Мальдивы. Лучшее место для отдыха на море
Этот туристический архипелаг на географической карте похож на пригоршню веснушек, высыпавших на физиономии Индийского океана по странной прихоти провидения. И каждая поездка сюда — это попытка разобраться в причинах этой прихоти.
На яхте живешь по звонку. Рында с тягучим звоном висит на средней палубе — трижды в день звонят к столу, и еще трижды звон сливается с таким же протяжным «бри-и-и-и-фи-и-ин»: зовут на брифинг перед погружением.
В мальдивском климате, где днем и ночью и вода и воздух нагреты до температуры +28°С, такая непривычно размеренная жизнь отключает все приобретенные рефлексы: если не ныряешь, то хочешь есть или спать, иногда одновременно.
На маленькой лодке, стремящейся к северным (если это понятие уместно в тысяче километров от экватора) атоллам, читать не хочется — лежишь на палубе с закрытыми глазами, ловишь раскаленной кожей забортные брызги, а в голове кружатся сюжеты о затонувших кораблях, гигантских осьминогах и бирюзовой воде, прочитанные в средней полосе, где ничего такого и представить-то нельзя, — а здесь пожалуйста, встань да потрогай. Пока мечтаешь — укачивает, и засыпаешь, конечно.
Звон колокола и «бри-и-и-и-фин» вплетаются в сюжет сна и, еще представляя себя каким-нибудь жюль-верновским героем, скатываешься по лестнице на корму, где кудрявый шоколадный гид чертит объект под водой, направление течения и где там север-юг. Шоколадный гигант Ариф подгоняет свою лодку к яхте и помогает разморенным солнцем дайверам запрыгнуть на клюющий волну нос. Донья отчаливает к месту, где предстоит нырять, а все натягивают гидрокостюмы, боты, ласты. Гид проверяет силу течения: его вытаскивают на борт, где он докладывает, что течение сильное, — надо сдуть жилеты и падать камнем, когда услышишь команду «Джамп!».
Потом ты стоишь на краю палубы, держась двумя руками за колонны, как на качелях в детстве: борт то наваливается на волну так, что ласты мокнут, то откидывает назад так, что видно небо, за спиной раздается «Джамп!», и пять всплесков по другому борту сливаются в один, тут же у тебя над ухом «Джамп!» — и ты, притискивая к лицу загубник и маску, шагаешь буквально в набежавшую волну. Потом падаешь, чувствуя, как звенит в ушах, и окончательно просыпаясь от этого, — оглядываешься и видишь вокруг себя таких же, в позе эмбриона, каждый в коконе из пузырей, что валятся в глубину. Опять звонок — гиды звенят в крошечные колокольчики, которые слышны даже под водой, — мы уже вывалились из течения: прямо перед нами огромная, неправдоподобно ровная цветная рифовая стенка. Приближаешься к ней, словно разглядывая через зеленое увеличительное стекло, — это затонувший корабль: вот дверь, в которой чернота, и в свете фонаря мерцают осторожные рыбы, вот маленький над ватерлинией иллюминатор, в котором поселился здоровенный лангуст, усами отгоняющий мелких рыбок. И сразу все видения из сна снова встают перед глазами: катастрофа, мечущиеся по палубе тени, пожар на баке, удары огромного хвоста, обладатель которого увлекает судно на рифы.
На деле все, конечно, проще: лет десять назад корабль-холодильник с грузом мороженого тунца сел на риф, разломился — одна ржавая часть до сих пор торчит из воды у входа в атолл, — и сухой лед полыхал несколько недель. Теперь внутри вольно плавают родственники тех тунцов, а вся океанская мелочь облепила выгоревший остов, придав кораблю такой вид, будто он лежит здесь уже лет триста.
После нырялки во время дневного перехода делать особенно нечего — разве что высматривать дельфинов, намазывать обгоревшие плечи кокосовой стружкой и еще ловить рыбу: последнее тоже, в общем, можно делать во сне. Для рыбалки на корме устроены специальные трубки, в которые вставляется ручка спиннинга: пластиковая рыбешка на леске опускается за борт, корабль идет, леска разматывается — если что-то попадется на удочку, катушка будет разматывать леску с таким треском, что разбудит глухого. Тогда надо вскочить и закрыть катушку, глядя, как удочка выгибается дугой, — а по всем палубам уже топочет босыми пятками команда с криками «Фиш! Фиш! Стоп!». Яхта останавливается, все в страшном возбуждении окружают спиннинг: леска потихоньку сматывается, конец удочки заглядывает даже под дно, куда спряталась хитрая рыба, потом на корме появляется сверкающий трепещущий тунец, который в этих водах, кажется, ловится даже на ржавый гвоздь. Все разочарованно разбредаются к прежним занятиям, а юнга специальной дубинкой молотит тунца по голове, пока тот не потеряет сознание, и тащит его на кухню — удочки снова закидываются, яхта снова набирает ход, а на обед появляется тунец, и конечно, остаешься голодной.
Зато ночной переход — это счастье. Наша команда получала сводки: где-то видели акул, где-то стаю мант — мы охотились за крупной дичью, так что даже ночами капитан таранил тьму белым носом нашей лодки. В рубке темно, за окном темно, на экране навигатора среди темно-синей и темно-зеленой воды светятся изумрудами острова и рифы, сзади шлепается по волнам донья, на второй палубе, как обычно, пьянка и пение, зато на верхней площадке, где днем загорают, — тихо и по белым диванам шляется ветер. Небо качается в такт ходу, показывая на левом фланге, совсем у воды, Южный Крест. Просыпаешься на рассвете, когда все вокруг завернуто в пурпурные облака, моросит теплый дождик — а на горизонте уже плещется золото солнца, которое здесь не встает, а выпрыгивает на небо.
Днем ныряем около пещер, в которых спят черепахи: потревоженные, они, как камни с горы, катились вниз по стенке рифа, а потом отделялись от него, паря на глубине, как подводные птицы, — они, кажется, так же изящны в воде, как неуклюжи на суше. Чудные расписные панцири хотелось потрогать, до того неправдоподобно прекрасными они кажутся — ну как их можно было изводить на шкатулки да гребни?
Под водой хочется потрогать все. По подсказке своего инструктора Ксении я с трудом разглядела затертую в песок и ракушки стоун-фиш, которая выдавала свое присутствие только вращающимися глазами: в восторге от находки я немедля потянула к ней руки. Звук плохо распространяется под водой, но Ксюха орала так, что я услышала, и было отчего: шипы у этой рыбы так ядовиты, что можно расстаться либо с рукой, либо вовсе с жизнью. Об этом я, правда, узнала уже на поверхности, а под водой Ксения матерно жестикулировала, веля отвалить от рыбины подальше. Когда мы обменивались впечатлениями на поверхности, оказалось, что еще раньше я приставала к рыбе с похожим ядом, которая в качестве защиты стреляет отравленными иглами с такой силой, что те пробивают гидрокостюм. В тот же вечер пришлось изучать раздел опасных рыб в книге про Индийский океан — хотя за день до этого мы нагло лезли в пещеру к акуле, которая просто спала, изредка пересчитывая нас настороженным взглядом.
Правда, оказалось, чтобы увидеть самое прекрасное зрелище в Индийском океане, вовсе не надо было учиться плавать с аквалангом. Возвращаясь с дневного дайва на яхту, мы вдруг услышали опять крики «Стоп!» — капитан высмотрел в подводном кольце рифов целую стаю мант. В баллонах было пусто, мы уже переодевались, когда юнга завопил «Джамп! Джамп!», поэтому без снаряжения попрыгали к мантам. Тех было штук двадцать — ромбовидные подводные птицы, они кружились и танцевали, переворачивались то черной бархатной спиной, то белым шелковым брюхом вверх. Они не боялись людей, а как будто играли с нами, нарочно не уходя на глубину — куда мы, с трубками и масками, не смогли бы добраться. Шоу длилось больше двух часов: мы вылезали на лодку, надевали баллоны и ныряли обратно к мантам. С соседних островов присылали узнать, не терпим ли мы бедствие, но, выяснив, в чем дело, возвращались и везли к этому месту туристов. Мы уже погрузились на донью и уходили, а манты все танцевали и махали нам крылышками над водой. Капитан потом признался, что уже несколько лет возит дайверов по островам — но такого не видел ни разу.
Вечером решено было отметить успех. На многострадальную донью с яхты выгрузили ящики со спиртным, гору ананасов, бананов, целый таз лаймов и бочонок соли к текиле. Удочки тоже взяли. Через час после начала праздника, когда над мальдивскими водами уже понеслось «Ой, мороз-мороз», — стало клевать. Я, конечно, ближе всех оказалась к спиннингу, с которым не знала что делать, бешено разматывающейся леской мне до крови полоснуло руку. Заметивший мои усилия юнга переполошил криками «Фиш!» всю команду и ухватился за меня как раз вовремя, потому что рыбина чуть не выдернула меня за борт.
Честно, рыбачьи истории Хемингуэя казались раньше какими-то былинами: многодневные битвы с рыбами, с трудом тремя мужиками загарпуненная добыча… Ничего больше карася я в своей жизни не ловила, поэтому повести о смертельной схватке человека с тунцом казались мне художественным преувеличением: ну мало ли что там в море привидится, если дайкири с утра начинать пить.
Но тут пришлось текилу и ром бросить, потому что рыба нас действительно изматывала. За крючок как будто зацепился резвый бегемот. Он носился из стороны в сторону, вертикально уходил на глубину, то отпускал, то дергал леску — но за четверть часа нам удалось подтащить его поближе к донье: тогда он метнулся под нее, так что удочка чуть не сломалась, клюнув в палубу. Двое ребят шарили в воде фонарями и держали наготове сачок, когда в свете большого палубного прожектора блеснуло что-то невыносимо яркое и, ослабев, шлепнулось на пол. Это была рыба император. Гигантский, в сущности, карась: с выпученными глазами, красного цвета, размером с пуделя — так что не верилось, что у него столько сил. С криками «Сашими! Сашими!» юнга срезал с императора филе. Семь кило императорского мяса были тут же съедены с васаби и текилой — а скелет отправился за борт в качестве наживки: клевало на него отменно, поймали даже юную тигровую акулу, которую тут же освободили и выпустили в океан.
Пока сматывали удочки, допивали текилу и допевали казацкие песни, начался шторм с фантастическим ливнем. Донья то ныряла, то, ударившись, подпрыгивала на волне. Соленые брызги окатывали не в такт, и не угадаешь, когда накроет. Пенные валы ломались на рифах, внутри которых вода бурлила, перекатываясь через коралловые стены. Ариф стоял на носу, перед ним прожектор шарил в воде, и рулевой следил за малейшими движениями ладони капитана — лодка продвигалась шагом. Похоже, мы терпели бедствие. Когда песни на корме немного утихли, стало слышно, что в такт волне команда тоже поет, в молитве ясно слышалось только ритмично произносимое имя Аллаха. Так, с божьей помощью, мы выбрались на открытую воду и пристали к яхте: Ариф закрывал ладонью посеченные ливнем глаза.
Наутро океан утих, и мы дрейфовали у острова Велиду, населенного аборигенами. Капитан предложил высадиться — отдохнуть после шторма и посмотреть на настоящую мальдивскую деревню.
На острове одна большая аллея-улица, дома с внутренними дворами, пальмы и женщины в платках. Мальчик на велосипеде вежливо здоровается с нами — по-русски — и скрывается из виду.
Надо сказать, что за неделю пребывания на Мальдивах по уровню умственной активности приближаешься к тому типу обитателей океана, что называется «условно-разумные губки». Поэтому на русского мальчика мы среагировали не сразу. Но он явился сразу, как только мы заметались в поисках. Пацан повел нас на экскурсию в доки.
Отец мальчика со своим приятелем, оба из Питера, живут на острове и строят с помощью здешних корабелов три лодки: точнее, не строят, а делают новые яхты из старых, но ходких и надежных корпусов. Парень водит нас по доку, где обшарпанные, облепленные ракушками лодки превращаются в белоснежные яхты: по одной, где уже были настелены палубы и облиты белой краской борта, нам удалось даже полазить — теперь она уже спущена на воду, конечно.
Забавно, что у этого мальчишки есть все то, о чем я в его возрасте лишь читала в приключенческих романах. Мальдивы — место, куда нужно ехать, чтобы реализовать весь книжный романтизм: бирюзовая вода, затонувшие корабли и диковинные рыбы существуют на самом деле. Хотя привыкнуть к этой мысли трудно — и уже через день после возвращения с островов в их реальность трудно поверить, даже глядя на собственные фотографии.