«Приятель полгода провел в Бутырке из-за того, что продал матрешку за 60 долларов» Арбатские старожилы и их истории

Играет на пан-флейте, на Арбате с 2005 года

«Я все время пытался в музыке выразить что-то свое. Пробовал писать свою, но ничего не выходило. Потом поступил в Консерваторию. Потом — на работу в один хороший оркестр. Я подумал: а дальше что? Почему, когда Моцарт писал «Дон Жуана», оркестры и театры играли то, что писали современники? А наша музыка не может с ними конкурировать, если у нас исполняют только Моцарта и Россини. Мой выход на сцену должен быть каким-то событием, чем-то особенным, а не очередным «сорок пятым Дон Жуаном». Но музыканты становятся машинкой для извлечения звука. Именно поэтому я решил пойти на улицу. Я решил, что у меня каждый день бу­дет праздник.

Концерт, афиша, запись CD — все на мне, государство ни копейки в меня не вложило. Я вы­годен для государства — оно от меня получает деньги, которые я трачу, получив их с иностранцев. Мы тратим эти деньги на свою жизнь, на еду, одежду и квартплату — это в чистом виде экономика. И все это ровно из-за того, что я стал играть на улице.

Зимой до –15 градусов нормально играется, если температура чуть ниже — тогда уже дышать холодно. Многие говорят, что в переходах и в других местах можно зарабатывать гораздо больше, но я как-то привык к этому месту за 9 лет. Я пришел сюда с мыслью о том, что если я отсюда выйду, то в другом формате совершенно. Буду играть свою музыку — так, как я это все вижу. Через год после того, как я стал работать на Арбате, я впервые начал сочинять. Когда начал, играл Морри­коне — и диски покупали люди средних лет, кто узнавал мелодии. Теперь играю свою музыку — ее покупают все.

Раньше людям было интереснее посмотреть, они образовывали вокруг музыкантов кольцо и слушали — сейчас меньше интересуются. Человек сейчас так занят, что ему трудно переключить свое внимание на что-то внешнее. Мы же их привлекаем к себе и делаем это честным путем. Че­ловек, который, например, зарабатывает деньги лохотроном или что-то продает, — его задача — бессмысленно заработать. Мы же от начала до конца отвечаем за свою деятельность. Здесь нет таких людей, которые будут записывать и играть то, что схавают в электричке. Мы зарабатываем деньги не торговлей, а искусством. И люди, которые дают нам деньги, этим самым показывают, что мы чего-то стоим. Все потому, что мы к себе от­носимся честно, не допуская лжи».

Пишет и продает картины, на Арбате с 1986 года

«В конце 80-х, чтобы продавать картины, необ­ходимо было вступить в Союз художников и проходить тесты на лояльность, а на Арбате этого не требовалось. Я, как и большинство арбатских художников, получил профессиональное образование, жил творчеством, поэтому в первую очередь Арбат был местом для самовыражения. Когда я пришел на Арбат впервые, художественный вуз я еще не окончил, но уже был пытливого ума: мне было интересно попробовать себя, да и приятно иметь карманные деньги в 18 лет. Тогда еще открыли свободную торговлю, и центр Москвы представлял собой гигантский рынок: на всевозможных ящиках из-под пива размещались соленые огурчики, какие-нибудь ручники и гжель — а Арбат вроде как являл собой выставку народного промысла. Иностранцев было пруд пруди. Мы смеялись над ними: напротив места, где мы стояли, находился полуразвалившийся кирпичный дом, от которого мы откалывали по кусочку ­кирпича, писали на английском, что это «stone from Kremlin wall», и продавали его по доллару — к вечеру двадцатка была в кармане. В то время в начале Арбата стоял господин Зверев Анатолий Тимофеевич, великий русский художник, рисовал свои картины пальцами и продавал их иностранцам. Я же занимал подоконник «Искусства пла­ката» (там сейчас «Му-му»).

Это было до того, как бандиты стали собирать с нас деньги: они отстреливали друг друга и постоянно менялись. Бандиты очень органи­зованно собирали аренду: Арбат был поделен на участки, на каждом был назначен старший из продавцов, он собирал деньги с отведенной ему территории и относил главному. Платили мы за то, чтобы стоять, ничего другого нам в обмен не обещали.

Директор магазина «Искусство плаката» дико ругалась на нас, потому что мы занимали витрину своими матрешками. Помню, замечательная была история: идет как-то мимо тетушка из глубинки, в центнер весом, пулеметной лентой ­вокруг нее были обвешаны какие-то сосиски, из каждой сумки торчат колбасы. Рядом мужик идет, согбенный под тяжестью всех этих продуктов, а она остановилась, зависла напротив входа в этот магазин. Муж прошел еще несколько метров, посмотрел на нее и сказал: «Маня, ты че, ­дура, что ли? Это ж искусство! Иди дальше!»

Покупали абсолютно все. Моя задача была за ночь нарисовать как можно больше. Хороший день — когда у тебя покупали весь стенд, картин 40–50. Вокруг в гражданке ходили спецы и на­кидывались со всех сторон, стоило только взять валюту. У всех староарбатских продавцов была 88-я статья — мой приятель полгода провел в Бутырке из-за того, что продал матрешку за 60 долларов.

В 90-е конфликтные ситуации возникали на ровном месте. Например, к нам ехала Казань нас грабить. Или человека украли прямо с Арбата, приставив нож к горлу. Увозили куда-то в леса и требовали с него выкуп. Все было серьезно.

Сейчас воспитание у публики поменялось. ­Теперь у нас региональная общественная орга­низация — Общество арбатских художников. Мы помогаем ветеранам Арбата, ветеранам ВОВ, имеем соответствующие документы, благодарности, письма. Мы способствуем охране Арбата от проезда автомобилей. Все более-менее организованно. Это наша жизнь, а для большинства людей — единственный источник дохода, стоят, какие-то крохи зарабатывают, чтобы хватило просто на жизнь. Мэр города после победы на выборах дал нам обещание, что после реконструкции ­Арбата художники останутся, и мы очень на это ­надеемся.

Уличная торговля спонтанная — я до сих пор не чувствую уверенности в завтрашнем дне. Мы по-прежнему зависим от погоды: полил дождь — нет выручки. Зависим от политической ситуации. Запретили американцам усыновлять детей — американцев на улице не стало. Япония «просела» — японские туристы несчастные, бьются за каждый доллар. Китай стал мощнейший и очень сильный — китайцы стали покупать офорты высокого уровня. Среди работ есть настоящие, редкие вещи, а среди ценителей нашего искусства встречаются известные люди: ко мне на стенд приходил Джим Кэрри, а когда мистер Гус Хиддинк тренировал сборную России, он, гуляя по Арбату, встретил меня и купил мои работы для своей коллекции живописи, а впоследствии мы с ним даже подружились.

Я не охарактеризовал бы то, что было раньше, в глобальном смысле словом «свобода» — это резкие изменения, сравнимые с тем чувством, которое испытываешь, когда сидишь в запертой комнате и тебе внезапно открыли дверь. А сейчас ты сидишь в помещении и, если хочешь, открываешь ее или не открываешь. Это в каком-то смысле успокоило людей. Но раньше было веселее».

Работает на аттракционе с бутылками и кольцом, на Арбате с 2013 года

«Это не обман, а аттракцион. С белой линии, метров с пяти, надо закидывать колечки на бутылки. Одно попадание — одну бутылку забираете. Че­тыре колечка дается. Все это легально и честно. Я и сама играла — иногда попадаю, хотя я косая от природы.

Я учусь на втором курсе в Институте журналистики неподалеку от Арбата, и это мой заработок на теплое время; скоро начнутся дожди — и я перестану работать. Это моя вторая работа — раньше была на ВДНХ, а сюда знакомый позвал. Работаю с 17 часов и до часу ночи, поэтому часто это для людей возможность раздобыть алкоголь, после того как закроются магазины. В основном принимают участие любители выпить, мужчины примерно в возрасте 25–40 лет. Одного ­человека даже пришлось отговаривать, потому что он играл на 5000 рублей. Ему просто было интересно выиграть побольше. Частенько при­ходит какой-нибудь баскетболист со словами: «Я сейчас все у вас тут выиграю» — и не попадает. А те, кто не верил в победу, выигрывают неожиданно для самих себя. Подходит девушка какая-нибудь, говорит, что не получится, потом раз — и две ­бутылки забрала. Американец один при­ходил в дредах и свисающих джинсах. Кричал: «Russian vodka! Russian vodka!» — и выиграл как раз бутылку водки.

Попадаются люди, которые понимают, что это аттракцион всего лишь, но часто бывают и те, кто ворчит, даже если попадет в кольцо. Победа вообще ни от чего не зависит — только от удачи. Те, кто часто играет, живут недалеко и иногда встают ­рядом, помогают мне — узнаем друг друга, бол­таем.

После работы практически ежедневно, особенно по выходным, предлагает кто-нибудь пойти с ним. Но я ни разу не соглашалась — мы своим коллективом сидим. Один раз молодой человек подошел, сразу дал 1000 рублей на 10 игр, а потом орал на всю улицу в мой микрофон: подходите, мол, участвуйте. И обиделся на меня, что я не дала ему свой номер телефона. Подарил свой автопортрет, а когда я его спросила зачем, разозлился и разорвал его. Странные люди бывают.

На Арбате, мне кажется, наблюдаешь все типы людей. Угрюмых даже не стоит сюда подпускать, ведь на аттракционе должно быть весело, а если он заранее плохо настроен, пусть идет своей дорогой.

Эта улица — реально единый организм. Это центр города: тут собираются иностранцы, это праздничная улица. Единственный закон — не мешай другому работать. Все, кто здесь рабо­тает, нормально воспринимают то, что я делаю. Один мальчик-скрипач приходит ко мне сюда, мы дружим. Художники только иногда недовольны, если много людей собираются вокруг, — ну проблем нет, отходим в сторонку и работаем дальше».

Продает книги, на Арбате с 2009 года

«Сигурд Оттович Шмидт рассказывал, что Арбат всегда был таким местом «библиофильской от­душины»: до революции, в 20–30-е годы, когда тут ходил трамвай, да и после войны. Это было первое место в Москве по книжным развалам. Они, правда, были не под грибками, а лежали в клетках, как в свое время продавали арбузы: в клетках на столиках, на поддонах лежали огромные кипы книг. Иногда выше человеческого роста. На ночь они запирались, а днем туда при­ходили люди и копались там в поисках книг. Даже «великий террор» с этими развалами ничего не мог сделать. Отчасти таким Арбат остается и в наше время.

В 1987–1988 годах, когда я заканчивал вуз, впервые зашла речь о реконструкции Арбата. ­Потом я долго в Москве не был и с Арбатом не встречался, а когда наконец зашел — не узнал его. В худшем смысле. Помню, мне очень не понравились фонари — все это был какой-то новодел, а не историческая реконструкция. Взять, например, вот этот дом — его снесли до основания и построили заново при Лужкове. Я приехал и застал на его месте котлован. От старого Арбата осталась ничтожная часть, которая была при так называемом совке. А вот эта «религия» Окуджавы («Ах, Арбат, мой Арбат, ты моя религия») когда восторжествовала, от Арбата не оставила камня на камне в буквальном смысле этого слова. Страшная религия была у господина Окуджавы, я считаю так. Разрушительная.

Превращение в пешеходную улицу погубило Арбат. Прежде он был живой улицей, своеобразной, и у него наверняка было свое лицо — я по мелкости этого не понимал, но оно наверняка было. Это превратилось в непонятно что: с одной стороны, такой эрзац, такая картинка — плитка, туристов водят. С другой стороны — масса декласси­рованного элемента. А тогда была просто улица, которая жила своей жизнью.

Идем мы как-то с моим другом мимо Театра Вахтангова, друг — режиссер и оператор в одном лице. И значит, я ему и говорю, что было бы ­здорово снять фильм «Родиться в России», полудокументальный, полухудожественный, и туда всяких ужасов напихать — такой смачный тяжелый артхаус в духе «Зеленого слоника». И можно было там и Арбат зацепить. И тут перед нами ­какая-то здоровенная баба в тельняшке начина­ет своего друга бить. А друг такой тщедушный — то ли украл у нее что-то, то ли не по-джентльменски повел. В общем, он лежит, поверженный, в нок­ауте, а она уселась сверху и долбит обои­ми кулаками. Друг взялся за голову и говорит: «Вот тот кадр, который был необходим, — и он ­потерян!»

Танцует брейк-данс, на Арбате с 2006 года

«Я танцую на улице, потому что мне нравится такой образ жизни, я хочу быть вне системы, пусть я и мало денег зарабатываю. Деньги играют роль, но было только два счастливых года — 2007-й и 2008-й, потом наступил кризис. Удачный день — это когда ты круто потанцевал, выложился, показал какие-то фишки, и тебе похлопали. Когда люди подходили, фоткались с тобой, говорили какие-то слова.

Правда, тут тоже гоняют — жильцы жалуются на громкую музыку, несмотря на установленные на окнах стеклопакеты. Есть и психопаты. Например, женщина по кличке Мальвина, что держит сувенирный магазин «Самоцветы». Ее ненави­дят все музыканты, артисты и даже художники — она очень злой человек и пытается слить всех с Арбата.

Был случай, когда мне стало стыдно за человека. Танцевали мы как-то раз осенью — круто плясали, все здорово показали. Я взял коробку, пошел по кругу. Стоит пара взрослых людей, с детьми, она — красивая женщина, лет сорока двух. Я улыбаюсь, замедляю ход и возле них приостанавливаюсь, и она говорит мне такую фразу: «Молодой человек, на москвичей это не действует, с ними это не прокатит!» Я чуть не выпал. Тут люди прыгали акробатику, крутили power-move, робота танцевали, делали пантомиму очень качественно. Эта женщина хлопала и улыбалась, а когда я подошел к ней с коробкой, у нее было такое лицо брезгливое… После этой фразы я понял, что в России живут странные люди и никогда тут не будет ничего хорошего.

Вначале мама говорила: иди работай на стройку, а то стоит тут, понимаешь, отсвечивает, лоботряс, бездельник. Это такой менталитет. Это в Европе называется стрит-перформанс, а у нас это называется попрошайничество. За это гоняют. Я бы на месте охраны и милиции брейкеров никогда не прогнал. Круто смотрится же, когда человек делает акробатический трюк! Но они не понимают, и мне их жаль, эти люди просто жертвы системы — они винтики».

Продает книги, на Арбате с 2007 года

«В последнее время покупателей стало существенно меньше. Если раньше покупали хорошие книги, то сейчас популярные: Булгакова, Кортасара, Маркеса, Набокова. Сегодня раза четыре спросили Бродского. Вот Витте, например, просят гораздо реже. А Кэрролла — возьмут с удовольствием. Серьезную литературу покупают мужчины — антиквариат, например, это и денег других стоит. Детскую литературу и классику покупают женщины. Есть и постоянные покупатели, и с 50% из них мы здороваемся. Я знаю человек пять достаточно высокопоставленных чиновников, которые в обеденный перерыв могут примчаться со словами: «Мужики, нету у вас такого-то произведения?»

Но есть и проблемы. Мы находимся напротив Стены Цоя, и я каждый день наблюдаю, что там происходит — это, честно говоря, позор Арбата. Я все понимаю и хорошо отношусь к творчеству Цоя, но там тусуются не настоящие его фанаты — это люди, паразитирующие на имени Цоя. Они приходят туда, отмечаются около Стены, делают какие-то надписи, побираются, прикрываются именем Цоя, пьют там водку, испражняются. У меня несколько раз были скандалы, когда они пытались какие-то претензии предъявить. А смысл? Взгляните на меня: стоит мужик весом в центнер. Давайте договоримся, а если хотите объясниться на другом языке, добро пожаловать. На углу у Стены всегда стояла будка, торгующая билетами в театр, — за нею образовалось что-то вроде туалета. Каждый из этих товарищей присутствовавших считает своим долгом, пардон, оросить угол».

Читает судьбу по руке, на Арбате с середины 2000-х

«Мне однажды пришлось проделать серьезную работу: прочитать кармический код Владимира Вольфовича Жириновского. Выяснилось, что он очень талантливый (на что указывает Меркурий), знает четыре языка (там есть Аполлон), эмоциональный (Солнце присутствует). Я приезжала к нему в партию с этой работой — он тогда находился на Трех вокзалах. Напрасно про него говорят, что он клоун, — он очень хороший деятель. По крайней мере не как этот миллионер-ворюга Мишка Прохоров. Он отдает себя тому, что делает, — все как надо.

Потом мне предсказали Скорпиона, моего мужа Эдуарда, — и я отдала за него ползарплаты. И тогда я стала серьезно изучать книги по хиромантии. Потом моя внучка-красавица Камиллочка поступила в университет, и я решила ей помогать — и вышла на Арбат работать.

Тут всякие истории были. Приходили и воры, и бандиты, и гомосексуалисты, и девочки легкого поведения. Я просмотрела Валерию и Витаса. Девочки поступали в Щукинское — подходили ко мне. С одной девочки, Настеньки, которая умерла, я не хотела брать денег. Она говорит: «Нет, Алла Кузьминична, вы очень много отдаете энергии». И принесла мне розы и коробку конфет в благодарность.

Очень люблю Юлиана, и он ко мне тоже подходил. «Вашу светлость» он посвятил мне. Вор один приходил. Он меня спрашивал: «Алла Кузьминична, как мне, в групповом ограблении участвовать или нет?» Я говорю, лучше вообще не грабить, но, если на то пошло, иди отдельно. Он потом вернулся и говорит: «Я завязал, женился».

Тут по Арбату пройдешь и сразу поймешь кто во что горазд — я же стараюсь скромно брать денег, поэтому домой приезжаю никакая иногда: что много трачу энергии. Молюсь тоже. С батюшкой посоветовалась; он говорит, что заговоры и приговоры — это большой грех. А чтение руки, чего некоторые не понимают, — это наука, и она не запрещена церковью. Поэтому по руке не гадают, а читают. Но запомните: кто делает плохо, тому все возвратится».