Большой

Главный зал похож на лобби старого отеля, густо уставленное кожаными креслами и столиками

Год назад Аркадий Новиков повесил через Новый Арбат перетяжку с номером собственного мобильного телефона и коротким, твиттеровским сообщением: «Ищу повара в ресторан русской кухни». Речь шла, собственно, о «Большом». Кастинг продолжался ­несколько месяцев, параллельно шло строительство ресторана. В итоге поваром в «Большом» работает тунисец из «Ванили», а декорации «Большого» представляют собой, скорее, цитату из «Великого Гэтсби», нежели из книги Молоховец.
Новиков, последовательно проповедовавший оформительские и гастрономические идеи эклектизма, вдруг — по крайней мере в отношении интерьера — сделал стилистически абсолютно цельную вещь. Причем такую, про которую хочется сначала сказать: странно, что ее до сих пор здесь не было. А уже через пару недель веришь, что это было всегда. Подобный фокус приключился с кафе «Пушкин». «Пушкин» — это аттракцион, выдумка, развлечение. И «Большой» — тоже выдумка. «Пушкин» декоративным образом рассказывает историю про Россию, которая могла бы получиться, если бы в тридцатые годы девятнадцатого века страной правил не Николай Романов, а Людовик XIV Бурбон. «Большой» же рассказывает историю про то, что было бы, если бы страной в тридцатые годы двадцатого века правили не коммунисты, а деньги.