Ответы. Александр Иванов

Издательство Александра Иванова Ad Marginem в 90-х печатало Ролана Барта и Жака Деррида. Сейчас Иванов издает произведения сидящего в тюрьме Эдуарда Лимонова и обвиненного в порнографии Владимира Сорокина. Он выпустил самый скандальный роман 2002 года – «Гексоген» Александра Проханова.

– Издавать философов после Сорокина, Проханова, Лимонова вам уже наверняка не интересно. Теперь только скандальных писателей будете печатать?

– Если мы и планируем какую-то публичную реакцию, то не скандал, а некое оживление культурной сцены. Но сейчас, кстати, будем издавать маленькую лениниану, куда войдет и последняя книга философа Славоя Жижика «Тринадцать подступов к Ленину». Рефлексия над советской темой – рефлексия над темой современности. У меня любимое место в Москве – советские руины на задворках ВДНХ, где фонтан «Золотой колос».

– Сейчас модно быть левым?

– В смысле европейскости – да. Но вы представьте Толю Осмоловского, которого привозят в Кузбасс на завод и просят рассказать шахтерам о современном искусстве. Я думаю, Толя не справится. Там мы понимаем, что не они маргиналы, а мы, со своими ресторанами, Vogue и надутой буржуазностью. А Зюганов вам не любопытен? Я с ним разговаривал – у него отличный итальянский костюм, кварцевый загар, маникюр. Это же Майкл Джексон.

– Вы, кажется, не воспринимаете Зюганова, Проханова как реальных людей, как политиков. Для вас это – литературная игра.

– Вовсе нет. Но дело в том, что Проханов не совпадает ни с одним из своих текстов, он крайне живой человек. И он готов к диалогу. Вот сейчас мы будем издавать его новый роман. Я говорю ему: «Александр Андреевич, если ваш герой станет носить еврейскую фамилию, вас обвинят в антисемитизме, давайте сменим на украинскую». Там нет никакого антисемитского контекста, но он естественно возникает у читателя, потому что они от Проханова уже чего-то такого ожидают. И Проханов соглашается. А теперь он еще и телезвезда. Киселев предложил ему поехать с группой ТВС в любую страну, где он был, и снять документальный фильм. Он выбрал Афганистан.

– Война, наркомания, порнография – то, о чем пишут ваши авторы, – вас, на самом деле, волнует?

– Социальные низы для меня гораздо интереснее, чем социальные верхи. Меня, к примеру, занимают трансвеститы. Они – носители последнего знания о женственности. Она им не дается от природы, поэтому они ее воссоздают. Это завораживающе. Я люблю разговаривать с проститутками. Если кто и знает что-то о любви, так это они. О любви, а не о сексе. А одна бабушка, которая сигаретами на улице торгует, мне рассказывала, что содержит этим свою дочь, зятя и у нее в милиции свой агент есть: он ей звонит на мобильный перед облавой. Существует множество социальных типов, у которых в современной русской литературе нет права голоса – нет у нас такого типа, как проститутка. Эти крайние практики для меня – форма литературного опыта.

– А для остальных?

– Я исхожу из того, что дураков нет. Чем примитивней человек, тем лучше он понимает, что такое интонация. У меня в 15 лет была собака. Когда я ее хотел приласкать, я говорил ей: «Сволочь ты моя, мразь». Слова могут быть неверно интерпретированы, с интонацией этого случится не может. Я думаю, интонация у наших авторов правильная.

– Но причина высоких тиражей издательства не в интонации.

– Эти агрессивные практики – знаки реальности. Есть такое понятие «каттеры» – это люди, которые ощущают, что все вокруг них нереально. И тогда они берут лезвие и наносят себе глубокие порезы. Моя задача перенести этот порез в язык, найти тех писателей, которые умеют придавать шоковым ощущениям форму. Очень многие были рядом с Лимоновым в Париже, Приднестровье. Но лишь Лимонов придумал форму. Самое страшное может произойти, когда Лимонов станет «Лимоновым», когда он окончательно превратиться в страдальца, политического бретера.

– А кто он на самом деле?

– Сентиментальный дедушка, который любит девочку-панка. Или, к примеру, Сорокин: есть Сорокин радикал, а есть Сорокин – отец двух девочек-близнецов, такой папашка, который сейчас продает свою квартиру, одной из дочерей подыскивает другую, читает «Из рук в руки», наверное. Он любит буржуазные удовольствия, он такой барин. Сорокина можно представить с челядью, за утренним завтраком. Он любит ритуальные состояния жизни.

– Судя по виду, вы, при всей вашей антибуржуазности, эти удовольствия тоже любите. На что деньги тратите?

– Вы понимаете, что речь идет не о сотнях тысяч долларов, а всего лишь о гораздо меньших суммах. Наши тиражи все-таки не тиражи Донцовой. А деньги я трачу в основном на поездки во Франкфурт на книжные ярмарки и на путешествия. У меня нет ни машины, ни дачи. И к одежде я равнодушен.

– Говорят, что цель «Идущих вместе» вовсе не Сорокин, а вы.

– Не думаю. Их главная задача – единство молодежи и власти. Меня вот обвиняет демократическая общественность в том, что я занимаюсь провокациями, которые могут привести к чудовищным последствиям. У меня нет такого ощущения. Я серьезно отношусь к текстам.

– А если автор гениален, но при этом, скажем, крайний экстремист, будете его издавать?

– Некоторые вещи неприличны, как расстегнутая ширинка. Скорее, здесь скрыты мои границы. Я против фашизма и терроризма, но я за интересную литературу.