Ответы. Оуэн Мэтьюс, журналист

Сюжет «Антисоветского романа» Оуэна Мэтьюса крутится вокруг трех поколений его семьи: деда, члена партии, которого расстреляли в 37-м, родителей, которые в 60-х не могли встретиться из-за власти 6 лет (мать не выпускали из страны, отцу-англичанину не разрешали въезд), — и собственно самого Мэтьюса

— Книга про любовь?

— Я писал личную историю, но каждый видит там что-то свое. Для французов важна романтика, для венгров — антисталинизм, для израильтян — история побега, в Англии она вообще продается в разделе «Исторические книги». На самом деле писать про сталинские времена было проще, потому что это журналистская работа: я поехал в Киев, в архив, поднял личное дело дедушки. Гораздо сложнее было писать о судьбе сво­их родителей. Мне было важно не делать из этого слащавый мемуар — но при этом описать их отношения, их мотивации. Для матери это было больше чем любовь. Советская власть отняла у нее отца, когда ей было три года, ее мать пятнадцать лет сидела в лагере и сошла с ума, а теперь власть отнимала у нее жениха, и у нее уже в какой-то момент включился протест — нежелание дальше подчиняться.

— Как на книгу здесь отреагировали?

— Многие в Москве говорят о каких-то моментах, задевающих русских людей, моментах, которые, естественно, относятся к моим ремаркам о Москве 90-х. Это как, знаете, у Pulp в песне «Common People»: «Все ненавидят туристов, особенно тех, которые надо всем смеются». Вообще, я же начинал писать эту книгу как мемуары молодого журналиста, оказавшегося в дикой Москве 90-х годов, это потом появились мои родственники и вытеснили меня. Я устраивал пир во время чумы, когда окружающим было плохо, и понятно, почему это может быть неприятно. Разваленное общество, унижение, нигилизм… Страшно и противно вспоминать эти годы — особенно когда о них рассказывает человек, который процветал в то время и был вне игры.

— Ну, газета The eXile была вся про это.

— На самом деле The eXile сделали Марк Эймс и Мэтт Таибби, но был технический момент — я был первым редактором The eXile, мы наняли Марка Эймса, и он привел туда свой темный гений. Мы хотели сделать декадентский журнал, который бы соответствовал этим диким местам, в которых мы жили; су­масшедшее экстремальное панк-издание. The eXile нельзя было бы выпускать ни в одном городе в Америке. Эймс был такой современный Селин, выливал свое абсолютное душевное разложение на газетные страницы. На фоне Эймса, Владика Монро и им подобных я просто дитя, белоснежка.

— Ваш самый жесткий материал про Москву?

— Пожалуй, любимый — про жизнь винтовых наркоманов. Они покупали солутан у бабушек на Никольской улице, которые получали его бесплатно по пенсионным удостоверениям, там был такой супермаркет наркотиков: реланиум, кетамин и так далее. Я провел с ними шесть месяцев, даже подружился как-то. Они варили в каких-то отвратительных подвалах винт, колдовали с бензином и кололись. Еще я провел сутки на Курском вокзале. Это было как спуск в дантовское инферно. Подростки-карманники, малолетние проститутки, алкаши, бомжи, которые живут под платформой, — я к ним залезал, в их вонючие гнезда из картонок, мы там сидели и общались.

— Как вам сейчас в Москве? Лучше, чем в 90-х?

— У 90-х была и позитивная сторона — это был момент безум­ной свободы. Период не только развала и ужаса — но и соз­дания нового на руинах, талантливого нового. Сейчас все по­нятнее, жизнь стала более буржуазной — к счастью для русских людей. Но мне сейчас не так здесь интересно, как тогда. Как в письмах Цветаевой: когда она после революции поехала в Париж и жаловалась, что там нет сквозняка, драмы, русского ветра, который всех сносит. Сейчас в Москве этого ветра тоже меньше, но он еще не потух окончательно. На прошлой неделе друг моей жены застрелился за долги. В пять­десят лет. Я не знаю, где такое еще происходит.