я не впечатлен, добавляет, – и Род Стюарт». Манеры у Гейри матросские; если какой-нибудь старый «сааб» на дороге мешает ему ехать со скоростью 130 километров в час вместо положенных 90, он громко вопит «Пусси!» – и жмет на гудок до тех пор, пока жертва террора не прижмется к обочине.

Сквозь единственное окно четырехзвездочного номера в отеле «Лофтлейдир» я вижу серое небо, взлетающие самолеты и абстрактную скульптуру Асмундура Свейнссона «Преодоление звукового барьера». По телевизору показывают «Вечер трудного дня» на исландском, немецкую порнографию и викторину для местных жителей «Какое из перечисленных произведений написал не Снорри Стурлусон?». Если подняться на холм к юго-востоку, попадешь к ресторану «Перлан» – самой высокой точке Рейкьявика, если не считать церкви Халгримскиркья на Сколавердустигур. Круглый зал, установленный на четырех грандиозных резервуарах с горячей водой, медленно вращается вокруг своей оси. С обзорной площадки «Перлана» город виден как на ладони: ночью это просто горсть огней на берегу черной бесконечности.

Большая часть лампочек приходится на долю Лаугавегур – Невского проспекта Рейкьявика, одновременно выполняющего функции торгового центра, злачного района и главного светского променада. Ширина улицы – метров десять: два тротуара да проезжая часть в один ряд. С востока на запад по Лаугавегур медленно ползут автомобили: потрепанные джипы на метровых колесах, вылизанные до музейного блеска американские дирижабли семидесятых годов, неуклюжие черные лимузины с тонированными стеклами. Вокруг британские телевизионщики снимают моду в кафе Solon, французские аспиранты в черных пальто ищут музей пенисов, богатый грек тащит чемодан на колесиках в гостиницу «101». Кстати, 101 – не священное число викингов, а просто почтовый индекс центрального района города.

Темный бар, в который я вваливаюсь из проливного дождя, называется «Боомкикер». Я шел сюда ужинать, но на площади мне попался ларек с неоновой надписью «Pylsur» – хот-доги – и ослепительной блондинкой внутри. Проверяя, действительно ли хот-доги в Исландии делают из баранины, я съел три штуки, но в их происхождении так и не разобрался. Блондинка сообщила, что по рекомендациям ЕС мяса в хот-доге должно быть никак не меньше двух процентов; овечье ли это мясо, она не знает, и вообще, при первой же возможности собирается удрать с подругами в Париж учиться филологии. Как мне предстоит выяснить, идея побега пользуется у здешней молодежи большой популярностью: матрос хочет уехать в Индию, портье – в Британию, студент-энергетик – в Пало-Альто, Калифорния.

В «Боомкикере» по стенам развешаны футбольные регалии. За стойкой потягивает бутылочное пиво крепыш в куртке из гортекса. «Дэниэл». – «Брайан». – «Местный?» – «Американец». – «Давно здесь?» – «Три месяца». – «А до этого?» – «Ашхабад». – «У меня уже есть друг из ЦРУ». Брайан безмятежно улыбается. На сцене «Боомкикера» появляются четверо тощих подростков. Они подключают гитары к колонкам и начинают играть громкую и нервную музыку, повествующую о смерти, холоде и кровосмешении. Бармен шевелит губами в мою сторону. «Пиво», – говорю я, кивая на холодильник за стойкой. Бармен снова шевелит губами, на этот раз вопросительно. Я показываю на уши и на сцену. Бармен достает листок и пишет: «1 бутылка – 400 крон, 2 бутылки – 500 крон». Постукивая пальцем по второму варианту, я кричу в ухо Брайану: «Дешево». «Дешево, – мрачно кивает тот. – Сделка века».

Находись Рейкьявик в Китае, он бы вряд ли попал на карту: здесь живут около 110 тысяч человек – чуть меньше, чем в городе Щелково Московской области. По масштабам Исландии, население которой не превышает 280 тысяч, это мегаполис. В Рейкьявике и вправду есть все, что требуется столице: главная улица, центральная площадь с кафе «Пари», кафедральный собор, историческое здание, где встречались Горбачев и Рейган, пруд с семью видами уток, десяток скромных музеев, столько же бассейнов с водой из минеральных источников и шестиэтажный отель «Борг», вполне отвечающий европейским понятиям о роскоши начала прошлого века. Все остальное – тихие улицы, поросшие скромными двухэтажными особняками; во дворах щебечут сотни птиц, в окнах можно разглядеть обои в цветочек и портреты китобоев, а перед крыльцом ждут хозяев пыльные «Форды Эксплореры» на усиленной подвеске. Иногда стройные ряды домиков прерываются каким-нибудь неожиданным монументом: стоит, например, бронзовый медведь, а под ним написано: «Берлин, 2380 км».

Еще полвека назад идея отправиться отдохнуть в Исландию казалась естественной лишь жителям Фарерских островов; сегодня остров становится одним из самых популярных пунктов назначения в северных широтах. Молодежь из Лондона летает сюда на уикенды – клубы Рейкьявика считаются в Европе необычными и модными, а билет на дешевые самолеты Iceland Express стоит копейки. Американские пенсионеры покупают трехдневные туры с экскурсией в горы и обязательной морской прогулкой. Датские яппи приезжают скоротать пару вечеров в хороших ресторанах и купить шерстяных свитеров в беспошлинном магазине. Рано или поздно всякий иностранец проводит час в долине Тингвеллир, тридцать минут у гейзера Строккур, и под конец обязательно оказывается в «Голубой лагуне» – горячих источниках недалеко от аэропорта, где полуголые мужчины и женщины бродят по пояс в горячей воде, вдыхая аромат сероводорода.

Как часто бывает, туристическая Исландия по-своему хороша, но по сравнению с тем, что на самом деле можно получить от этой страны, выглядит пресно. Сюда нужно лететь на две недели, на месяц, на сезон. Купить пару крепких ботинок, теплую палатку и куртку The North Face, взять напрокат автомобиль. Недели за три объехать всю страну, останавливаясь в пустынных кемпингах и заштатных гостиницах. Увидеть, как разгружаются в северных гаванях траулеры, жуют на приморских лугах траву низкорослые исландские лошади, под напором ветра загибаются символом «Найк» высокогорные водопады. Ходить в провинциальные ресторации, где в семейном кругу едят воскресную овечью голову рыбаки и портовые рабочие. Наладить отношения с местным подростками, чтобы они показали дикие восьмидесятиградусные озера в пустыне, где вокруг на много километров нет ни души – только хижины для путников на случай внезапной снежной бури. Ежедневно запивать жареную картошку с рыбой крепким кофе, который здесь делают по-скандинавски, из машины с фильтром. Это на юге опрокинул чашечку и пошел, а у Полярного круга процесс растягивается минут на двадцать: закончил одну кружку, налил другую. Добавку обычно дают бесплатно.

Основных цветов в Исландии по-северному немного, но оттенки сосчитать невозможно: зеленые шотландские пастбища с палевыми овцами, охряные калифорнийские обочины, черные вулканические пустыни с белыми снежными пятнами, по-средиземноморски голубой Атлантический океан в зависимости от света и погоды выглядят совершенно по-разному, а свет и погода здесь меняются каждый час. Горные озера, если смотреть с вершин окружающих холмов, похожи на этикетку «Cтоличной» водки, иероглиф бесконечности Бродского: вот он белый, а потом сразу синий, а потом снова белый. Судить об этой стране по фотографиям – все равно что обсуждать фильм, взглянув на единственный кадр: слово «красиво», может, и подходит для описания открытки с водопадом Годафосс или вулканом Аскья, но совершенно не передает динамики, которой гудит молодой кусок земной коры на стыке европейской и американской тектонических плит.

В настоящей Исландии нет спокойствия и безмятежности; настоящий исландский ландшафт – не статичная театральная площадка для человеческих спектаклей, а живой организм, в недрах которого происходят таинственные процессы. Организм ворочается, стонет, кашляет, дышит, издает запахи. Стоя у вонючих дымящихся озер, в которых булькает вязкая фиолетовая жидкость, чувствуешь себя комаром на брюхе вдребезги пьяного тролля. Сквозь поры тролля сочится пот, сквозь ноздри вытекают сопли; гигант проснется, рыгнет, пукнет, и если комар замешкается, ему не поздоровится. Считается, что землетрясения мощностью свыше 6 баллов случаются в Исландии лишь раз в сто лет; последнее произошло в 2000 году, а на слабые толчки здесь даже внимания не обращают.

Безобидная в других местах пятница в Рейкьявике означает национальный дебош: скитания из клуба в клуб, вопли до семи утра и французские поцелуи на заднем сиденье такси. Ночь на выходные – единственное время, когда столица пьет по-настоящему: при цене пива в 8-10 долларов за пинту алкоголизм становится непозволительной роскошью. Весь вечер молодежь экономит и откупоривает бутылки дома. В двенадцать у дверей популярных заведений начинают собираться очереди – бородатые юноши в советских шинелях, дрожащие от холода девушки в сари, бесполые существа в черных пальто и очках а-ля Джон Леннон. В час, шалея от дыма, легких наркотиков и оглушительной музыки, публика плотным водоворотом вращается по тесным клубным помещениям. После трех встретить трезвого человека невозможно: путаясь в полутораметровых ногах, голубоглазые блондинки в расклешенных джинсах бредут по Лаугавегур, оглашая воздух боевыми скандинавскими кличами.

С одной из этих блондинок – пока, впрочем, умеренно трезвой – мы сидим в ирландском баре The Dubliner на Хабнарстрайти. Перед нами стоят кружки с «Килкенни»: как я успел выяснить в «Боомкикере», ни южное исландское пиво «Эгилс», ни северное «Викинг», ни экспортное «Туле» пить невозможно. Девушку зовут Бьорк; старательно выводя на листе бумаги круглые буквы, она составляет для меня персональный путеводитель по ночной жизни Рейкьявика. «Сюда не ходи, и сюда не ходи, скучно, – постукивая карандашиком по карте, объясняет Бьорк. – А вот сюда я заглядываю сама. А сюда не заглядываю, потому что работаю здесь официанткой». Масштаб карты такой, что все клубы, которые мне рекомендуют, находятся на расстоянии двух миллиметров друг от друга – до любого можно добраться за десять минут. «Когда я буду писать статью, – доверительно сообщаю я Бьорк, – то обязательно назову ее «101 блондинка». «Расист! – внезапно вспыхивает девушка за стойкой. – В некоторых странах запрещены даже анекдоты про блондинок!» Ее волосы отливают даже не золотом – платиной. «Ладно-ладно, – примирительно говорю я. – Я и сам не брюнет». Платиновая девушка смотрит с подозрением: по сравнению с ее бойфрендом я, наверное, похож на жителя Габона. «Еще «Килкенни», пожалуйста». С другого конца стойки мне салютует кружкой престарелый житель Исафьордура Магнус Магнуссон. Полчаса назад он показал мне, как нужно умножать в столбик 12 на 12, и считает, что это могло бы стать началом прекрасной дружбы.

В субботу утром с гудящей головой я сижу за угловым столиком лучшего рыбного ресторана Рейкьявика Thrir Frakkar – что на исландском языке может означать и «три фрака», и «три француза». Передо мной стоит тарелка с разложенными в виде звезды продолговатыми кусочками вяленого мяса. Это все, что осталось от двух тупиков – невысоких птичек с клювами футбольной расцветки, обитающей на утесах окрестных островов. Над столиком возвышается основатель, владелец и шеф ресторана, огромный лысый исландец по имени Юльнар. Отечески улыбаясь, он протягивает мне нож и вилку.

В холодильниках Thrir Frakkar хранится достаточно биологических образцов, чтобы отправить в глубокий обморок любого гринписовца. Две недели в сентябре и октябре – сезон охоты на тюленя, поэтому большинcтво посетителей пришли дегустировать тюленье мясо; в меню есть национальное исландское блюдо hЗkarl – гнилая акула; в камерах глубокой заморозки уже десятый год хранится уникальная плоть гигантского голубого кита. К сожалению, мясо птички тоже существует лишь в замороженном виде: его привезли летом с Люндея, «острова тупиков». В меню оно вообще не считается блюдом – это entrОe, закуска перед внушительной тарелкой хорошо прожаренной баранины.

«Так», – по-исландски улыбаюсь я шефу, принимаю приборы и приступаю к трапезе. Полоски мяса выглядят совершенно безобидно – это могла бы быть оленина, или даже экзотическая рыба. Я отрезаю маленький кусочек, обмакиваю его в горчицу, кладу в рот и медленно пережевываю. Тупик оправдывает все ожидания. Как я и предполагал, он нежен и восхитителен – и вскоре шеф удовлетворенно смотрит на пустую тарелку. Я достаю кредитную карточку, но Юльнар восклицает: «On the house!» – и я понимаю, что навсегда упустил свой шанс с голубым китом.

Рано утром мы отправляемся в Кефлавик – международный аэропорт, половина которого до сих служит базой для американских истребителей и противолодочных самолетов. «Завтра мы уйдем в море, и пусть их насилует кто-нибудь другой, – весело распевают Papar. – А потом мы вернемся, и все завертится по новой». Через час, когда самолет Icelandair набирает высоту над освещенной утренним солнцем страной, я с удивлением замечаю в иллюминаторе светлую точку – она резво движется по ярко-оранжевой пустыне вдоль вереницы телеграфных столбов. Овца? Полярная лисица? Но, напрягая глаза, я понимаю, что это всего лишь совершает утреннюю пробежку пилот Военно-воздушных сил США в ослепительно-белых шортах.