План эвакуации

«Ой-ой-ой-ой-ой-ой, – причитала знакомая, стоя на балконе, выходящем на Пушкинскую площадь, где мужики в спецовках монтировали сцену. – Когда у нас День города? С 31 августа по 1 сентября? Всё. Надо уезжать. Срочно».

Моя соседка по дому, который стоит в ближайшем от Пушкинской площади переулке, заметив тех же мужиков в спецовках, расстроилась: «Ну вот, День города. Приедут, будут мочиться. И ведь именно в нашем переулке. Это же у них традиция. Придется ехать к кому-нибудь на дачу». У всех знакомых, как только они слышат о Дне города, реакция абсолютно одинаковая. Она сводится к глаголу «бежать». Горящие торфяники не пугали их так сильно, как восьмисотпятидесятипятилетие города.

Я тоже собираюсь на эти дни уехать из Москвы. Это можно расценить как неуважение или даже как предательство. Ведь Москва – она же любимая. Пусть она холодная, буржуазная, глупая, но она – девушка. Девушка, за которую лет девять назад я дрался в Питере, и до сих пор не испытываю сожалений об этой драке. Если уж за что-то драться, то за родной город. Но в день ее рождения я ее брошу и тоже уеду, лучше всего снова в Европу, где в августе побывал на нескольких городских праздниках. В испанском Сан-Себастьяне проходила «Великая неделя» – важнейшее городское событие года. Главный бульвар Сан-Себастьяна был заполнен уличными музыкантами со всего испаноязычного мира – мексиканские мариачи, кубинские септеты, перуанские индейцы и сарагосские гитаристы. Слева некое семейство Рамиресов забралось на пожарную машину и без страховки крутит сальто-мортале. Справа на асфальте лежит мешок, в котором спрятан скованный цепями человек, зарабатывающей на жизнь тем, что умеет быстро вылезать из мешка. И весь город забит подобными сумасшедшими. Но главное – то, что каждый вечер, в 22.50, все встречаются на набережной, чтобы увидеть самые прекрасные салюты на свете. Оказалось, что я никогда в жизни не видел салюта, а то, что мне показывали на 9 Мая и 7 Ноября, салютом только называется. На празднике французского города Байон хор из сорока старичков в беретах пел грустные и красивые песни, а в парке, недалеко от них, собралось несколько сотен африканцев – кто-то бил в барабаны, кто-то кружился в медитативном танце, кто-то выбривал узоры на головах отдыхающих, кто-то продавал идолов, кто-то – краденые велосипеды. В деревушке Советер, невдалеке от Байона, в это же время проходил праздник Аквитанской блондинки – группа из тридцати породистых блондинок была выставлена на центральной площади. Они стояли к публике задом, переминались с ногу на ногу, жевали траву, отгоняли мух хвостами и ждали, кого из них выберут королевой. На другом конце площади из блондинок готовили прекрасные говяжьи стейки. За кухней шли торговые ряды, с паштетами, сырами, винами и домашним скарбом, который выносили на улицы бабули из окрестных домов. На празднике городка Солис готовили самый большой пиперод в мире (вариация на тему омлета с перцем), и люди сидели за длинными столами, пили вино и, положив друг другу руки на плечи, раскачивались и пели песни.

Еще два года назад все это нам было не нужно. Фиесты, карнавалы, уличные театры, блошиные рынки, смертельные номера и фейерверки. Они находились где-то в другом мире, их нам показывали по телевизору, турагентства предлагали туда путевки – и этого было достаточно. Но в прошлом июне приехала Театральная олимпиада и свернула городу голову. Наши улицы оказались не хуже европейских, и стало ясно, что иногда они тоже могут жить по карнавальным законам. И толпа – это совсем необязательно битое стекло и запах пота. В сад «Эрмитаж», где шел фестиваль уличных театров, стекались толпы, но я никогда не видел в Москве столько приятных лиц. И совершенно не возникало чувства неловкости за русских участников Олимпиады. «Речники» в металлических доспехах, выбивавшие друг из друга бензопилами снопы искр, на фоне механической крысы, которая двигала лапами. Или «Экс-театр» с гигантской железной телегой, объятой пламенем. Это была настоящая уличная магия, приводящая в оцепенение и врезающаяся в память. Это был тяжелый наркотик; увидев подобное представление, ты ждешь, когда же они вернутся и снова все подожгут.

Юрий Берладин, директор «Экс-театра», летом путешествовавший от одного европейского фестиваля к другому, с печальным лицом демонстрирует россыпи вырезок из немецких, датских и разных других газет: «Мы же тоже хотели участвовать в Дне города. Они сказали, что ищут новые жанры, новые решения, но вот смотрите, кого они в итоге выбрали, – какая-то конфедерация эстетической гимнастики. Что это такое? Кто это придумал? Не знаю. Затем парикмахеры, разработавшие новые прически, – можете себе это представить? А петь будет Надежда Бабкина – в рамках поисков новых жанров».

Мне неприятно нытье на тему «вот как замечательно в Европе, и вот какая дикость в этой стране». Но День города провоцирует именно на такие мысли. Глядя на программу, становится тошно. Подведение итогов конкурса «Московский дворик-2002», которое почему-то проводится в клинической больнице №20. Оказание бесплатных парикмахерских услуг для малообеспеченных жителей Южного округа. Забег при участии ветеранов спорта с циничным названием – «Беги и улыбайся». На Театральной площади будут петь Марина Хлебникова, некие С.Канада и С.Крамаренко. Лубянская площадь будет занята группами «Револьверс» и «Божья коровка». На Тверской площади будут выступать трио «Реликт», группа «Доктор Ватсон», ансамбль «Березка». В общем, все как обычно, с последующим испражнением в переулках.

На самом деле во всем виновата Театральная олимпиада. Она показала, как может быть по-другому, и уехала. После нее казалось, что обратно дороги уже не будет, что она изменила сознание не только зрителям, но и людям, отвечающим в мэрии за уличные праздники. Просто не стоило обольщаться. С точки зрения статистики, Олимпиада была успешным проектом, но не более того же Дня города. Количество человек, посещавших Олимпиаду и День города, вполне сопоставимо. А о том, что существуют люди, которые на День города бегут из Москвы, – эту информацию статистика пока еще не отслеживает.