Я коллекционирую. Маркин

В Москве открылся первый частный музей. Хозяин проекта Art4.ru — производитель окон и коллекционер современного русского искусства Игорь Маркин

«Если кто-то считает, что он смог бы нарисовать квадрат лучше Малевича, может идти и смело х…чить. Не огорчайтесь, если вас вдруг недооценят, — это не потому, что вы мудак, — просто все кругом мемзеры и до зимы они не доживут». Это отрывок из вступительной статьи к каталогу «Art4.ru», в котором собраны самые важные работы из коллекции Игоря Маркина и музея, соответственно. Искусствоведческий пассаж заканчивается так: «Можете сделать лучше — говно вопрос! П…йте рисовать квадрат Малевича, стройте музей или перечитайте эту статью с начала и напишите ее лучше».

Мы прогуливаемся с Игорем Маркиным по Хлыновскому тупику, вдоль дома №4, на первых двух этажах которого разместится музей и офис бизнесмена и коллекционера. «Дело в том, что все статьи об искусстве написаны птичьим языком, скрывающим мысли. Сами искусствоведы эти статьи читать не могут, не говоря уже о широкой публике. А у нас короткая, жесткая, матерная статья. Надеемся, она будет прочитана. Это наш вызов старому. Этим бабкам, которые кричат, что нельзя фотографировать в музее». Останавливаемся на детской площадке, напротив музея. Я вспоминаю, что в 1991 году Игорь, радиоинженер по образованию, продавал холодильники «Ока», в 1993-м — стиральные машины, а потом играл на изменении курса рубля. «Да, было-было, раньше, лет 10 назад, у меня бизнес был делом жизни, а сейчас — искусство, музей. Кстати, когда я продавал холодильники, именно тогда купил первые две картины — Яковлева и Зверева. Впрочем, я и сегодня предприниматель. Мы — одна из крупнейших в России компаний по производству пластиковых профилей для окон. Десять процентов рынка у нас, даже больше, а это много. Но главное для меня сейчас — коллекционирование. А собирать без музея невозможно. Надо картины вешать, смотреть, людей приглашать». В коллекции Маркина около 800 работ художников, творивших в СССР и в России последние 50 лет. «Русские художники мне изначально понятнее были, — объясняет Игорь. — Сейчас, правда, мне уже все понятно. Так что это ограничение, я думаю, осенью будет снято. Буду покупать не только наших. Где я это все храню? У музея есть склад, архив. В Подольске, в офисе. Подожди… в Подольске? Не-е, в Люберцах. А живу я, конечно, среди искусства, у меня все завешано, все заставлено. И «Х…» Тер-Оганьяна тоже висит».

Я рассказываю Маркину о моих последних впечатлениях от современного искусства — невольно сравниваю только что увиденную «Темную мутную беспросветную х…ню» Гутова и Модильяни в Пушкинском. Сравнение оказывается не в пользу первого, а для Маркина Гутов любимый художник. «Ой, на Модильяни я тоже ходил три дня назад. Это детский сад по сравнению с нашим Владимиром Яковлевым. А написать «темная мутная беспросветная х…ня» непросто. Гутов работает с текстом, цветом, формой. Дикая комбинация цветов. Гутов занимается живописью, и в данном случае то, что там написано «х…», не важно, он — тонкий живописец».

С детской площадки мы наблюдаем за строительством музея. Я спрашиваю у Игоря, правда ли, что он объявил конкурс на лучшую скульптуру Ельцина. «Да, это очень важный момент. Не успели зарыть Ельцина, как уже средний художник и плохой скульптор Зураб Церетели объявил, что будет ставить памятник. А мы решили поставить прям вот здесь, — Игорь кивает головой в сторону качелей, — свой памятник Ельцину. В принципе, мы его хотели на открытие музея пригласить, может, он бы еще ленточку перерезал, но не получилось. А вообще, место не важно, это может быть и на родине Ельцина. Мы Ельцину благодарны, так как обязаны ему всем, чего достигли, но Горбачеву больше обязаны, так что Горбачеву тоже поставим. — Маркин смеется. — Но главное — ситуация с монументальным искусством в России. Вы видели это чудище — Жуков на коне. А Церетели на Манежной площади — просто кошмар. И вот эта вот гадость занимает площади. А мы привлечем хороших художников. И не обязательно делать скульптуру Ельцина на коне, или с рыбой, или на танке. Должна быть современная работа, примета эпохи, которая могла быть сделана только сейчас, не 10 лет назад. Ни в коем случае нельзя апеллировать к классике. Хотя у нас будут атланты при входе в музей стоять. — Игорь машет рукой строителям, висящим на фасаде здания. — Я просил архитекторов их убрать, но они отказались. Дурацкие атланты. Это глупость сейчас делать атлантов. Но мы что-нибудь придумаем, может, яйца им краской золотой покрасим. Кстати, видишь восемь огромных музейных витрин? Для начала восемь художников — Гутов, Кошляков, Каллима и другие — сделают нам на заказ восемь проектов, и мы как бы выплеснем современное искусство наружу. Идея такая: все должно быть съемное, чтобы потом снять и в музей поставить, потом заказывать новые проекты другим художникам».

У Маркина есть своя теория формирования самобытного современного искусства в России. Вроде как из-за советской власти все местное актуальное творчество имеет коммунально-кухонные корни. «Западное искусство делается с идеальным качеством, оно такое вылизанное — идея очень ясна, и она технологически идеально выполнена. А наши художники, как правило, пьют, работают тяп-ляп. Например, Звездочетов, один из моих любимейших художников, до сих пор рисует на каких-то чудовищных холстах и подрамниках. Таких, по-моему, даже взять уже негде — откуда он их берет, на какой-то помойке, наверное. У нас хороших художников очень мало. Вылизывать надо все технологически. Над объектами, инсталляциями нужно долго работать, не только умом, но и руками. Ничего, потихонечку всех догоним. Большинство уже врубилось в Краснопевцева. Поэтому он теперь миллион стоит. Через 20 лет будут и Гутовым восхищаться точно так же».

Я предлагаю Игорю осмотреть музей. Мы пробираемся с черного входа, сквозь пыль от штукатурки и провода, мимо каких-то сварщиков. Входим в первый зал. «600 квадратных метров для музея современного искусства — это мало, — рассуждает под звуки дрели Игорь. — Но это домашний музей. Примерно такой же по площади, как у Третьякова, когда он 150 лет назад открыл у себя дома 13 залов. У нас тоже 13 залов. На сегодняшний день будет выставлено только 10 процентов коллекции, около ста работ, больше не поместится. Я планирую постоянную ротацию, чтобы люди увидели как можно больше». Мы поднимаемся на второй этаж — там Маркин собирается устроить офис. «Экспозиция будет включать все виды искусства: инсталляции, видео, живопись и вообще хрен знает что. Вниз пойдем?» Мы снова спускаемся на первый этаж, идем по узкому коридорчику. «Здесь будет книжный магазин. В музее можно будет сидеть на полу, грызть семечки, пить кофе. И никакой халявы! Здесь будут собираться любители искусства, все будет за деньги». «И семечки за деньги?» — я пытаюсь перекричать дрель. «Не, семечки бесплатно, но кофе точно за деньги, кофе дорогой. А вообще, нужно просто за билет заплатить. Студентам и школьникам — 100 рублей, взрослым — 200. Но на эти деньги можно получить гораздо больше, чем просто поход в музей. Те же семечки, наш буклет, наклейки разные, можно голосовать за картины, к Wi-Fi подключиться, еще разные штучки-дрючки. Конечно, наша первоначальная цель — сделать музей. Но музей другого типа, полную противоположность тому, что есть».

Дрели и отбойные молотки работают все громче, и говорить становится просто невозможно. Мы решаем пойти в кафе по соседству и встречаем там Генри, коммерческого директора Art4.ru, и Иру Чукомину, пиар-директора музея. Новые музейные работники рассуждают о творчестве к власти приближенных. «Церетели, Шилов, — говорит Маркин, — ближе к власти, поэтому люди приходят к ним в музеи, верят, что это круто. А музей Шилова — это ж полное говно. У нас никаких отношений с властью нет, но мы хотим их завязать. Будем участвовать в государственной программе «100 грантов президента». Там смешная сумма — 200 тысяч рублей, но мы хотим поучаствовать просто ради пиара. Мало ли что, может, мы какой-нибудь участок у Кремля получим, Мавзолей снесем, построим музей. Сделаем пролом в стене, подкоп. Я не шучу». «Может, власть бы нас и любила, но она нас просто не знает пока», — резюмирует Ира.

За день до беседы, набрав в «Яндексе» «Маркин», я наткнулась на историю, достойную газеты «Твой день», — о том, что когда-то бизнесмен собирал свою коллекцию совместно с женой, но при разводе забрал все картины себе. Жена вроде обиделась. «Да, все забрал на х…, достала, сука! — Маркин громко смеется, но тут же становится серьезным и перестает шутить. — Оставил я ей штук двадцать. Деньгами расплатился, теперь она может купить сколько угодно новых. Это вопрос отношения. Ей они нужны для того, чтобы было, а у меня это — дело всей жизни».