«Люди, затронутые войной, не должны становиться актерами в твоей игре» Максим Авдеев говорит с Яном Грарупом о положении дел в фотожурналистике

— Ян, как ты нашел эту историю про женский баскетбол в Сомали?

— Я ее нашел, когда уже четыре года работал в Сомали — над книгой о гражданском населении, зажатом между войной, религиями, полевыми командирами, голодом и болезнями. По правде сказать, чем больше работаешь в определенном регионе, тем больше историй всплывает. Услышал о девушках и сначала не поверил, что это вообще возможно.

— Как обычно приходят темы? Это заказы от журналов или новости?

— Все темы, над которыми я работаю, должны быть интересны мне лично, это главное условие. Большинство историй я нахожу на месте, в поле. Иногда я читаю новости и говорю себе — это интересно. Я еще не знаю, что из этого выйдет, просто внимание обращаю. Вот и в Сомали я поехал после того, как где-то прочитал небольшую заметку, что к 2050 году в Южной Африке будет не меньше 50 миллионов беженцев по климатическим причинам. Начал изучать этот вопрос, приехал в Сомали, и так все завертелось.

 — Ты помогаешь своим героям?

— Девушкам из Сомали я отдал все призовые деньги и еще отдельно собрал несколько тысяч. Я был потрясен тем, что они делают, и понял, что должен им помочь. Я бы плохо себя чувствовал, если бы не сделал это, я понял, что награда за эти фотографии принадлежит им. Я могу привлечь помощь через социальные сети для них — это важно. Если у меня есть этот голос, мне важно его использовать для изменений.

— То есть просто рассказывать истории как фотограф — это уже недостаточно для изменений?

— Нет, это уже что-то. Но если я могу сделать что-то дополнительно, то стоит это делать. Не только чтобы лучше спать по ночам, а просто почему бы не помочь, если ты это можешь?

— Ты всегда отслеживаешь жизнь своих героев после съемок?

— Всегда, когда это возможно. Это не просто люди, которых я однажды встретил, их истории всегда остаются со мной.

— А что ты думаешь про Сомали, как там будет дальше?

— Это страна только в начале демократического процесса, а демократию нельзя внедрить за одну ночь. Ты должен учиться как-то, и никто не может гарантировать успех. Но эти попытки лучше, чем диктатура и коррупция — а сейчас коррупция огромная. Я могу лишь надеяться, что они поймут, что демократия будет приносить положительные эффекты и деньги будут тратиться эффективно.

— В Сомали ты работал, окруженный охранниками. Это нормально — привлекать столько внимания к себе?

— Да, у меня было 8–10 охранников каждый день. Опасность исходит не от гражданского населения, но там слишком много экстремистов. Это не мой каприз, очень много журналистов было убито там. Да, это проблема, я привлекаю слишком много внимания, и это создает барьер между мной и моими героями. Но у меня нет выбора: даже несмотря на охрану, я не могу долго находиться в одном месте, это опасно.

— Ты покинул агентство Noor — кооператив, созданный военными фотографами. Почему?

— Я сооснователь «Нура» вместе с Юрием Козыревым и очень уважаю всех участников агентства. Они все мои друзья, но в какой-то момент я обнаружил, что стал больше менеджером, а не фотографом, —  нужно решать все эти вещи: персонал, продажи. «Нур» — это коллектив, где все решения принимаются коллегиально, нужно было много времени проводить в дискуссиях. И я начал больше сил тратить на принятие решений, чем на фотографию. Поэтому решил, что для меня будет правильнее быть независимым опять, работать самому.

— Не кажется ли тебе, что люди устали от потока новостей: бесконечные войны, взрывы, убийства, протесты? Сам-то ты новости читаешь каждый день?

— Я слежу за новостями каждый день, часто в течение дня смотрю новостные ленты, но также смотрю новости конкретных организаций, которые сфокусированы на определенные проблемы по всему миру. Я согласен, люди правда устали от новостей: каждый день — убийства, голод, бомбы. Но в мире правда все это происходит! Новости сыпятся на нас, бомбардируют тебя через компьютер, телефон, айпэд и так далее. Везде, все время.

— Сложнее ли стало быть новостным фотографом? За 25 лет изменились ли особенности работы в конфликтных зонах?

— Сейчас журналист в конфликтной зоне — это оружие, которое можно использовать правильно или неправильно. Журналист на другой стороне может стать чьим-то врагом. И мы от этого страдаем, мы знаем много случаев, когда журналистов похищают или убивают. Раньше такого не было. Это началось во время первой войны в Заливе. Американская армия начала цензурировать то, что выходит вовне, вплоть до солдатских писем.

— Как с этим работать?

— Это сложно — быть независимым в таких странах, как Афганистан. Там иcламисты и «Талибан», которые могут похитить или убить, чтобы подать некий сигнал Западу. Нельзя перемещаться свободно одному и снимать простую жизнь простых афганцев. Некоторые места свободнее и проще для работы, Кабул или северные части. Файзабад или Кундуз это другое дело, но в Хельманде, где я много работал, я бы не выжил сам и 24 часа. Ты понимаешь, что показываешь лишь одну сторону правды о стране. Будучи с солдатами, ты не можешь пойти и снимать фермеров. Покидать взвод нельзя. Но и сами солдаты возвращаются домой совсем другими людьми — со множеством шрамов на теле и в голове. Тату — это как дневник с войны. А травмы и ПТС — это другая тема, намного сложнее.

— Ты сам фанат татуировок, как я вижу.

— Они все имеют смысл для меня, но это не то, чем я привык делиться. Они связаны не только с работой, но и с личной жизнью, хорошими периодами и плохими. 

— Если касаться личной жизни, то как у тебя с ней? Тебя всегда нет, ты постоянно подвержен стрессу. Люди, не связанные с профессией, совсем иначе же представляют твою работу?

— Это сложно, много последствий, ты подвержен тому, что видишь, и этот опыт не всегда хороший, это редко приятные вещи. Ужасные вещи, которые останутся с тобой до конца. Сложно жить с такими, как я. Мы — испорченный товар. У меня в голове множество демонов, с которыми мне приходится постоянно бороться. Сложно позволить себе личную жизнь, а тем более семью в нашей профессии.

— Я спрашиваю все это из-за старинного образа фотографов в массовом сознании, этаких смелых весельчаков.

— Да, в кино наша профессия слишком романтизирована, мы представлены как одинокие ковбои на дороге, бросающиеся на любую опасность. По правде — это тяжелая, крайне одинокая работа. И ни в какой степени здесь нет романтики.

— Множество начинающих фотографов едут на войну, думая не о деньгах, а о славе, о героизме, о быстрой карьере. В Ливии было огромное число фрилансеров без заказов и без шанса быть напечатанными. Как ты с этому относишься?

— Так было не только в Ливии, этим наплывом молодых сопровождалась вся «арабская весна», особенно заметно это было в Каире. Молодые совершает кучу идиотских, рискованных поступков ради шанса быть напечатанным и замеченным.

— Так это правильный путь или все-таки нет?

— Прежде всего я считаю, что люди, затронутые войной, не должны становится актерами в твоей игре, где цель стать знаменитым фотографом. И если ты едешь туда, то у тебя должны быть правильные и благоразумные основания для того, чтобы освещать эту историю. И это неправильно — ехать просто с десятью другими фотографами и снимать одинаковые картинки всем вместе, соревнуясь толпой в технике, кто сделает лучше и кого напечатают.