Фильм на выходные «Любовь и смерть на Лонг-Айленде» Ричарда Квитневски
На этих выходных Станислав Зельвенский рекомендует посмотреть хорошую старую комедию по мотивам «Смерти в Венеции» о британском писателе в исполнении Джона Херта, который увлекается американским актером.
Стареющий лондонский писатель по имени Джайлс Де’Ат (Джон Херт), уважаемый автор нескольких томов высоколобой и, вероятно, не слишком читабельной прозы, после смерти жены уединенно живет в окружении антикварной мебели. Он с подозрением относится ко всему современному, в том числе радио и телевидению, не говоря уже про кинематограф. Однажды, спасаясь от дождя, Джайлс все же решается заглянуть в кинотеатр на экранизацию Э.М.Форстера, но ошибается залом и попадает на фильм «Зуд в штанах-2», американскую комедию про злоключения похотливых учащихся колледжа. Осознав ошибку, писатель собирается уходить, и тут на экране появляется младший брат одного из героев, сотрудник пиццерии с печальными глазами.
С этой секунды жизнь Джайлса непоправимо меняется. Смазливый актер средней руки, которого, как позже выяснится, зовут Ронни Босток (Джейсон Пристли), становится его наваждением, полностью завладевает его мыслями. Джайлс покупает журналы для девочек-подростков, собирая крохи информации о Бостоке, прячет в ящике стола альбом для вырезок и даже приобретает видеомагнитофон. А потом отправляется в Америку — на Лонг-Айленд, где Босток, как известно всем фанаткам, проживает с собакой и невестой-моделью.
«Любовь и смерть на Лонг-Айленде» («Love and Death on Long Island», 1997) — экранизация одноименной повести Гилберта Адэра, британского киноведа и писателя, среди прочего автора романа, по которому поставлены «Мечтатели» Бертолуччи. Режиссер-дебютант Квитневски потом снял любопытную «Собственность Махоуни» и вроде бы еще один фильм под названием «Regret Not Speaking» с Берналем и тем же Хертом — впрочем, никаких следов этой картины в природе найти не получается.
Это комедия, отсылающая к одному из самых невеселых произведений мировой литературы, «Смерти в Венеции» Томаса Манна, на что намекает уже название. И фамилия героя: De’Ath (кажется, изобретение режиссера, а не писателя) не слишком изысканный каламбур и, вероятно, привет аристократическому «фон», заработанному Густавом Ашенбахом. В интерпретации Адэра, а за ним Квитневски, саморазрушительная одиссея немецкого интеллектуала превращается в калейдоскоп неловких, стыдных и часто очень смешных ситуаций: пожилой джентльмен пытается взять в прокате кассету «Зуд в штанах» или носится за сеттером по улицам сонного американского поселка. Но основная тема новеллы — одна из нескольких во всяком случае — осталась нетронутой. Что происходит с художником, когда он покидает зону комфорта, собственное воображение и пытается прикоснуться к реальному миру, что, кроме болезни, несет этот вирус?
Разумеется, это гомосексуальная история, хотя в фильме в отличие от книги это слово не упоминается, и само понятие сексуальности демонстративно вынесено за скобки. Как и у Манна, пол Тадзио-Ронни не имеет принципиального значения, герой вожделеет не тело, а идеализированное представление о нем, идею красоты. То, что Ронни — мальчик, а не девочка, лишь добавляет этой страсти безнадежности: Джайлс не может обладать своей мечтой по причине, среди тысяч других, чисто биологической. «Лолита» здесь — почти столь же важный ориентир, как и Томас Манн. Герой Джона Херта, карикатурный британец, представляет Старый Свет, высокую литературу, «stiff upper lip». Герой Джейсона Пристли, известного по «Беверли-Хиллз, 90210», — американскую поп-культуру самого невысокого пошиба (Квитневски с заметным удовольствием воспроизводит фрагменты фильмографии Ронни, но ему хватает тонкости не делать из самого актера посмешище). Невинность этой культуры, ее парадоксальная искренность как раз и зачаровывает англичанина — только Джайлс в отличие от Гумберта руководствуется не эрекцией, а романтической, книжной идеей любви; в некотором смысле, несмотря на весь свой ум, он куда более невинен, чем Ронни, и именно поэтому у нас получается за него болеть. Терпя всевозможные унижения, даже бормоча какую-то пошлую чушь про Верлена и Рембо, главный герой — в первую очередь благодаря филигранной, сдержанной игре Херта — никогда не теряет достоинства.
В одном из остроумных поворотов фильма оказывается, что самообман взаимен: как Джайлс находит в комедии категории B несуществующие глубины и рифмы с живописью прерафаэлитов, так и американцы все как один наделяют его какими-то немыслимыми достоинствами просто потому, что он из Европы и говорит с аристократическим акцентом. Комическая коллизия «англичанин в Нью-Йорке» здесь приводит не к фрустрации, а к символическому, хотя и не без иронии, примирению культур. Эта история начнется и закончится на пляже, но Адэр и Квитневски все-таки оптимистичнее Манна: можно увидеть Венецию и не умереть.