Ответы. Евгений Митта, художник

Евгений Митта работал как художник в театре и кино, а несколько лет назад вместе с коллегами по Image Design Group занялся ресторанами. Оформил «Марракеш», придумал «Клон» на Дмитровке, а нынешней весной открыл в бывшем помещении фабрики «Красная Роза» кафе Keks – одно из самых успешных заведений этого года. В Keks, похожем то ли на типичное берлинское, то ли на типичное нью-йоркское кафе, крутят старую дурашливую эстраду и кормят вкусными десертами. О них бы и хотелось говорить – но так случилось, что встреча с Миттой пришлась на день штурма школы в Беслане.

– Мы могли бы с вами поговорить о том, что происходит в Беслане, что произошло в Москве несколько дней назад? Вам это интересно?

– Сейчас пришел на встречу к заказчику – я буду для него проектировать ресторан, – полчаса сидели, смотрели телевизор вытаращив глаза. Обсуждали и ругались. Это уж настолько переходит все границы.

– У оператора НТВ, когда он навел камеру на мальчика с окровавленными ногами, в прямом эфире вырвалось: «Это п…ц».

– Так и есть. Если до кого-то еще не дошло, куда мы движемся, я уверен, дойдет очень скоро. После всего, что произошло, по-другому начинаешь смотреть на свою семью, волей-неволей начинаешь думать: вот школьников в Осетии расстреляли, а твой ребенок – ему еще только три года, но когда-то он пойдет в школу. А что если случится что-то подобное? Как я буду вести себя в этой ситуации? Только непонятно, что стоит за всеми этими событиями. У террористов есть четкое понимание ситуации: надо взорвать то-то, взять штурмом то-то. А ты начинаешь это обсуждать – и сразу же уходишь в область абстракций.

– Когда телевидение не показывает родственников заложников, не называет точное их количество – действительно, приходится уходить в область абстракций. Но почему-то телевизионное вранье никого не смущает. Вообще, такое впечатление – что бы здесь ни происходило, начиная от разрушения Военторга и заканчивая взрывами, – всем все равно. Откуда это равнодушие?

– Про равнодушие – все верно. Что касается архитектуры – существует такая традиция разрушений, у нас столько всего порушили, что Военторг по сравнению с теми потерями… К катастрофам – взрывам, штурмам, которые здесь происходят довольно регулярно, – как и к разрушениям архитектурных памятников, тоже привыкаешь. С другой стороны, отсутствуют нормы поведения, соответствующие реакции на подобные события – реакции должны вырабатываться не только на эмоциональном уровне, но и на социальном. И это уже связано с советским прошлым – подобные реакции советская система принципиально истребляла. Поэтому кто-то будет рыдать и плакать, кто-то танцевать, а кто-то вообще ничего не заметит. И нельзя тут никого осуждать – кроме, может быть, тех, кто совсем повел себя неадекватно – скажем, вприсядку пустился по этому поводу.

– Вы архитектор, ваша жена стилист. Круг вашего общения примерно понятен. Вы обсуждаете события в Беслане с друзьями?

– Вчера был день рождения у одного молодого человека – Гриши, он работал у моей жены. И мы об этом не говорили – такой был обвал информации, все просто хотели отдохнуть. Но и веселья никакого особенного не было – просто сидели и разговаривали. Но я не призываю запереться дома. Должна быть какая-то внутренняя солидарность по отношению к жертвам, но в то же время люди должны продолжать делать свою работу, жизнь должна продолжаться. В принципе, террористы этого и добиваются – чтобы все прекратилось, остановилось, чтобы мы стали врагами друг другу, чтобы была еще большая напряженность. А ее и так много, потому что теперь нет защиты ни для кого и нигде.

– Вам страшно жить в Москве?

– Абсолютно не страшно. С кем угодно может произойти что угодно и где угодно. У меня был один знакомый, который в 1990-е с семьей сбежал из Москвы, из криминального города, в Прагу. Они там жили какое-то время, а потом он был убит в драке – в пражском баре. Понятно, когда евреи бегут из фашистской Германии. Но от терроризма не убежишь. Знаете, я жил в Лос-Анджелесе – вроде бы рай, да? А там землетрясения такие, что мало не покажется: кровать трясется, стекла вываливаются, шкафы падают.

– Власти не намерены прекращать войну в Чечне, телевидение их в этом поддерживает. Может, необходим какой-то общественный протест, чтобы хоть как-то повлиять на ситуацию?

– Нет такого человека, который бы сказал: мы прекращаем войну в Чечне, выводим войска, запираем на замок территорию – и пусть они что хотят там, то и делают. Кто на себя возьмет ответственность за подобное решение? Потом надо понимать, что это долгая история, что это не вопрос одного выхода на улицу. Я считаю, первым делом должна появиться идея и некая общественная организация, которая, не нарушая закон, могла бы в разумных формах выражать эту идею. Сейчас надо не только уметь быстро прятаться под стол или надевать противогаз – надо попытаться осмыслить все происходящее. И, кстати, это касается искусства. Отсутствие на эту тему каких-то произведений – вот это совершенно неадекватно.

– Если бы к вам завтра в Keks пришли наниматься в официанты два чеченца – взяли бы?

– Да, я бы взял на работу этих людей. У нас как раз сейчас работал менеджер зала – чеченец.