Ответы. Константин Эрнст, генеральный директор Первого канала
Сериал Валерии Гай Германики «Школа» вызвал мощную общественную дискуссию и заставил включить Первый канал тех, кто давно забыл, как это делается
Константин Эрнст считает, что «Школа» — первый шаг к созданию в стране телевидения, которое захотят смотреть те, кто сейчас его принципиально не смотрит
— Кто к кому пришел — вы к Германике или она к вам?
— Я видел «Девочек» и подумал, что из нее что-то получится. Потом мой товарищ Игорь Толстунов сделал «Все умрут, а я останусь», который мне очень понравился. Я пригласил Валерию с Толстуновым, мы подобрали сценаристов — большинство из «новой драмы». Причем было две команды. В первом составе были Сандрик Родионов, Клавдиев и Ворожбит тоже, но они остались и во втором. Первая команда пошла несколько не туда, куда хотели продюсеры…
— То есть это продюсерский проект. Трудно представить Германику в продюсерском проекте: она же неуправляемая.
— Я не ставил задачи управлять. Любой артикулированный момент управления — это плохой менеджмент и дурной характер.
— Как вы объяснили, чего хотите?
— Я сказал, что мне надоело современное ТВ и я хочу проводить эксперименты в зоне более живого контента.
— Эффект от «Школы» во многом усилен логотипом Первого канала. Снять штаны в кафе или в Колонном зале — это разный уровень социального высказывания.
— У меня была мысль: не отдать ли это на СТС или на ТНТ? Потому что у нас — самая большая площадка и одна из самых нетолерантных. Я догадывался, что будет скандал, но не думал, что так быстро и так долго.
— Ну Путин высказался, а когда он высказывается, общественная дискуссия обычно затихает.
— Нет, все вполне весело продолжается. Притом что в детском варианте, который идет 18.20, мы делаем определенные купюры — косметические, но тем не менее.
— Но понятно, что людей раздражает.
— Это классическая формула из Маяковского: «Сделайте нам красиво, потому что в Большом театре нам постоянно делают красиво». Или: «Не надо нас беспокоить». Искусство так устроено — это облатка, внутри которой есть некая горькая хина. Последние 15 лет на фабриках стали не докладывать хины. И возвращение хины, тем более без облатки, воспринимается с протестом и бунтом. Это, в принципе, должен был начинать не я, а кто-то на маленьком канале, кому легче экспериментировать.
— А в чем конечная цель эксперимента?
— Сейчас кончилась эпоха — не только у нас, во всем мире. Культурный пласт, которого человечеству раньше хватало на полвека, люди сожрали за 15–20 лет — из-за скорости перемещений, обилия коммуникаций, интернета. Старая драматургия и старое кино накрылось медным тазом, а новое, не пройдя зону экспериментов, в том числе болезненных, не сможет выработать свой язык. Чего мне правда хочется — стать тем человеком, который сможет выработать новый язык телевидения для России. С помощью таких, как Германика, и кучи других людей, которых я еще не знаю. Я злоупотребляю сегодня Маяковским, но его фраза «улица корчится безъязыкая — ей нечем кричать и разговаривать» сейчас актуальна как никогда.
— Я знаю, вы в «Гэллап» не верите…
— И вам этого делать не надо. Поверьте мне.
— «Гэллап» показывает, что рейтинги первую неделю шли вверх, потом стали пикировать.
— Высочайших рейтингов, конечно, нет. Но в группе 18–34 доля Германики колеблется от 22 до 31. Для этой группы, которая в принципе мало смотрит большие каналы, это очень высокий показатель. По тому же «Гэллапу», в группе «18+» доля колеблется от 14 до 18, хотя это и некорректное исследование для этого типа продукта: в «Школе» все герои — младше 18. Но у меня никогда не было иллюзий, что это будет рейтинговый хит. Это не для того делалось.