Шоковый коридор: в Каннах показали хоррор «Зона интересов» про холокост. Что с ним не так?

22 мая 2023 в 18:30
Фото: A24
В основном конкурсе Каннского кинофестиваля показали «Зону интересов» Джонатана Глейзера — британского клипмейкера и режиссера, молчавшего 10 лет после явления Скарлетт Йоханссон в шубе в «Побудь в моей шкуре». В новой картине Глейзер задается вопросами коллективной исторической памяти и не оставляет критикам выбора между любовью и ненавистью.

Три минуты каннского кинозала «Дебюсси» во мраке. Медленно начинает звучать утробная музыка, напоминающая звуковое оформление совета племени в телешоу «Последний герой». Первые кадры — пасторальная жизнь гитлеровской Германии. В стенах Освенцима течет жизнь в живописном жанре still life«Натюрморт» в переводе с английского. : дети бегают по лужайке, супруга коменданта концентрационного лагеря Рудольфа Хесса, Хедвиг (Сандра Хюллер), следит за тем, чтобы цвели растения, а сам Рудольф (Кристиан Фридель) — чтобы за забором расцветали мечты Адольфа Гитлера.

Джонатан Глейзер — постановщик клипов Blur, Massive Attack и Ника Кейва, за 23 года киношной режиссерской карьеры снял всего четыре фильма. Во всех четырех, формально непохожих друг на друга, разные и тоже формально непохожие друг на друга музыкальные темы поддерживали визуальные идеи ритуалов: капиталистических («Сексуальная тварь» и барабаны), метафизических («Рождение» и вагнеровская «Валькирия») и трансцендентных («Побудь в моей шкуре» и эмбиент от Мики Леви).

В «Зоне интересов» Глейзер заходит дальше, как и подобает одаренному клипмейкеру, постоянно меняющему облик, словно его безымянная героиня из «Побудь в моей шкуре». Он решает воздействовать на все фибры человеческих чувств. По задумке автора, формы цифрового насилия, как и металл, должны напрочь лишить зрителя воли. Тогда он сможет беспрекословно выполнять его режиссерские команды по тренировке эмоциональной лабильностиФункциональная подвижность, скорость протекания элементарных циклов возбуждения в нервной и мышечной тканях..

Так, например, Глейзер намеренно не показывает ужасов Освенцима, но подкладывает закадровые крики на сцены мирной жизни комендантской семьи и, таким образом, проверяет состоятельность своих манипулятивных решений. В ход идут детские игры со вставными зубами погибших в газовых камерах. Распоряжение одеждой погибших чуть ли не в промышленных масштабах. А когда служанка провинится перед Хедвиг, та пообещает, что сотрет ее в порошок — и всем очевидно, что это не просто оборот речи. Глейзер делает все ради того, чтобы с каждой новой сценой захотелось воскликнуть: «Какой ужас!» Но воскликнуть хочется Глейзеру наперекор — и не один раз. И вот почему.

На предпоследних кадрах, когда режиссер наконец наиграется с негативным эффектом, внезапными красными вставками и демотивирующими звуками (имеется ввиду эмбиент. — Прим. ред.), он приведет нас в музей Освенцима. В статичных эпизодах — до тошноты пугающие детали. Тысячи чьих-то туфель, тысячи волос. И возражение от этого жестокого столкновения с реальностью возникает не только из‑за попытки Глейзера удобно апроприировать коллективную историческую память и сделать ее сильной, страшно сказать, выгодной точкой эмоционального повествования. Но и потому, что мировое кино последних лет знает более удачные примеры смен перспективы в разговоре о холокосте и его сегодняшнем отпечатке. От «Эволюции» Корнела Мундруцо, показанной в тех же Каннах в 2021 году, до номинанта Европейской киноакадемии — «Аустерлица» Сергея Лозницы.

Совместный подкаст Monday Karma и «Афиши» про Джонатана Глейзера

Глейзер поступает даже в каком‑то смысле подло, используя экспрессивный образ музея как безотказный способ подтверждения любых уродств нацистского духа. Ведь если целью «Зоны интересов» было рождение стилистически осязаемого кино, словно случайно обнаруженной в архивах документальной съемки, сухого исследования натуры зла и создание арт-объекта об ужасе сожительства смерти с прекрасным садом, не обманул ли Глейзер самого себя? Что является этой самой «зоной интересов»?

Термин, обозначающий площадь всего концентрационного комплекса для Глейзера, очевидно, несет дополнительный смысл. Он расценивает модель нацистского общества как опцию для создания произведения совриска.

И его зона интересов далеко не академическая. В погоне за созданием документа — того, что по Гуссерлю называется одушевленным настоящим (lebendige Gegenwart), то есть универсальной формой трансцендентального опыта, — Глейзер идет от ошибки к ошибке, от промаха к промаху, поскольку имеет дело не с абстрактным злом: инопланетянами, доппельгангерами, любым метаконтекстом, удобным для интерпретации. А со злом живым, страшным, не покидающим границ вселенной. Потому он не ищет сути вещей, а создает общие места. Глейзер — формалист, орудующий формальдегидом. Ему хочется дать ровно два совета. Во-первых, посмотреть «Ночь и туман» Алена Рене — возможно, главное кино о геноциде евреев. Во-вторых, аккуратно добавить: необязательно присматриваться к оружию Антона Чигура, фантазируя в сочинении на тему «Цветы зла. Как я это вижу».

3
/10
Оценка
Дениса Виленкина
Расскажите друзьям