«Мы конкурируем с Надеждой Кадышевой». Большое интервью группы «Сироткин»

Группа «Сироткин» — это инди-рок на стыке с поп-музыкой, в последние пару лет сделавший скачок от уютных небольших залов до многотысячного «Стадиума» и хедлайнерских слотов на фестивалях. Музыка группы при этом не менялась: все еще инди по своей сути, обрастающий рок-масштабностью на концертах (убедились в этом лично).

А еще это именно группа, а не фронтмен Сережа и еще четыре каких‑то музыканта. В том числе по этой причине и на интервью с нами пришел не один Сироткин, а вся группа «Сироткин». С которой мы поговорили про творческое устройство организма из пяти человек, концерты и фестивали, конкуренцию «со всеми», музыкальные фобии и почему тег «новые добрые» — понятный для группы, но не до конца справедливый.

— Зачастую интервью от имени группы дает фронтмен. Вы же почти всегда приходите в полном составе. Почему?

Влад: Мы как мегазорд. Есть, допустим, розовый рейнджер — он многим нравится, но один он не сможет победить
главного босса.

Сережа: А сегодня главный босс — ты, поэтому мы все и пришли. Мне кажется, это одновременно важно и нормально. Пять человек вместе играют музыку и столько всего придумывают и делают — странно, если от группы будет приходить один человек и отвечать на все вопросы.

21 июня «Сироткин» выступят на Пикнике Афиши x Сбер в Москве, а 9 августа — в Санкт-Петербурге.

— Когда стало понятно, что «Сироткин» — это именно группа, а не история про собраться раз в месяц поиграть вместе?

Влад: Мне кажется, так изначально было заложено. Сперва нас было двое, потом трое, четверо, пятеро. Но на всех этапах лично я чувствовал, что группа уже заложена.

Сережа: Мы никогда не хотели быть набором сессионных музыкантов, нам и слово «проект» не нравится. Когда смотрим выступления тех же Arctic Monkeys, нам кажется важным увидеть, что это именно группа. Хочется, чтобы и у нас такое ощущение присутствовало.

— Ты сказал про Arctic Monkeys — это группа, которую принято вспоминать в том числе альбомами. А почему у вас с большой формой не складывается?

Максим: Для нас важнее регулярность и хорошее промо. В 2022 году мы выпустили единственный LP, потратили на него все силы и время и поняли, что нам не хватает энергии на весь сопутствующий контент и промо. Песни мы пишем небыстро, поэтому комфортнее двигаться ипишками, так ты успеваешь делать что‑то еще, чтобы привлечь внимание к песням.

— Про краткость: получается адаптироваться к тому, что музыка с каждым годом становится короче?

Максим: Пытаемся. Во время работы часто чувствую, что формата «куплет — припев — куплет — припев» недостаточно, чтобы эмоционально раскрыть песню. Балансируем, стараемся меньше рационализировать и больше опираться на ощущения. В среднем песни действительно становятся короче.

Сережа: Я главный адвокат коротких песен. В студии периодически говорю: «Макс, сколько там получается?» — «4.12». А меня пугает все, что длиннее четырех минут. У нас естественным образом получается в каждой песне укладываться в 3.15 примерно.

Вадим: Зато, когда начинаем адаптировать песни под концерты, разгоняемся: «Ну что, давайте здесь удлиним, тут еще припев добавим и увеличим аутро».

Максим: Может, наконец-то сделаем развязку и достигнем апогея.

Влад: Концерты позволяют добавить эмоциональности, потому что живьем человеку нужно больше времени, чтобы погрузиться в музыку.

— Рост популярности влияет на ваш подход к музыке?

Сережа: На нашем подходе это никак не сказывается. Но вокруг музыки появляется много сопутствующих дел: обложки, соцсети интервью и все прочее. Здесь приходится думать и что‑то изобретать. Потому что мы смотрим, как общаются с аудиторией другие артисты, что они постят в тикток — а нам это не подходит. И начинаем пробовать разные вещи. Что‑то из них не сработает с точки зрения охватов, но интересно искать баланс между присутствием [в медиапространстве] и отражением самих себя.

Когда мы начинали, казалось, все просто устроено, конкуренция небольшая: будешь делать хоть что‑то — уже достаточно. Сейчас же видим, что музыкальная сцена пришла в движение, каждый предлагает что‑то свое. За этим хочется следить и пробовать примерять разное на себя.

— В ком видите своих конкурентов?

Сережа: В принципе, сейчас все друг другу конкуренты. Но и немножко друзья. Ты вот открываешь «Мою волну» или какой‑то плейлист, там часто встречаются странные соседства. Мы не думаем, что группа «Сова» нам больше конкуренты, чем Анна Асти, потому что музыка больше схожа с первыми. Это все вместе работает. Вот зумеры сейчас на Кадышеву ходят — у всех одна пятница в неделю, они могут потратить ее на нас, «Сову» или Кадышеву. Получается, с ней мы тоже конкурируем.

— А понимаете портрет вашей аудитории? Я сходил на концерт — и только запутался, там были и зумеры, и миллениалы, и родители с детьми.

Дима: Мы обратили внимание, что родители с детьми стали ходить последние пару лет. Потому что начинали мы с людей от 20 до 35, а сейчас все больше родителей приводят детей на наши концерты. Это приятно, но появляется и ответственность, когда понимаешь, что подрастающее поколение будет формироваться на этих песнях.

Сережа: После концерта в «Стадиуме» наш директор Даша сказала, что ей написали представители площадки: «Ваши слушатели такие хорошие: ничего не разбили, все за собой убрали». Вот такая у нас аудитория (смеется).

— Вы сказали про возраст. А в плане восприятия вашего успеха это помогло?

Сережа: Мы вообще много разговариваем про возраст.

Дима: Думаю, у всех есть период, когда тебе 23–27 лет, у тебя есть друзья, с которыми ты всю жизнь до этого не разлей вода. А потом вы вдруг даже с днем рождения друг друга не поздравляете. Я не знаю, почему так происходит: не было ссор, просто так сложилось. Поэтому я рад, что мы встретились позже и не столкнулись с такими проблемами.

Сережа: Сейчас у нас много рационального. На этом фоне я иногда грущу и думаю, как все было бы, начни я заниматься всем этим лет в 15 с еще подростковыми эмоциями.

Максим: Как раз в том возрасте у нас бы с большей вероятностью могли потом поменяться интересы. А сейчас это сложно представить: мы уже знаем, чего каждому хочется.

— Дима сказал про ответственность за новое поколение. А как ваши семьи влияли на ваше музыкальное становление?

Сережа: У меня практически нулевая музыкальная связь с родителями. Они редко слушали музыку дома, а если что‑то играло, мне хотелось, чтобы это поскорее закончилось. Когда ехали на дачу полтора часа, по кругу играло «Золотое кольцо». Хотелось высунуть голову из окна. Но мне сильно помог старший брат: выискивал журнал NME, редкие диски на «Горбушке». Когда появились трекеры, скачивал какие‑то странные группы — я многое от него узнал.

Вадим: Я в детстве ездил на семейные праздники к дяде с тетей. Дядя занимался музыкой, у него были электрогитара, акустическая, клавиши. Когда приезжал к ним и видел музыкальные инструменты, для меня это было что‑то вроде космического корабля. Металлические колки на электрогитаре, бридж, красивая структура дерева под лаком — все это вызывало вау-эффект и затянуло попробовать самому.

— Сейчас многие определяют вас тегом «новые добрые». Как вам?

Сережа: У нас есть внутренний мем про доброту и уютность, что мы такие «комфортники» и «пледники». Но нас это не раздражает, как раз по-доброму хихикаем над этим.

Влад: Это незаметно появилось. Чем больше о таком слышим, тем больше переглядываемся. Для нас забавно, как такое восприятие разрастается, потому что никаких сознательных шагов в эту сторону мы не делали.

Сережа: Вот у нас выходил альбом «Добрый злой». И там визуал и во многом музыка была мрачной. Мы его выкладываем, люди слушают и говорят: «Блин, это так уютно и тепло, меня как будто приобняли». Ну что еще нам надо сделать?

Влад: Или когда после концерта нас отмечают в сторис, мы такие: «Да, мы рокеры, размесили конкретно!» А потом видишь подпись: «О боже, они такие милые».

— Думаю, это и от нас, пишущих о музыке людей идет: когда ты пытаешься осмыслять феномены и под общий знаменатель их подгонять.

Сережа: Мы спокойно к этому относимся, сами сталкиваемся с такими же сложностями. Сейчас работаем над релизом, не все песни еще придуманы, а дистрибьюторы и площадки уже спрашивают про концепцию. И мы сами начинаем придумывать, как все объединить, назвать и описать, почему все так. Поэтому я отлично понимаю, почему люди берут нас, «Дайте танк (!)», «Лампабикт», другие группы и пытаются описать их общими словами. Это нормальный аналитический процесс.

— У вас на концертах куда больше рока, чем в студийных записях. Откуда это идет?

Вадим: Все концерты должны быть разными. Тут есть возможность отойти от студийного формата, всегда пользуюсь такой возможностью. Пытаюсь привнести более тяжелое и агрессивное звучание. Не знаю, замечают ли ребята.

Влад: Это еще история про то, что в наушниках и на концерте работают разные вещи. На выступлениях подключается креативный процесс: как сделать так, чтобы песня сработала и живьем. Это не обязательно про громкую роковую сторону, может быть и минимализм. Сейчас, например, Сережа играет «В пламени ракет» под гитару. И это звучит гораздо мощнее, чем когда мы пытались сделать из нее рок-балладу.

— Вы на репетициях уже все чувствуете или отрабатываете на практике?

Влад: И то и другое. На уровне ощущений на репетициях можем понять, что нет кайфа от песни в процессе. А бывает так, что ты уже на концерте не чувствуешь отклик. Тогда мы задаемся вопросом, что тут можно улучшить.

Сережа: Да, и есть песни, которые не получается реанимировать. Можем долго крутить — а в итоге выкидываем и по несколько лет что‑то не играем.

— Как вы оцениваете успешность концерта?

Сережа: После каждого концерта мы спрашиваем друг у друга, на сколько баллов из десяти его оцениваем. Часто бывает так, что у кого‑то это восемь, а у другого человека — четыре. Я смотрю в первую очередь на отклик зрителей. Даже если я много чего напутал, забыл и не попал в ноты, если зал громко пел, для меня это все перевешивает.

Влад: Ты постепенно привыкаешь к тому, что что‑то может пойти не так, перестаешь за это цепляться. После минского концерта Макс сказал, что, если бы это произошло пару лет назад, наша реакция была бы совершенно другой.

Максим: У меня после саундчека сильно изменился уровень громкости гитары, я первые пять песен с нашим звукорежиссером Димой пытался все исправить. И пару лет назад это выбило бы меня на весь концерт, а сейчас я знаю, на чем концентрироваться, чтобы удовольствие получили и я, и команда, и зрители.

— Насколько интенсивнее стали ездить в последние пару лет?

Сережа: У нас есть таблица, где мы все подсчитываем. На самом деле мы и раньше много выступали, просто масштаб концертов стал больше. Мы все еще не были в полноценном долгом туре: ездим либо отрывками, либо по фестивалям. Наш максимум — пять городов подряд.

Максим: Стало гораздо больше летних концертов.

— А хочется проехать восемьдесят городов за осень?

Сережа: Пока смотрим на десять подряд, восемьдесят можем не выдержать, к этому нужно подготовиться, в первую очередь морально. Постоянно переезжать, жить только в отелях — вот это самое сложное. А концерты, если все здоровые, нас никогда не смущали.

— Что делает группа, когда участник заболевает?

Вадим: Это кейс Димы: «Просто привяжите меня к стулу, чтобы я не упал в какой‑то момент».

Дима: Мне как барабанщику проще играть больным. Не представляю, как бы Сережа и ребята справлялись, когда нужно еще и петь. Я могу просто спрятаться в свой инструмент и выполнять свои функции, все будет более-менее нормально.

Максим: У нас еще не было случая, когда из‑за болезни отменяли концерт.

Сережа: Да, но я два раза пел с ларингитом. Один раз приезжал фониатр, что‑то закапал мне в горло. Но на самом деле в таких случаях тебя ничего не спасет, если у тебя ларингит, надо две недели молчать. Потому что концерт-то мы отыграли, но у меня уже к третьей песне окончательно осип голос, просил лекарства прямо у людей в зале, но все было бесполезно. Я орал, хрипел и думал, что окей, сейчас по-геройски закончу этот один концерт, а дальше все будет хорошо. Но ты одним часовым концертом ломаешь голос на месяц вперед — и уже ничего с этим не сделаешь.

— У вас есть музыкальные кошмары?

Сережа: Мне периодически снится, что у нас концерт, надо выходить на сцену, а там ничего не подключено, мы не знаем, какая первая песня, с какой стороны сцена, и ты попадаешь в полную прострацию. Вот этот сон характеризует все мои фобии сразу.

Вадим: У меня тоже есть такой сон: перед выходом на сцену пацаны говорят, что поменяли весь плейлист и мы играем песни, которые я вообще не помню. Выхожу на сцену — и только после этого просыпаюсь, к счастью.

Максим: У меня много переключений между песнями. Иногда снится, что во время переключений ручки на гитарных педалях начинают разваливаться. Звук становится все хуже и хуже, люди начинают свистеть, Сережа смотрит убийственным взглядом.

— Про «убийственный взгляд». Как конфликты решаете?

Сережа: Мы удачно подобрались друг к другу. Плюс мы же сошлись уже взрослыми и смогли избежать подростковых штук.

Влад: У нас бывают смешные ситуации, когда мы много времени проводим в чатах. Думаю, с этим сталкиваются многие удаленщики: когда чат не передает эмоции, с которыми ты пишешь сообщение. Не раз бывало так, что тебе кажется, будто на тебя льется адский прешер, и тут важно не вовлечься в свою фантазию и не начать так отвечать. Благодарен ребятам, что все переводится в шутку, благодаря которой понимаешь, что все нормально, вообще-то. Но не помню, чтобы в реальности какие‑то конфликты были.

Сережа: В чатах безопаснее спорить, да и там это скорее немузыкальных вещей касается.

— Как называется основной чат?

Сережа: «Нормальные ребята». Он был переименован из чего‑то более странного, но решили не жестить.

— Есть любимый стикер?

Сережа: Есть пак, который планировался как секретный, но ушел в народ. В том числе через чат со слушателями, там тысяча человек, периодически заходим туда. Там тоже пишут комментарии в духе: «Душевные мужики, дай бог им здоровья».

— Чат на тысячу человек звучит масштабно.

Сережа: Там есть актив из двадцати людей, которые общаются все время. У остальных он либо в архиве, либо изредка посматривают. Но вот о жизни тех двадцати мы знаем довольно много, потому что следим за чатом. Вот в Минске на концерте была девушка Катя, которая помогала тут с видеоконтентом, она активная участница чата. Подходила к нам после концерта в Питере, мы говорим: «А, ну да, ты же там в „Британке“ сейчас учишься». Кажется, она тогда немножко опешила.

— Сейчас начинается фестивальный сезон. Что сами больше любите: сольные концерты или фестивали?

Сережа: Сольники, сто процентов. Но как зритель я больше ценю фестивали: и потому что свежий воздух, и потому что можешь много чего посмотреть.

Влад: Если погода сложилась, это уже прекрасно. Только не надо оставаться за сценой, там ты слышишь на девяносто пять процентов один гудящий бас.

Сережа: И от лайнапа многое зависит. Если в наш день играют другие интересные группы, постараемся выйти на них посмотреть. Но иногда приходится весь день сидеть в палатке, есть холодный бутерброд и пить чай из пакетика.

— Сережа, ты в последние годы ушел от песен на английском. Почему?

Сережа: Потому что я никогда не смогу написать на английском текст как у Фиби Бриджерс, я не думаю на английском. Могу неплохо его понимать и общаться, но написать сокровенные тонкие моменты — нет.

— Лучший город на земле, кроме родного или Москвы.

Максим: Лондон. Прожил там целую маленькую жизнь, записывал альбом и играл концерты, толком не зная английского, искал платформу девять и три четверти, удивлялся и всячески вдохновлялся местом, где написано столько музыки, которую сильно люблю.

Сережа: Вообще, я из Новосибирска, но вырос уже в Москве. Мне очень нравится в Сочи, но не столько в городе, сколько в горах. И понравился Сан-Диего, был там в 2017 году, показался самым сбалансированным в плане того, что это небольшой уютный город, но при этом сохраняющий вайб курорта. Меня пугают большие города, которые не Москва.

Влад: Вообще, я тоже хочу назвать Москву, но нарушу правила и выберу родной Ташкент. У меня были разные стадии отношений с ним, но люблю его, считаю его красивым и уютным.

Вадим: Вспомнился Волгоград. Нравится архитектура с ампиром пятидесятых. Когда гуляешь, чувствуешь силу, стойкость и величие.

— Худший концерт, на котором вы были?

Влад: Ассаи в клубе Red на «Красном Октябре». Шел дождь, на улице стояла огромная очередь, где я был в самом конце. Когда зашел на площадку, понял, что концерт уже примерно на третьей песне. Меня это сильно покоробило: как‑то неуважительно со стороны артиста начинать, пока все не зашли. Ну и отношение самой группы было не очень френдли, сложился такой негативный опыт.

Дима: В 2018 году я приехал на концерт группы «Сироткин»Дима стал участником группы только через год. в «16 тоннах». И меня на него не пустили. Причем меня узнал охранник, сказал ему, что вот хочу послушать музыку, познакомиться. Но он отказался пускать, потому что люди уже на лестнице стояли, места не было. Я развернулся и поехал в кино.

Сережа: В детстве я пять часов провел на «Песне года», где в 62-м ряду слушал все песни под фонограмму, а нас по двадцать раз заставляли аплодировать в тишину, чтобы это подснять, просто кошмар. А еще — Prefuse73, артист с Warp Records, он долгое время был одним из моих любимых музыкантов. Пошел на его московский концерт, он почему‑то приехал с живой барабанной установкой и громко на ней играл. А в клубе «Икра» звук был выстроен так, что тебе просто тарелки бьют в уши. Получилось, что вместо изящных электронных ходов он просто херачил какие‑то биты. Я подумал: «Господи, за что?»

Максим: В 2006 году я пошел на концерт группы Tracktor Bowling в родном Тольятти. Группа мне нравилась — это хорошо. Но плохо было то, что после первой песни меня избили футбольные фанаты и пришлось покинуть концерт. Когда снял рубашку перед зеркалом, увидел на себе черный след с надписью «adidas». Через пять лет adidas начала одевать группу On-The-GoИнди-группа, в которой много лет играл Максим., так что это был знак.

Вадим: У меня не было прямо откровенно плохих концертов. Но мне не понравилось выступление Guns N’ Roses, потому что Аксель опоздал на три часа — и это не оборот речи. Когда он вышел на сцену, она вся была в мусоре, которым ее успели закидать зрители на «Динамо». Еще меня разочаровала группа Jungle. Обожаю их и слушаю на репите, но на концерте вместо магии как будто включили диск в проигрывателе с большими колонками. Поэтому я решил сходить на еще один концерт — чтобы испытать ровно такое же разочарование.

А чтобы не разочаровываться, приходите на концерты группы «Сироткин». В том числе на Пикнике Афиши x Сбер 21 июня в Москве и 9 августа в Санкт-Петербурге.