Анжела Пиаже: «Истории из жизни подчас жестче, чем любое воображение»

25 января 2023 в 12:30
Фото: Анна Голубцова
Тема сексуализированного насилия над детьми в России остается табуированной и полной стереотипов — в этом убеждена соосновательница организации «Тебе поверят» Анжела Пиаже. Мы попросили ее рассказать о пути в психологию, о мифах, с которыми ей доводилось сталкиваться, и о том, почему в России эта тема остается скрытой от глаз большинства.

О пути в психологию

Психология — это мое второе высшее образование после журфака. Учиться снова я пошла через пару лет после окончания первого вуза. К тому времени я уже работала, но студенческий запал и задор у меня оставались, да и учиться в целом я очень любила, хотела. Выбрав психологию как интересное гуманитарное направление, я тогда не была уверена, что в будущем буду практиковаться именно в этой сфере, тем более в каком‑то определенном и узком направлении. Я предполагала, что мне дадут стартовые представления о профессии, а дальнейшая практика и специализация будут потом, когда я сама пойму, что к чему, и сориентируюсь в области своих интересов.

До того как начать работать с пострадавшими от сексуализированного насилия, я занималась частной практикой и проводила индивидуальные и групповые занятия в школах приемных родителей. Психология приемного родительства и стала для меня мостиком в тему сексуализированного насилия: я сталкивалась с кейсами и задачами, связанными с этой проблемой, и на своем примере видела, насколько она табуирована и «неподсвечена» не только для взрослых, но и для специалистов, которые не знают, как работать с такими запросами. Это мотивировало меня начать разбираться и двигаться к объединению с коллегами, компетентными в работе с травмой насилия.

«Тебе поверят» стала результатом такого объединения — вместе с коллегами мы основали некоммерческую организацию несколько лет назад. Сначала помогали только совершеннолетним, проводили психологические консультации, групповые встречи, потом стали оказывать юридическую помощь, а также работать с детьми, подростками и родителями в части вопросов профилактики насилия или решения ситуаций уже произошедшего насилия.

О том, как устроена работа с пострадавшими от насилия

«Тебе поверят» занимается конкретной темой — помощью тем, кто в детстве пережил сексуализированное насилие. Работаем и очно, и онлайн: с каждым человеком встречаемся по личному запросу, разбираем, чем мы можем помочь.

Когда к нам приходит взрослый, который ребенком пострадал от насилия, скорее всего, разговор пойдет о теме последствий травмы, отношений с семьей тогда и сейчас, о том, кто был автором насилия и фигурирует ли этот человек в жизни клиента сегодня, хочет ли человек рассказывать кому‑то о своем опыте, есть ли у него переживания за своих детей.

Запросов бывает много: с каждой пострадавшей или пострадавшим мы обсуждаем, что успеем сделать за восемь консультаций. Часто люди приходят с ощущением запутанности, сумбуром в голове — бывает сложно разобрать свою ситуацию, требуется помощь в определении своих ресурсов, эмоций, снятии тревожности, чувств вины и стыда, определении собственных границ, границ ответственности за произошедшее. С детьми и подростками важно уделить внимание безопасности, выяснить, что именно происходит сейчас, позаботиться об эмоциях ребенка, дать адекватное информирование — например, если ребенок в опасности, составить антикризисный план, выяснить, есть ли поддержка от кого‑то из взрослых, пригласить родителя на разговор.

О пострадавших и выгорании

Самая большая трудность в этой работе для меня — в том, что нужно стараться быть все время в большом внимании к своим формулировкам, реакциям. Нужно стараться быть, с одной стороны, понятной, однозначно выражающейся, четко называющей явления, действия из истории человека, с другой — быть деликатной, не превышать объем болезненности. Нужно чувствовать, насколько больно человеку говорить о своем опыте, давать поддержку и не решать за человека, что актуальнее и нужнее прямо сейчас.

Люди, о которых мы можем говорить, если это члены семьи, нередко могут выступать в роли авторов сексуализированного насилия и вызывать противоречивые эмоции. Тут могут быть и любовь, и ненависть, стремление дистанцироваться и невозможность это сделать. Видеть со стороны, насколько сложно бывает человеку, тоже сложно — хочется облегчить ее или его страдания и ускорить помощь, но торопиться не следует: у каждого свой темп и своя скорость обработки информации. Поэтому я «на мягких лапах» стараюсь работать, но при этом продвигаясь вперед, стараюсь делать так, чтобы клиентки и клиенты видели, что я их понимаю и могу быть источником валидации, одобрения, что я могу их поддержать в пути понимания и принятия своего опыта.

Все помогающие специалисты, работающие с острыми социальными запросами, — это особая категория труда. Чтобы профилактировать выгорание, быть этичной и профессиональной специалисткой, есть профессиональные инструменты — интервизии и супервизии, обучение. Рекомендуется проходить личную терапию, индивидуальную и/или групповую. Я использую все эти способы. Я также продолжаю и частную практику, в которой помогаю людям с разными запросами, не только с темой инцеста, — это дает мне баланс в работе.

Благодаря этому у меня пока не было такого момента, когда я бы думала о том, чтобы уйти из специализации. Кроме того, если бы я чувствовала особую уязвимость и болезненность, возможно, я бы вообще не занялась этой темой.

У каждого человека есть свой предел, свои зоны интересов, компетенции. Свои я знаю: я могу работать с людьми, пострадавшими от сексуализированного насилия, но не берусь за запросы из области перинатальных травм или, например, не работаю с зависимостями. Во всяком случае, в текущий момент.

Об этике и невозможности удивить

Этические стандарты не рекомендуют психологам рассказывать о случаях из практики, даже анонимно. Если посмотреть на разные случаи, с которыми сталкивалась я, то особенно сильное сопереживание у меня вызывают истории, когда в одной семье есть несколько поколений пострадавших, когда от действий одного человека могли пострадать, условно, и дочка, и внучка, внуки. Ты очень сочувствуешь человеку, потому что понимаешь, что она или он молчали всю жизнь, потому что были зависимы, запуганы, рядом не было никого, с кем можно было бы разделить свою боль и у кого найти защиту.

Все, что мне рассказывают люди, существует.

Я говорю при знакомстве: «Вам не обязательно рассказывать все последовательно и детализированно, вы сами определяете степень откровенности, решаете, о чем вам нужно высказаться, но все, чем вы хотели бы поделиться, говорить можно — я к этому устойчива, я не „развалюсь“ и не скажу, что это непереносимо и из ряда вон».

Истории из жизни подчас жестче и отчаяннее, чем любое воображение, можно представить, насколько тяжело жилось человеку, тогда еще ребенку, в этих обстоятельствах. Поэтому хорошо, когда обратившиеся девушка или парень говорят и запрашивают помощь, теперь она или он будут не одни наедине с этими воспоминаниями.

О виктимблейминге и о том, как рождаются мифы

Если говорить в широком смысле, тема насилия — не только сексуализированного и пережитого в детстве, а вообще — до сих остается неясной, непонятной, искаженной и почти запретной для обсуждения в сознании многих людей. Если взять пример домашнего насилия и послушать, как о нем рассуждают люди, как они понимают, что такое насилие, почему оно происходит, кто несет ответственность, какой ущерб приносит пострадавшим и т. д., видно, что в этих рассуждениях много искажений, неверной логики и просто дезинформации, нет однозначной, адекватной общественной позиции. На этом фоне сексуализированное насилие в отношении детей выглядит еще более сложной табуированной темой.

Общество склонно к виктимблеймингу (обвинению пострадавшего человека) из‑за плохой информированности и специфических психологических защит, которые уводят фокус внимания от действий автора насилия на возможные «проступки и провокации» пострадавшего человека. Людям хочется верить, что хороший человек никогда не столкнется с бедой. А если столкнулся, то как будто бы не такой уж и хороший. Это когнитивное искажение называется «вера в справедливый мир».

Глобальное непонимание причин возникновения насилия заставляет людей заблуждаться и создавать ложные выводы. В итоге получается так, что человек думает об авторе сексуализированного насилия над детьми, о его действиях, это шокирует и пугает, приводит к мыслям вроде: «Ну, с этим насильником все понятно, он преступник, его нужно посадить в тюрьму», или «Он сумасшедший, потому что ни один нормальный человек так не сделает, его нужно лечить», или «Не может быть, он такой замечательный человек, он не мог такого совершить, это газетная утка!». Дальше человек переключается и начинает размышлять: «А мать-то куда смотрела? Ну дети сейчас тоже еще те пошли, распущенные не по годам, да и история в целом какая‑то „нечистая“».

Тревога и страх, непонимание системных процессов приводят к тому, что свой фокус внимания человек направляет на семью, город проживания, социальный и интеллектуальный уровень пострадавшего ребенка, на любые косвенные факторы риска и объясняет свершившееся преступление этим: «Ну конечно, девочка в 12 лет забеременела, вы ее саму-то видели? А семья у них какая, читали? То-то и оно! Нет, у нас такого произойти не может, это все маргинальные истории!»

Все это — ложная логика и искажения: это не «девочка забеременела», а ребенок стал жертвой сексуализированного насилия, это не «мама виновата», а автор насилия несет ответственность за свои действия.

Чтобы такое мышление и стереотипы не множились, важна просветительская работа: выпуск материалов с разъяснениями, вебинары, лекции. По возрасту — образование для детей, правила телесной безопасности, доступная информация для родителей: что делает ребенка менее уязвимым, чему важно научить, что делать, если есть подозрения, что ребенок пострадал, как поддержать себя, куда обратиться за помощью и так далее.

Сложно уверенно сказать, трансформируется ли в лучшую сторону эта ситуация в России. Это было бы слишком громким заявлением. Для того, кто с темой насилия не соприкасается (или думает, что не соприкасается) и говорит, что «никогда не слышал» о таких случаях, не верит, что они реальны и широко распространены, вероятно, мало что поменялось.

Значительных изменений и инициатив со стороны государственного регулирования тоже пока нет. Но изнутри моей работы я перемены вижу: в частную практику приходят молодые люди, уже корректно информированные по теме личных границ — это супер, информация работает на безопасность. Вижу, что все больше специалисток и специалистов уделяют внимание обучению и работе с травмой, создаются профессиональные объединения, ассоциации, направленные на защиту детей от сексуализированной эксплуатации, проводятся независимые исследования и опросы. Выпускаются качественные методические материалы, проводятся семинары. Пострадавшим людям проще понять, куда обращаться за помощью. Вижу, что есть интерес со стороны работников государственных структур и запрос на корректное информирование, обучение. Есть запрос со стороны некоторых школ на лекции по сексуальной безопасности для родителей и детей.

Еще несколько лет назад, когда «Тебе поверят» начинала работать, информации о сексуализированном насилии над детьми в читаемом и понятном виде было чрезвычайно мало. Сейчас уже есть адекватные качественные материалы в сети, в том числе нашего авторства, раскрывающие тему детского сексуализированного насилия, что уже очень хорошо для человека, ищущего ответы на свои вопросы, нуждающегося в помощи.

Расскажите друзьям