Я не лягу под стилягу

Отношение к хипстерам недалеко ушло от отношения к стилягам в 50-е

Слово «хипстер», которое когда-то опрометчиво было пущено в ход на этих страницах, давно зажило самостоятельной жизнью — и кажется, в этой жизни начался новый этап. Благодаря выступлению группы Padla Bear Outfit на акции движения «Солидарность» о существовании хипстеров узнала либеральная оппозиция, в связи с делом художника Трушевского — вообще все кому не лень (напомним, что в исходном посте питерского поэта Николая Никифорова в качестве сообщника художника-насильника фигурировал некий «интеллигентный хипстер»). Хипстерам перемывают кости в ЖЖ, в телевизоре и даже на радио «Свобода»; не удивлюсь, если администрация президента уже готовит для свое­го прописавшегося в «Фейсбуке» начальника докладную записку о проблемах хипстеризма. Не успев еще толком разобраться, что за зверь имеется в виду, общественность нутром чует: хипстер — это плохо. Он превращает протестное движение в цирк, занимается продажной и бездарной хренотенью, выдаваемой за искусство, спаивает девок в «Солянке». Слово «хипстер» из пусть иронического, но все же обозначения пусть хилой, но все же субкультуры стремительно превращается в ругательство. Хочешь человека обидеть — назови его хипстером. Ну то есть слово «козел» тоже обозначает известное животное, но употребляем мы его, как правило, не за этим.

Оставив в стороне животрепещущие вопросы типа «Хипстер — кто он?» или «А был ли хипстер?» — а также исповеди из ЖЖ в жанре «У меня есть молескин, и я люблю артхаус. Неужели и я тоже?» — мы обнаруживаем, что говорить тут, в общем, не о чем. Все слова, отношения, риторические фигуры в этих спорах восходят даже не к фильму «Легко ли быть молодым?», а к временам значительно более дремучим. Вот смотрите. В центре столицы внезапно заводятся молодые люди, ко­торые носят штаны не как у людей и прически, каких не бывает, слушают какую-то неприятную громкую музыку и вообще ведут себя вызывающе. Постепенно их становится больше — случайно попавшие в их соляночный котел персонажи обнаруживают, что у них весело и девки да­ют. И как же реагируют на них окружающие? Да точно так же, как в последнем фильме Ва­лерия Тодоровского (который не случайно вышел в международный прокат под названием «Hipsters»), — разве что не стригут насиль­но и из комсомола не исключают. В остальном от 57 года мы ушли недалеко: слишком веселый и причудливо одетый человек вызывает у публики ровно ту же реакцию, что стиляги у редакции журнала «Крокодил»: карикатуру нарисовать, пидорасом обозвать, уголовное дело пришить — это легко.

Справедливости ради, и сами герои дискуссии в точности копируют стиляжьи повадки, ­вернее даже — систему приоритетов. Вот чего нам нужно от жизни — чтобы в ГУМе продавали оранжевые галстуки с пальмой, улицу Горького переименовали в Бродвей, по радио крутили «Чаттанугу-Чучу»? А дальше? Можно утешать себя тем, что дальше были Вудсток, 68-й и прочая контркультура, — но они-то случились вовсе не в биографии стиляг, которая по большей части состояла из работы, карьеры, алкоголя, ­долгой и несчастливой борьбы с государством, поздней и ненужной сбычи мечт — и печального наблюдения за тем, как эта история неумолимо повторяется, даже без особых вариаций, в следующих поколениях, снова и снова.