— В твоей фильмографии стоит сразу шесть проектов с цифрой 2020 напротив названия. Добавим к этому востребованность в глянцевых журналах и запросы от разных медиа. Насколько тебе в комфортно в твоем текущем статусе?
— Вообще некомфортно. Был период, когда я снималась три месяца подряд без выходных, и, наверное, я переборщила, перенасытилась за это время. Кто‑то спокойно живет в таком ритме, когда нет времени, чтобы поесть, пообщаться с людьми, перевести дух. Мне такой режим был некомфортен, но при этом совсем без работы я тоже не могу. Мне нравятся съемки тем, что можно путешествовать, знакомиться с новыми людьми, творить… Но кажется, что я до сих пор боюсь камеры, бывают такие моменты. Возможно, у всех такое случается.
— Три месяца в очень жестком графике. Тяжело ли было переключаться между разными образами, переходя с одних съемок на другие?
— Порой с собой-то сложно разобраться, с каким‑то своими субличностями. Когда я заканчиваю проект, стараюсь просто его забыть. Просто выкидываю его из головы, потому что следом еще один, два или три других. Иначе голова захламляется. Так вот за эти три месяца я просто потеряла себя.
При этом я очень выборочно беру проекты. Мне присылают условно 50, я выбираю из них два или три. Нет такого, что хватаю все подряд.
— Ты уже говорила в предыдущих интервью, что «За час до рассвета» — одна из самых сложных твоих ролей, прежде всего эмоционально. Из чего складывается эта сложность?
— Героине постоянно приходится выбирать — например, между профессией и любимым человеком. Вся эта роль про принятие сложных решений, и от этого героиню болтает в разные стороны. Говоря про эмоциональность, мне кажется, я отрабатываю какую‑то прошлую карму.
— «За час до рассвета» — историческая драма с соответствующим реквизитом, костюмами и декорациями. Расскажи, а как проходило актерское погружение в историческую эпоху?
— На самом деле я бы не назвала это исторической драмой. Да, у нас потрясающие костюмы, художники невероятные молодцы, они проделали огромную работу. Но костюмы и декорации служат не для создания исторической достоверности, эти атрибуты лишь относят нас к тому времени. Но при этом нет ощущения той реальности, нет гонки за реалистичностью. В «За час до рассвета» приукрашенная действительность, больше похожая на «Острые козырьки» на наш лад.
— Если говорить о сюжетах и сценариях, какие эпохи тебе сейчас интереснее — прошлое, настоящее или, быть может, будущее? И есть ли уже какие‑то предложения?
— Хочется сыграть в проекте про будущее. И пришло одно предложение. Не знаю, как в итоге обернется, но я очень надеюсь, что все сбудется. В этом проекте для меня сложился идеальный пазл: и режиссер, и тема. Полное попадание в меня! Не могу ничего рассказывать, потому что меня еще не утвердили, а очень хочется. Могу сказать, что это были самые странные пробы в моей жизни и самые, как мне кажется, адекватные.
— У тебя в инстаграме много танцев. Не думала ли ты сыграть что‑то с акцентом на пластику, танец, язык тела?
— Да, хотелось бы. Мне очень нравится Димитрис Папаиоанну (театральный режиссер экспериментального театра и хореограф. — Прим. ред.). Он грек и когда‑то привозил постановку в Москву. Я еще жила в Перми и не видела вживую, видела только записи. Мне было бы интересно попробовать что‑то, где минимум слов и больше движений. Без разницы, будет это кино или нечто театрализованное.
— У тебя есть какая‑то танцевальная база или то, что мы видим в инстаграме, — это трансляция внутреннего ощущения и настроения?
— Я не училась танцевать. Точнее сказать, что у меня совсем недавно было первое занятие с профессиональным педагогом. То, что мы видим в инстаграме, — это скорее трансляция чего‑то, но до конца не понимаю, чего именно. Просто танцы — это то, что я, пожалуй, люблю больше всего в этой жизни. Я даже могу на съемках танцевать, если знаю людей достаточно близко.
Порой я трачу много часов на то, чтобы тело выдало что‑то другое. Нужно заставить мозг отключиться — тогда он перестанет контролировать движения и выдаст нечто новое, а не какие‑то заученные привычные комбинации. Поэтому порой бывает, что я очень сильно злюсь, когда что‑то не получается… Хоть я и танцую пока для себя, все равно хочется расти и развиваться. Не хочется танцевать одно и то же.
— У тебя была спортивная травма (в школе сорвала поясницу во время тренировки на лыжах. — Прим. ред.), которую ты связываешь с психосоматикой. Ты не боишься аналогичного перегруза уже в актерской профессии? Потому что и график бешеный, и физически выматываешься, и ураган эмоций в каждой роли.
— Я верю в то, что каждая мысль отражается на нашем теле. Ты загнался, например, что денег нет, — у тебя заболела поясница. Поэтому стараюсь контролировать свое физическое и эмоциональное состояние. Но спина как болела, так до сих пор и болит.
Когда была на Бали, провернула такую штуку: меня подвесили на петле. Это звучит страшновато. Суть в том, что тебя подвешивают за голову — и якобы на место встают все позвонки. После этого я лежала полтора дня с температурой 39. Ничего не могла — ни есть, ни ходить. Просто в теле идет столько процессов, что, если ты 25 лет жил с определенным расположением позвонков и суставов, резко все на место встать не может. Так или иначе все вернется в то же положение, в котором было раньше. Надо меняться постепенно, а на это уходят годы.
— Это мы говорим про контроль физического состояния. Что ты имеешь в виду под эмоциональным самоконтролем?
— Каждый день мне пишут много людей: проекты, предложения, подарить одежду, подарить то, подарить это. А мне не хочется, чтобы меня в это с головой затягивало. Но приходится балансировать между реальной жизнью и нереальной. Мне пока сложно это дается.
Чтобы как‑то отключиться, провожу время сама с собой. Очень люблю включить медитацию и лежать на полу дома. Люблю проводить время в непонятном состоянии, ни с кем не общаясь. Я могу 5–8 часов лежать, делать зарядку, с чем‑то тихонько возиться.
— Думаю, самоизоляционный карантин был тебе в кайф.
— Вообще. Карантин был лучшим временем.
— Ты саркастично замечала, что у тебя все роли очень «радостные». А на горизонте есть действительно радостные?
— Я до сих пор не особо люблю комедии. Не думаю, что это мой жанр. Мой жанр — это что‑то странное, что‑то непонятное, что‑то не говорящее с человеком прямым текстом, что‑то меняющее изнутри, что‑то необъяснимое.
Мне кажется, что после коронавируса, когда нас всех закрывали по домам, все очень сильно поменялось. И сейчас нужно делать что‑то совершенно другое. У меня нет ответа на вопрос, что это должно быть, но это должно быть что‑то другое. Потому что та жизнь уже в прошлом, она слишком понятна и не особо интересна.
— На ютьюбе лежит твоя визитка, в которой тебе 22 года. Это именно та визитка, с которой ты приезжала в Москву и искала первые роли. Так? Когда ты последний раз ее пересматривала?
— Да, это та самая визитка. Пересматривала ее примерно полгода назад. Это видео часто выкладывают в инстаграме и отмечают меня.
— Насколько та Алена Михайлова отличается от сегодняшней?
— Много чего поменялось, но в то же время от той Алены сегодняшняя не отличается. Та Алена живет во мне, но есть еще и какая‑то другая. Та Алена ищет что‑то творческое, неземное, а новая Алена пережила много событий в жизни и от этого стала спокойнее. Чуть-чуть поубавились максимализм, ожидания от людей и от себя.
— Как думаешь, чем та Алена подкупила агентов, режиссеров, продюсеров?
— Сложно сказать, нельзя же толком на себя со стороны посмотреть. Может быть, подкупила своей честностью. Та визитка действительно отражала то, что тогда было у меня внутри.
— Твой первый фильм — провокационная и откровенная драма «Люби их всех». Как думаешь, насколько полезно молодой актрисе начинать с такого фильма?
— Поскольку там три роли в одной — это точно полезно. Меня увидели с разных сторон, а вот насчет обнаженки. Она же разная бывает… бывает пошлая, грязная, а бывает безобидная. Ну увидели одну «полужопицу», господи, прости. Ничего там сверхъестественного нет.
— Вопрос как раз про стопроцентное доверие режиссеру и его видению. Саша Бортич рассказывала, что Нигина Сайфуллаева в какой‑то степени ее испортила, потому что после фильма «Как меня зовут» она ждала от других режиссеров того же — помощи в направлении и подходе к сложным сценам.
— У меня не было такого, что в откровенные сцены я входила постепенно и через доверие. У меня все было без уговоров и сюсюканья, а резко: «Раздевайся и в кадр». Я потом рыдала дома, зато теперь ничего не боюсь.
Может, у меня стерлись какие‑то границы. Возможно, надо будет играть какую‑то любовь и трепет, а я уже вообще ничего и не стесняюсь. Посмотрим.
— Что, по-твоему, входит в профессиональные актерские обязанности?
— Мы постоянно спорим с PR-агентом, которая заставляет меня давать интервью. Я считаю, что в обязанности входит вовремя прийти на площадку с выученным текстом и в рабочем состоянии. Это первостепенно. Актер отрабатывает свои 12 часов, не больше! Не 15 и не 16, как у нас многие любят, выезжая на человеческом ресурсе. Двенадцать часов — и домой.
Интервью, честно, не очень люблю. Я даже шутила: «Давайте заведем какаду». Он будет на интервью одно и то же повторять. Я считаю, что хорошее кино не надо рекламировать — оно само себя рекламирует.
Исключением может быть проект неизвестного режиссера, как, например, «Чики», которому нужна кампания. Есть хорошие работы, о которых приходится много говорить, чтобы люди поверили, что это кино может быть классным, что режиссер, которого еще никто не знает, снял что‑то талантливое, и что эти актеры сыграли классно. Человеку надо много раз сказать: «Посмотри». Если это известный режиссер и хороший фильм, его все равно будут смотреть.
— Условно, если бы к тебе пришел режиссер «Чик» Эдуард Оганесян и попросил бы дать интервью, ты бы не смогла отказать. Верно?
— Конечно, не смогла бы.
— Возможен ли такой кейс, когда тебе интересно не само интервью, а собеседник. Если тебя позовет к себе в шоу звездный интервьюер, пойдешь?
— Не знаю. Может быть. Возможно, это какое‑то кокетство, но я не считаю себя настолько интересным человеком, чтобы со мной о чем‑то говорить. Я с близкими не затыкаюсь, но я не сделала ничего великого, не построила ничего в мире, не спасла миллион бедных детей, чтобы об этом рассказывать. У меня обычная жизнь, просто я странно одеваюсь. Может, странно выгляжу. Иногда танцую. Что обо мне можно спрашивать? Все, что я могу делать, я делаю: кино, какие‑то танцы.
— Как ты относишься к соцсетям?
— Сейчас я стараюсь свести до минимума свое пребывание в разных приложениях. Иначе это превратится в бесконечное листание. Когда был момент пика и мне все писали, я так привыкла все это смотреть и читать, что по привычке заходила и проверяла телефон. Думала: «Может, мне там кто‑то написал».
И с подачи моего парня я задумалась, а кто я без заучивания текста, соцсетей и работы. За то время, что я была вне съемок, мой парень обо мне заботился, готовил еду, мыл меня, массаж делал, приводил в чувство меня. Я поняла, что вот она — реальная жизнь. В этот момент кино ушло на второй план. До этого ради кино я была готова похудеть, потолстеть, налысо побриться.
— Что тогда выходит на первый план?
— Когда я ехала в Москву, у меня было огромное эго. Меня типа недолюбили, не хватало внимания, заботы. И я хотела любви бесконечной, чтобы все восхищались, превозносили и просто любили. И когда это эго начало сдуваться, мне стала не так интересна моя профессия. Я не понимаю, что с этим делать. Но вот сейчас, когда у меня появилось время — съемок не так много, я подумала, возможно, моя работа помогает мне избавляться от каких‑то эмоций и пускать их в творческое русло, а не в саморазрушение.
Я очень хочу путешествовать в ближайшие годы, как бы парадоксально это ни звучало в ситуации с коронавирусом. Хочу смотреть мир, по каким‑то святым местам ездить, подключаться к этой энергии, молиться за нашу планету, которую мы не бережем.
— Надеюсь, ты не подумываешь о раннем завершении карьеры, потому что хотелось бы еще посмотреть на тебя в кино. И далеко не один раз.
— У меня жизнь состоит из парадоксов. Я говорила, что не люблю свою профессию. Это, скорее всего, правда так, и я не понимаю, почему и зачем я в ней. Но я верю в кармические задачи — что ты сам выбираешь себе родителей, что выбираешь заранее, чем будешь заниматься, кому будешь служить и так далее. По ходу, с искусством я связана надолго. Никуда я не съеду, и это для меня больше испытание, чем радость.
— Не думала «перепридумать» себя для кино, попробовав продюсирование?
— Хочется что‑то делать, но я не знаю, за что взяться. Мне интересно попробовать выучить язык и посниматься не в России. Возможно, стоит придумывать что‑то самому и собрать вокруг себя команду.
Мне кажется, я уперлась в какой‑то потолок за эти 3 года. У меня творческие метания — хочу то, не знаю чего. Мне было бы интересно что‑то спродюсировать и собрать людей вокруг себя: режиссеров, актеров, других творческих ребят. Внутри есть такой порыв.
Мне повезло, что моя профессия дала мне многое в материальном плане, в плане нестабильного графика. Я терпеть не могу расписания. Люблю поработать месяц-два, а потом отдыхать. За это я благодарна этой профессии — за воздух в жизни.
Получается очередной парадокс… Поэтому я и не люблю давать интервью. Потому что люди меня не поймут, а говорить неправду и то, что мне не интересно, я не умею.
— Тебя действительно заботит, что какая‑то часть людей тебя не поймет?
— Да, иначе какой смысл говорить, если тебя не понимают. Зачем сотрясать воздух?
— Всегда будет часть людей, которая не понимает. Так будет и с интервью, и с фильмом, и с книгой, и с любым другим высказыванием.
— Возможно, но мне кажется, что сейчас я молчу для того, чтобы потом что‑то сказать. Не знаю, когда это случится: через 5 лет, через 10. Пока высказываюсь в кино и танцах.
— В других интервью ты рассказывала, что еще хотела бы попробовать музыку. Остается такое желание?
— С музыкой пока что‑то не складывается. У меня был план побриться налысо, уехать в Мексику, купить аппаратуру и писать там музыку. Я собираюсь в ближайшее время всякими обходными путями туда добраться (в итоге Алена действительно оказалась в Мексике и, судя по фото, но заменила лысину на дреды. — Прим. ред.).
Мне нужен этот отдых и смена обстановки. Просто у меня съехала крыша после трех проектов. Меня уже на отдыхе «догнало» так, что я не хотела просыпаться утром, ничего не хотела делать. Я не верила ни во что: ни в бога, ни в себя, ни в кого. Просто сошла с ума. У меня очень много тараканов, и я пытаюсь с ними разбираться.
— Тем не менее 2020 год для тебя был крутым или нет?
— Наверное, крутым, несмотря на все события, которые происходили. Год поменял меня очень сильно. При любом раскладе и плохое, и хорошее случается для того, чтобы сделать нас лучше. Поэтому да, 2020-й был крутым.