Ваш Досуг. Продолжение
Галерея Шилова. Пятница 27 апреля, 15.00
Больше всего Галерея художника Шилова похожа на ресторан. Какой-нибудь парадный, вроде «Турандот». Огромные тяжелые двери. Лепнина, мраморные лестницы. Персонал ведет себя так, будто вы пришли как минимум заказывать парадный портрет. Даже сумки на входе проверяет самый, наверное, вежливый на свете милиционер. А первое, что видишь — как и во всяком уважающем себя ресторане, — это фотографии знаменитостей, посетивших заведение. Тут Шилов даст фору кому угодно. Шилов и Путина. Шилов и Образцова. Шилов и Ширвиндт. Шилов и Янковский. Шилов и Лужков. Шилова и Лужкова больше всего — чуть ли не через каждые 10–15 фотографий обязательно есть Лужков. Шилов на всех фотографиях почему-то совершенно одинаковый — что в 1983 году, что в 2006-м. То ли из-за этого, а может, еще почему, но портреты тоже кажутся одинаковыми — на них все спокойные, благополучные и немного мордатые. Даже мой любимый артист Сергей Шакуров почему-то лишен половины своих прекрасных выразительных морщин и тоже выглядит подозрительно благополучным. Не сказать, чтобы это было плохо: благодаря этому от экспозиции появляется ощущение умиротворенности. Вроде как ты выполнил культурный долг, но никаких лишних волнений от этого не испытал. Потому что даже сердитый бомж на картине выглядит как профессор МГУ, который вышел за хлебом, а его за этим занятием зачем-то сфотографировали. Правда, среди этого спокойствия на четвертом этаже был обнаружен безногий мальчик из Чечни и ветераны за коркой хлеба. Это, наверное, большой творческий эксперимент художника Шилова. В зале с графикой почему-то больше всего народу. Все ходят и с интересом читают подписи. «Человека нужно рисовать только четыре раза за жизнь, — важно говорит молодой человек в костюме своей девушке. И со значением добавляет: — Меня уже один раз рисовали». На третьем этаже начинаются картины маслом. Там гуляют в основном бабушки. Роскошные, говорят, картины. Какое платье, ты посмотри! Хороша! И трогают пышную золотую раму: это дерево, интересно? Ой, черный какой! Как смоль! Шоколадный заяц. А цветочки! Нежные какие. Шилов видно что любит несколько вещей: женщин в теле, голубые платья и анютины глазки. Последние отчего-то тоже выходят немного мордатые. Ну и вот еще что. Во-первых, на четвертом этаже есть один большой зал, где совсем никого нет — даже смотрительниц — и где потрясающее эхо. Стучишь каблуками в одном конце — а звук из другого. Во-вторых, кафе при галерее — просто замечательное. Вкусное и недорогое. А книгу отзывов, что лежит у входа, листать бесполезно. Там ничего нет. А может, это просто в старой книге страницы кончились.
Чемпионат по шахматам среди женщин. Суббота 28 апреля, 13.00
Вместо текста автор прислал в редакцию письмо: «Час провел среди 12 играющих в шахматы женщин. Я был единственным зрителем. И за все время не было сказано ни одного слова. Это зона отчуждения какая-то. Там вообще ничего не происходило — о чем писать-то?»
«Трахтенберг-кафе». Суббота 28 апреля, 23.00
«Какого х… ты мне тут п…ишь, — говорит Роман Трахтенберг своему сотруднику. — Ты же все про…ал, это фактически срыв шоу, я на тебе бабло теряю. Я, б…ь, должен с тебя на х… неустойку взыскать. 50 долларов!» Сотрудник покачивается на пятках с блудливой улыбкой — видно, что ему, в общем, не особенно страшно. «Ладно, х… с тобой, свободен», — Трахтенберг с хрустом отсчитывает купюры из толстенной пачки, лепя их сотруднику на рубашку. Жест отработанный, в пачке — сотни и десятирублевки. Все происходит в кабинете Трахтенберга — на стене портрет хозяина, облокотившегося на голую женщину. На столе — массивный подсвечник. Вспоминается информация из какого-то ресторанного гида, что тут, кроме прочего, подают торт с геморроидальными свечами. «Фотографировать? — Трахтенберг рассматривает нас как интересных зверьков или детей. — Нельзя, конечно. Тут люди бывают, которые судьбы страны решают. По 12 человек охраны с автоматами стоит». Но в целом хозяин с нами ласков и немножко обижается, когда я говорю, что мы посидим полчаса и уйдем, чтоб никому не мешать. «Ну какой смысл. Посмотрите уж тогда все шоу».
Помещение, где смотрят шоу, выглядит как любой ночной клуб начала 90-х — только на столах алюминиевые миски. Четверть столиков пустует, за остальными сидят крупные люди в свитерах — охраны с автоматами не видно. Беру меню, чтоб оценить порядок цен, и застреваю на странице «Вы…боны» — кроме фотографии с хозяином за сто долларов тут значится «Танец Трахтенберга у Вашего стола» или двусмысленное «Трахтенберг даст Вам прикурить». Самый козырный пункт — отрезать Трахтенбергу бороду — стоит 300 тысяч. Становится интересно, даст ли какой-нибудь банк целевой кредит под это предприятие. Рядом люди в свитерах недоумевают, почему в меню заявлена порция водки в 250 грамм, а в стакане явно двести. «Это шутка», — с достоинством отвечает официантка. «А-а-а, шутка», — люди расплываются в счастливых улыбках, понимая, что вот, кажется, началось то, за что они заплатили.
В начале двенадцатого Трахтенберг в жилетке на голый живот проходит к диджейскому пульту — на сцене оживает машинка для производства дыма, из динамиков раздается песня: «Ключик золотой в жопу себе вставь». Единственный куплет повторяется бесчисленное количество раз, голос Трахтенберга, сперва вкрадчивый, как у Всеволода Абдулова в роли птицы Додо, постепенно достигает хтонического остервенения — что-то такое, наверное, заставят слушать Майкла Наймана, когда он попадет в ад. На сцену вырываются стриптизерши, наряженные мышатами. Трахтенберг с микрофоном за ухом объясняет, что его фамилия переводится не как Е…ун-гора. Смотреть на него любопытно — с публикой он не столько в контакте, сколько в паразитическом симбиозе, но его временами подводит избыток образования. Шутка про «онанизм — это праздник, который всегда с тобой», явно бьет мимо зала: литературную аллюзию считывает только пришедшая со мной барышня-фотограф и сразу белеет от ненависти. Зато от репризы про то, почему блондинки срут двумя кучками, стонут от счастья все, включая блондинок. Девушек мало, и внимание хозяина концентрируется на пришедшей со мной для красоты корреспондентке «Афиши» Ольге Уткиной: «Как думаете, Ольга, что больше всего устает, когда дрочишь? Неправильно, Оленька! Уши!»
Главный аттракцион вечера — стриптизерша крутится на шесте, а Трахтенберг осыпает ее явно незаслуженными оскорблениями — мы смотрим уже как сквозь сон. Когда начинают раздеваться официантки, включая близняшек из Марий Эл с бирками «Пини» и «Гвини», за соседним столиком начинается возня. Мужчина, неотличимый от прочих посетителей внешне, но, видимо, иначе устроенный изнутри, пытается встать, а сидящие по обе стороны друзья жестко удерживают его со словами: «Хули, сиди, дай нам получить удовольствие». «Бежим», — малодушно говорю я своим спутницам. Нам почти удается добраться до дверей, когда с потолка, подобно крику шогготов в финале «Хребтов безумия», ударяет многократно усиленный голос хозяина: «Ольга, куда вы съ…ываете?!» Как и герой Лавкрафта в сходной ситуации, мы не оглядываемся.
Обзорная экскурсия по Москве. Суббота 28 апреля, 15.00
«Садытэсь, брат», — отмусоливает квитанцию небритый билетер, кроме относительной чистоты пальцев — вылитый гастарбайтер, из тех, что слоняются и переминаются с ноги на ногу неподалеку, перед входом в метро «Комсомольская». Автобус отправляется, двери закрываются — и становятся тише зазывные рулады из мегафона, привычное повторение рекламы двухчасовых автобусных экскурсий, доходящее до экстатического вранья, когда мохнатый билетер обилечивает последних пассажиров: вопреки обещаниям ни Поклонной горы, ни церкви, где венчался Пушкин, — ничего этого, говоря наперед, мы не увидим даже в автобусное окошко. Как и оставшийся невыясненным «посольский городок» — что вообще это было; то есть должно было быть? Имелись в виду посольства на Мосфильмовской, по пути на Поклонную? Или посольства на Поварской, рядом с храмом, где венчался Пушкин? Прежде, два-три года назад, за два часа можно было попасть и туда и туда. Тогда стоило это вдвое меньше примерно. «Столичный автопарк будет увеличиваться на 300 тысяч единиц ежегодно; нынешний дефицит автодорог составляет уже более 300 километров», — рассказывает экскурсовод, пока автобус выбирается от трех вокзалов. Это значит, через какое-то время жанр двухчасовых автобусных экскурсий должен вымереть в принципе. Сперва перестали возить на кладбища — с вокзала да на кладбище, с посещением Высоцкого, Есенина и пр., вот раньше были маршруты! — а теперь не поспевают и на Поклонную. Скоро меньше чем за три часа добраться до смотровой на Воробьевых будет невозможно. А значит, невыгодно; много времени — меньше рейсов; потому и обещанного из мегафона Бульварного кольца — тоже нет. Потому что безумие — соваться на Бульварное кольцо посеред дня. И что Тверской бульвар, который мы тоже ни за что не увидим, — исстари любимейший бульвар в Москве, экскурсовод рассказывает, когда автобус пересекает Бульварное у Чистых прудов, другого случая экскурсоводу не представится. Пассажирам, впрочем, до фени. По Мясницкой автобус выезжает на Лубянку, экскурсовод взывает к кому-то из пассажиров: «Внимание, новгородцы, название Лубянки происходит из ваших краев» — но не видно ответного оживления, новгородцы индифферентны. Каждый занят — немного видом за окном, немного собственными мыслями; атмосфера общего дела — будто в метро. Переговоры негромкие, пьяных нет; дети, видимо, с дороги и слишком устали, но осталось недолго терпеть и… Автобусу надо обернуться в московском трафике за два часа, как договаривались, не больше, у многих после тут же поезд или еще что. Маршрут экскурсии с точки зрения автобуса — навроде дальневосточной поэзии, обусловленной до последней точки. Как хочешь, так и оборачивайся: столько-то строчек, столько-то слогов, но чтобы, как на вершину Фудзи, пассажир был непременно доставлен на смотровую на Воробьевых (куда за те же деньги мог бы добраться и на такси ровно тем же маршрутом), потом десятиминутная остановка, рассказ экскурсовода — сильный ветер на Воробьевых уносит слова экскурсовода куда-то вниз, к реке; это кульминационная точка. Далее — назад, мимо «Мосфильма», сравниваемого почему-то с Ватиканом (гектаров почти столько), к Киевскому вокзалу (потому что на Поклонную уже не успеваем), далее на Новый Арбат (экскурсовод предлагает, если кто пожелает, остановить автобус, чтобы дальше пассажиры гуляли самостоятельно, например, по Арбату, это рядом, вот сюда, направо — но нет желающих). Экскурсовод, со своей стороны, вынужденно предпочитает поэтическому канону прозаическую интригу. Надо успеть вконопатить сведения, скажем, о новом и старом зданиях Министерства обороны, одно напротив другого, за те семь-восемь секунд, что автобус проезжает по Знаменке между ними, — нужно, чтобы мелькание за окном не развалилось в хаос, внимание надо подогревать знакомыми именами: только что был бюст Жукова на старом Министерстве обороны, а теперь посмотрите направо, конный памятник Жукову перед Историческим музеем; да, мы уже обращали внимание на шпили Исторического музея издалека. Вот Боровицкие ворота, которые мы видели опять-таки издалека, да-да, те самые, через которые въезжает в Кремль президент. Въезжающий снова и снова через ворота президент завершает впечатление особой зацикленности, закольцованности местной истории, которая параноидально возвращается к одним и тем же сюжетам: власть, громоздкая архитектура, необычные развлечения. Когда-то еще был сюжет — великие личности, благодаря посещению кладбищ. Но времени нынче хватает лишь на курьезы. Вот очередное произведение архитектора Тона, а вот снова архитектор Щусев; а по этому поводу замечательно сказал Антон Павлович Чехов; а здесь граф Шереметев венчался с бывшей своей крепостной актрисой Прасковьей. (Нет, Пушкин не здесь, Пушкин дальше.) Если кто поедет потом в Шереметьево (нет, судя по молчанию, никто не поедет), то он еще раз вспомнит эту замечательную историю — а если забудет, то еще будет повод вспомнить о ней, когда мы будем стоять в ужасающей пробке на Сухаревской напротив Странноприимного дома Шереметевых и можно будет подробнее остановиться на этой истории (посмотрите налево) или Саввы Мамонтова (посмотрите направо, дом Мамонтова не сохранился, но я все же расскажу), изящно делая переход от мецената Мамонтова к его меценатской резиденции в Абрамцево, когда автобус вернется к Ярославскому вокзалу: де, отсюда, если кто захочет, можно уехать в знаменитейшее поместье Саввы Ивановича, поистине центр русской культуры конца XIX — начала ХХ века… Но никто не захочет. Пассажирам ведь, в сущности, надо просто убить время. Москва — город-герой, столица нашей родины и т.д., с памятниками ее и панорамами, больше их стало или меньше на единицу потраченного времени — ни при чем. После обыкновенной ежедневной мерзости, творящейся перед наземным вестибюлем метро «Комсомольская», по правде, хотелось бы, может, вовсе не видать больше этой Москвы — поездка в «комфортабельном автобусе», таким образом, есть путешествие скорее не в Москву, а из нее, подальше от действительности «Комсомольской» (которая, кстати, тоже щусевской архитектуры, но об этом экскурсовод не упоминает ни в начале экскурсии, ни по возвращении, и очень правильно, ибо ассоциации с этим местом — вдруг снова всплывет фамилия академика Щусева? — были бы пассажирам потом неприятны).
Презентация книги Ренаты Литвиновой. Четверг 26 апреля, 18.30
У входа в «Букбери» стоят два охранника и ведут светскую беседу о творчестве дивы. «Да дура она полная, и ее последний фильм — полная жесть. А так телка красивая, я бы ее вы…ал». Спускаюсь вниз, к кафе «Шоколадница», где уже началась раздача первых экземпляров книги Литвиновой «Обладать и принадлежать», состоящей из сценариев героини вечера. «Если вы уважаете Ренату, отойдите дальше. Богине нужен воздух!» — кричит человек с длинной старообрядческой бородой и в сером потертом пиджаке. Бородача зовут Денис, и кроме него, меня и пары фотографов в набитом до отказа зале нет ни одного мужчины. Все остальные — поклонницы с ярко выраженными лесбийскими наклонностями. Такого количества девушек с короткими, высветленными химией волосами, в очках и куртках с капюшоном я не видел никогда. Вот уже меня взяли в тиски, вовсю напирают справа, а нога застряла меж стульев. Пытаюсь ее вытащить. Сзади раздается голос: «Не делайте так — я упаду». Если я этого не сделаю, то упаду я. «Ну отойдите подальше, прошу же вас!» — кричит Денис. Дальше некуда — там толпы таких же восхищенных фанаток с пачками книжек на подпись. «Я видела ее ухо! Ой, а у нее новая прическа, ей та-а-ак идет». Бородач, видимо, настроений целевой аудитории не понимает, называет их коллегами, то и дело просит задавать умные вопросы, говорит что-то о дельфийских оракулах и писателе Пригове: мол, когда тот в «Букбери» приходил, все было слышно — Дмитрий Александрович читал стихи, а вопросы задавали лишь актуальные и интеллектуальные. Сама Литвинова тут же замечает: «Слушайте, ведь, по идее, у меня должен быть микрофон». Микрофон и правда есть, но он не работает. Кондиционер тоже. Встреча с поклонниками назначена на день похорон Ельцина. «Мы очень рады, что Рената посетила нас в этот траурный день», — говорит Денис, очевидно, пытающийся выполнять роль модератора. В зале раздается хохот. Вопросы либо до боли банальны, либо подобострастны, но чаще и то и другое: «Верите ли вы в судьбу?», «Ваша заветная мечта?», «Какую книжку посоветуете?» и прочее. На такие и смысла-то отвечать нет, вот и Рената отлынивает — как может. Обнаружив вдруг в своих руках одну из своих старых книжек, сама спрашивает: «А можно я вырву те фотографии, что мне не нравятся? Я на них такая ужасная». Оставляет всего ничего — пару портретов. «Умные вопросы, ну пожалуйста, только умные вопросы», — не унимается Денис. «А мы ответа все равно не услышим, какой смысл?» — отзываются барышни. Самые смелые девушки начинают самоорганизовываться: «А давайте попросим того высокого мужчину убрать голову». И тут же раздается громогласное, хором: «Мужик, убери голову!» Все это безумие продолжалось больше часа. За это время я несколько раз пытался сбежать. Но все неудачно — в магазине было слишком много людей. Наконец Рената говорит, что устала, и толпа валит на улицу. Новоявленная писательница садится в припаркованный автомобиль и уезжает. Охранники громко гогочут, а расстроенные девочки с книжками еще долго стоят у входа в «Букбери».
Концерт группы «Иван-царевич». Пятница 27 апреля, 18.30
Сразу признаюсь: с осуществлением редакционного задания — написать репортаж с концерта группы «Иван-царевич» — у меня были проблемы. «Царский» менеджмент в лице девушки Светланы припомнил мне прошлогодний материал Александра Горбачева о фестивале «Нашествие», в котором творчество группы помимо прочего было приравнено к наследию Игоря Талькова. Несколько извиняющимся тоном я пообещала ничего такого не писать, хотя так и не поняла, что в этом обидного. На концерт меня, тем не менее, аккредитовали, и в пятницу 27 апреля козьими тропами я пробралась в клуб «Точка», что в здании Горного института на Ленинском проспекте. Забегая вперед, скажу: я побывала в другой Москве. В параллельном мире, где живут странные люди, которые помимо прочего, например, принципиально не ходят на дискотеки. Куда угодно — только не туда. «Потому что девушки там ведут себя так, будто весь мир крутится вокруг них, — объяснил мне 20-летний Илья из Реутова. — К такой девушке подходишь, и она тебя тут же посылает, а на концертах все очень отзывчивые». С Ильей я познакомилась у бара: после неудачного слэма он потянул ногу. Без долгих прелюдий он рассказал, что учится на преподавателя изо, много рисует, в последнее время увлекся изображением древнерусских баталий, богатырей там всяких и князей. Концерт группы «Иван-царевич», посвященный выходу их второго альбома — «Иду на вы», первый в жизни Ильи. И в моей тоже.
На правах хедлайнеров «царевичи» (так их, несмотря на наличие в составе девушки, называют фаны) шли в самом конце программы. До этого на сцене перебывало несколько групп. «Аркона» — худенькая девушка с лисьими хвостами на косухе — исполняла старинную «Ой, то не вечер», «Черный обелиск» — песни своего экс-лидера Анатолия Крупнова. Жан Сагадеев и возглавляемая им группа E.S.T. понравились мне больше всех. Чего стоила только песня «Бабы и бабки», в ходе которой Сагадеев то подпирал бока, то разводил руки в стороны по типу Джима Моррисона.
«Царевичем» — он же просто Валерий Наумов — оказался высокий голубоглазый шатен с густым баритоном. Внешнее сходство с брюнетом Тальковым — привет Горбачеву, — конечно, имеется (например, длина прически), но не явное. Согласно официальной истории, несколько лет назад Наумов собрал группу и стал сочинять патриотические песни в стиле эпик-фолк-металл (металл, помноженный на народные песни). Поначалу «Царевич» давал перцу в раскиданных по стране частях МВД (выступал даже в Чечне, о чем свидетельствует грамота, висящая на www.ivan-tzarevich.ru). Главным хитом была песня с припевом: «Он зверь, он пес, поцелуй его взасос», которую позже из репертуара исключили как неудачную (я, конечно, считаю, что зря). К записи последнего альбома «Иду на вы» Наумов подошел со всей серьезностью: к студийной работе привлек оркестр народных инструментов «Русские узоры» и настоящего звонаря.
На концерте, правда, всех этих замечательных людей не было. И, возможно, поэтому было скучно. И даже игровой момент — битва на мечах воинов в кольчугах (от клуба исторического фехтования и реконструкции «Цитадель») — не заводил. В перерывах между песнями Наумов, не снижая децибелов, обращался к толпе с речами, начинающимися со слов «други мои». Отдельно почему-то хочется сказать о единственной в составе группы девушке. На фоне мрачных, страшно таращивших глаза партнеров по сцене гуслярша Елена Гущина выделялась, во-первых, нетривиальной мимикой, а во-вторых, яркой сексуальностью. Я это к тому, что если кому-то так же, как и мне, неинтересен микс металла с фолком, а также все эти игры в реконструкцию, в параллельном мире все равно есть кое-что, ради чего туда стоит заглянуть. Да и вообще звук гуслей — это, знаете ли, такая редкость.
«Король ринга». Среда 25 апреля, 15.00
«В туалет никого не выпускай — публика сегодня отборная, п…юлей за них получать никто не хочет. В случае чего будем выводить из зала, — наставляет суетливый молодой человек своего коллегу на входе, после чего почти шепотом добавляет: — Глюкозу видел? У нее жопа — во!» Здесь, на территории бывшего завода неподалеку от Шаболовки, снимают новое телевизионное шоу «Король ринга»: разномастные представители отечественного шоу-бизнеса надевают боксерские перчатки и колотят друг друга. Правда, полновесного цирка со звездами из этой затеи не вышло: Пьер Нарцисс в первом же бою накостылял Пельшу, да так, что тот из проекта выбыл; бывший боксер Розенбаум сбежал, так и не выйдя на ринг; Шевчук драться с Киркоровым наотрез отказался.
На проходной не протолкнуться. Девичий визг и обрывки нервических телефонных разговоров. Тут же, у входа в павильон, припаркован лимузин, водитель которого, злобно озираясь по сторонам, отгоняет от него зевак: «Слышь, сумкой не трись о машину». В толпе кто-то замечает: «Вон, смотри, Жасмин!» Тут же слышится ответ: «А, эта, да это двойники все!»
Мы входим в зал. На ринге появляется человек, который усталым, безразличным голосом начинает давать инструкции: «Снимаем верхнюю одежду, поправляем прически. В носу не ковыряться, парочкам — не целоваться». Далее следует репетиция аплодисментов, после чего возникает небольшая перепалка: две девушки никак не хотят пересаживаться на другой ряд. «У нас там люди в костюмах наверху сидят, а тут, снизу, — эти, в тренировочных», — с укоризной в голосе отчитывает инструктор своего помощника.
Начинается съемка. Ведущий программы Познер мнется на ринге и почему-то молчит. «Только у нас в шоу — элитная публика, сливки общества и иностранные гости, — объявляют Бачинский и Стиллавин и, словно две гиены, вьются вокруг ринга, набрасываясь на сочувствующих нечаянным боксерам и причитая: — Вы, значит, жена? Волнуетесь? Как не волнуетесь?» Мало кому известный актер Александр Носик появляется в зале вместе со свитой из группы «Корни» и почему-то трех солдат в полном обмундировании, которые косятся по сторонам и довольно быстро куда-то исчезают. Кирилл Набутов из своей комментаторской будки предваряет каждый бой примерно следующим комментариями: «Встречайте! Пьер! — Камерунский Лев! — Нарцисс!» или же «Евгений! — Еще один питерский! — Дятлов». Сам же Пьер Нарцисс сразу после боя, трогательно коверкая слова, предлагает почтить память президента Ельцина минутой молчания, которую Бачинский и Стиллавин секунде на десятой обрывают. Группа поддержки Владимира Епифанцева — суровые мужчины в темных одеяниях и камуфляже — кричит: «Убей Куклачева!», «Иди, тренируй кошек». Епифанцев выходит на ринг против циркового дрессировщика Запашного.
В перерывах между боями «профессиональные» зрители, коих здесь большинство, записывают свои фамилии в специальный «листок посещаемости» и обмениваются впечатлениями. «Здесь еще ничего. Я вот недавно был у Карена Шахназарова, они мне говорят: мы тебя сейчас пострижем очень коротко, но заплатим четыреста рублей». Как только заканчивается последний бой, я бегу к выходу и натыкаюсь на человека, выдавшего инструкции в самом начале: «Шоу еще не закончилось. Куда пошел? А хлопать кто будет?»
- Рената Литвинова
- МГУ
- Министерство обороны
- Аэропорт Шереметьево
- МВД
- Александр Горбачев
- Джим Моррисон
- Карен Шахназаров
- Кирилл Набутов
- Майкл Найман
- Александр Носик
- Роман Трахтенберг
- Савва Мамонтов
- Сергей Шакуров
- Пьер Нарцисс
- Анатолий Крупнов
- Антон Чехов
- Валерий Наумов
- Владимир Епифанцев
- Всеволод Абдулов
- Игорь Тальков