— Когда ты выпускала свой последний альбом, ты писала, что, вероятно, это последний альбома «такого типа» и дальше будет что‑то другое — пока что непонятно что. Я хотел тебя спросить, что именно ты имеешь в виду? Помню, у тебя был момент кризиса, когда ты думала, что больше не хочешь заниматься электронной музыкой. Это как‑то связано с ним?
— Ну на самом деле меня иногда так плющит, что я начинаю думать, что я вообще не хочу заниматься музыкой ни в каком виде. Потом мне кажется, что я хочу заниматься какой‑то акустической музыкой, что я хочу собрать группу… Потом мне кажется, что я хочу писать эмбиент. Потом мне кажется, что я вообще не хочу ничего делать и никак вообще не хочу с этим быть связана.
Вот так вот у меня бывает — в разные стороны колышет. Но в итоге я прихожу к осознанию того, что у меня уже есть свой собственный звук, и свое направление я радикально не меняю. То есть я вот думала, что выпущу альбом и больше не буду делать электронную музыку, не буду писать вообще биты и, возможно, займусь эмбиентом… И в итоге сегодня я выложила в инстаграм…
— Да, я уже видел. (Смеется.)
— …демку новую, которая, в принципе, все о том же, о чем и альбом. Я, конечно, там забила на продакшен, и это меня радует, потому что раньше, когда я этот альбом писала, хотелось все время какой‑то классный бит сделать, сложный.
Я просто ужасно устала, пока доделывала этот альбом. Ведь я его написала еще двести лет назад — наверное, в 2019-м, а доделывала его вот все это время, то есть ковыряла, что‑то переписывала, что‑то оставляла…
— То есть это вопросы продакшена больше? Просто ты сейчас сказала в инстаграме, что записала какой‑то бит, буквально одним лупом, и просто спела поверх него. А в случае с альбомом, я так понимаю, речь шла о том, что долго прорабатывала драматургию, какие‑то детальки и прочее?
— Да-да, то есть там какие‑то мелочи были… При этом сейчас как будто это не так важно для меня, как когда я писала альбом. Раньше мне казалось, что если я там какую‑то супераранжировку не сделаю, то трек не будет хорошим. А сейчас я понимаю, что в целом трек становится хорошим или не очень уже на этапе демки — то есть примерно в течение часа работы над ним.
— Это, на самом деле, такой загон автора: когда ты сам пишешь музыку, тебе кажется, что она все время недоделана, хочется ее еще и еще доработать, чтобы она была максимально продуманная, проработанная… Ты ведь знакома с творчеством Ishome?
— Да, конечно.
— Просто Мира почти полностью записала свой второй альбом уже лет семь назад, большую часть из него уже множество раз играла на концертах… Но при этом издавать не готова, так как до сих пор не уверена в завершенности работ, сведении и так далее.
— Да, я прекрасно понимаю ее чувства. Чем дольше делаешь релиз, тем больше этот внутренний конфликт между изначальной задумкой и мировоззрением в настоящий момент, поэтому есть ощущение, что более быстрое и смелое продюсирование способствует профилактике творческой стагнации и фрустрации.
— Продолжая тему по поводу насилия над собой… От твоего образа создается некоторое ощущение того, будто ты социофоб, и я хотел спросить тебя о двух вещах. Во-первых, расскажи, как ты решилась сыграть недавний концерт в «Изиче». Ведь у тебя была долгая пауза, и в целом ты отказывалась от всех предложений. А, во-вторых, как тебе удается при всей своей закрытости делать постоянные стримы или вот даже недавний вебинар для «ИМИ»? Я даже по своему опыту знаю, когда делал для «ИМИ» вебинар, это было дико стрессово: ты сидишь один перед компом, смотришь на свою презентацию…
— Да-да-да. Потому что ты в тишине сидишь, разговариваешь…
— Ага. В общем, да, получилось два вопроса, но давай начнем с любого из них!
— Ну смотри, в «Изиче» вообще спонтанно все получилось очень. То есть я совершенно не планировала выступать, в частности с этим альбомом, потому что там в основном песни… Притом что сама я — ну не певица, у меня вокал особо не развит. Я могу что‑то там в свой диктофон на телефоне попеть, потом тонну ревера закинуть, и все будет меня устраивать. А другое дело — лайвом петь на концерте, где особо ничего не отредактируешь и не проконтролируешь. В общем, это абсолютно другой жанр как будто бы.
— Подожди секунду: а как же церковный хор и вот это все? Насколько я помню, ты же раньше пела в хорах, а это как будто бы предполагает какую‑то вокальную подготовку. Нет?
— Да, но я в хоре пела сопрано, то есть самый высокий голос. И сама механика пения — если брать голос как инструмент — в случае с хором и Soft Blade сильно отличается. Понятно, что и там ты используешь дыхание и диафрагму, но все равно совершенно разные требования и механика: там я пою по нотам, там я пою с другими людьми, и совершенно нет никакой тревоги, потому что ты поешь в церкви. Это как будто совершенно разные вещи. К тому же сейчас я уже давно не пою в хоре, а вокал — это такая вещь, как вот у спортсменов мышцы: нужно их тренировать, чтобы показывать хорошие результаты.
— Лоуфай — это же просто форма такая, форма звучания. В смысле это совсем не значит, что у тебя подход ко всему должен быть лоуфайный или пофигистичный. Мне кажется, здесь твой осознанный выбор: чтобы сделать этот лоуфайный звук, ты очень стараешься намеренно — а не просто по неумению так получается. (Смеется.)
— Ну да, так и есть. Сейчас лоуфай какую‑то осознанную форму приобрел, я четко понимаю, что я хочу и почему. И чем я при этом жертвую. Стремление к более чистому звучанию и сведению было у меня в предыдущие несколько лет, но сейчас я снова вернулась к сатурации и нойзу.
Ну, в общем, что‑то я затянула с ответом про концерт (смеется). То есть мне организаторы предложили условия, и мы даже как‑то деньги не обговаривали с ними изначально, важно было вытащить меня и просто сделать это. И я вообще не пожалела, потому что пришло очень много людей, которые практически спели все за меня.
— Многие пришли целенаправленно на тебя, несмотря на то что это вечеринка?
— Да-да, они потом уехали.
— (Смеется.) То есть печально для организаторов!
— Да не! Там вообще такие организаторы необычные. Они очень многих людей не впустили, так как у них был жесткий фейсконтроль. Причем фейсконтроль, который происходит на этапе инстаграма, — я такое первый раз видела. То есть им писали мои подписчики, и они просто не отвечали. И потом люди писали мне: «Виолетта, я так хочу на твой концерт, но нам не отвечают!» Я пишу: «Кирилл, почему вы не отвечаете?» — ну и он каждый раз ссылался на особенности их фейса…
Хотя мне такой подход не близок совершенно.
Многие люди просто не смогли попасть на первый лайв, и меня, конечно, это очень расстроило. Это единственное, что меня расстроило. Тем не менее здорово, что выступление все-таки состоялось, уговорить меня было сложно. Но и я подготовилась к этому полноценно: например, занималась с девочкой, которая мне вокал чуть-чуть помогла поставить в некоторых песнях.
— Помню, ты говорила про сложную коммутацию — что тебе это дико не нравится как явление…
— Я просто ненавижу (смеется). Особенно вот на концертах: все эти питания, кабели, двести розеток — это все ужасно. Зато сейчас у меня минимализм: один контроллер с клавишами и микрофон. То есть у меня главным инструментом сейчас стал голос, хотя я совершенно не думала, что когда‑то буду выступать как певица.
— Зато на фоне большинства электронных артистов, которые играют предзаготовленные лайвы в Ableton, ты смотришься выигрышно — поешь и даже используешь клавиши своего синтезатора, живьем исполняя мелодии. Сегодня это редкость! (Смеется.)
— У меня насчет этого, наоборот, есть сомнения. Для меня вот эти музыканты, которые, например, с Ableton Push выступают и накидывают эффекты на лупы, — это больше про лайв как будто. И для меня они выглядят намного круче, чем я, которая просто поет в микрофон и играет на синтезаторе. Иногда я чувствую себя на их фоне странно. Я, наоборот, какое‑то время стремилась к тому, чтобы такие вот лайвы играть. Как та же Мира Ishome — она же не поет, а вот играет, включает какие‑то дорожки.
— Причем у нее уже есть записанные треки с ее голосом, и их стало на новом материале гораздо больше. Но при этом живьем она не поет.
— Это, на самом деле, очень здорово, когда можно использовать голос в качестве предзаписанного инструмента.
— А как и почему ты в целом преодолела в итоге этот барьер коммуникационный? Во-первых, начала прилюдно петь, а, во-вторых, еще и занялась всеми этими бесчисленными стримами…
— Не знаю, для меня это как будто челлендж. Мне это очень сложно, но я делаю. С «ИМИ» вот тоже было очень сложно. Я хочу тебе сказать, я очень нервничала — видно на стриме, как я нервничаю. Но мне очень помогло то, что мой любимый парень передавал в телеграме то, что пишут в комментариях, и поддерживал меня: «Тебе пишут, что ты молодец, что очень интересно». Постоянно такие уведомления приходили, и мне это очень помогало. Потому что если бы их не было, то я бы с ума сошла наедине с вебкой и моей презентацией.
— Это здорово, мне кажется. Хорошее решение. (Смеется.)
— Да, лайфхак для тревожных. Ну а стримы… Я вообще такой, на самом-то деле, травмированный экстраверт. Я сейчас получаю второе высшее по психологии. И мне нравится общаться с людьми, мне нравятся люди, нравится открываться, делиться опытом. Возможно, если бы не музыка, я могла бы быть блогером. Еще мне нравится преподавать, например.
— Ну ты это уже делаешь в каком‑то смысле, если так посмотреть. Ты делала стримы, где учила пользоваться Ableton.
— Ну да-да, потихонечку я так подкрадываюсь к общению…
— Я видел, что ты даже продавала свои уроки — записанные уже стримы предыдущие.
— Да, у меня покупают иногда записи. У меня там есть целая серия стримов — семь больших таких видео, где я пишу техно, рассказываю теорию музыкальную, делаю треки из случайных семплов и так далее.
— Окей, ты все-таки больше экстраверт, а твоя аудитория — она какая? Может быть, после концерта у тебя появилась какая‑то ее общая характеристика?
— Конечно, да. Я еще смотрю за тем, кто на «Патреоне» на меня подписывается. У меня «Патреон» — такая особая площадка, где я много личных вещей рассказываю, например о здоровье, ментальном состоянии.
Мне часто пишут длинные сообщения, фидбэк оставляют о песнях. И так приятно это все читать, потому что я понимаю, что это люди, близкие мне по духу: думающие, читающие, рефлексирующие, вникающие в природу вещей и мира — такие вот люди. Не знаю, как еще описать…
— Слушай, раз уж зашла речь, расскажи, пожалуйста, подробней про свой «Патреон». Вообще, не каждый артист решается на прямые финансовые отношения со своей аудиторией, а ты как будто бы этого не стесняешься. Ну то есть вот продаешь обучающие стримы на Ableton, плюс у тебя есть «Патреон». Я даже помню этот момент, когда ты сказала всем, что собираешься продать свои инструменты и уйти в офис, и предложила людям поддержать тебя финансово на «Патреоне» — чтобы не делать этих шагов. Как ты к этому пришла? Это же тоже стоило, наверное, какого‑то усилия над собой?
— Ты так говоришь: «Писала, что собираюсь продать инструменты», как будто это была манипуляция…
— Ни в коем случае! Я скорее о том, что ты вот говоришь про себя, что ты человек с заниженной самооценкой. И я могу себе представить, что с таким ощущением это тоже какой‑то челлендж для самого себя.
— Отчасти, конечно, да. «Патреон» — это такая прям… Вот как раз для невротических личностей это тяжело очень, потому что тебе дают деньги просто так. У меня нет на «Патреоне» какого‑то экстра-хот-контента, супер какого‑то эксклюзива — там вообще ничего этого нет. Люди просто добровольно подписываются на меня и донатят, потому что хотят поддержать.
Мне сначала очень было сложно это принять. На самом старте было два подписчика, потом их стало четырнадцать — и тогда я уже начала напрягаться. Стало немножко страшно, типа как будто: «А что это? А почему это так? А как это вообще? А что я должна теперь этим людям?»
Было такое, что я думала: «Ну как же, пусть они отписываются тогда от меня». И у меня был прямой диалог с этими людьми, я им так и писала: «Ребят, вы от меня что‑то ждете? Если ждете — не ждите, вряд ли я что‑то вообще сделаю. Потому что мне плохо, депрессивно, мне вообще не хочется музыкой заниматься, я даже не уверена, что я артистка». Кто‑то отписывался, а кто‑то говорил: «Нет, мы тебе донатим, потому что ты классная, ты нам нравишься». И это не какие‑то большие деньги. Такое естественное для людей поощрение, это их выбор, а не мой.
Сейчас вот я успокоилась. У меня пятьдесят подписчиков на «Патреоне», и в целом донаты — это довольно большая часть моего дохода. И сейчас я к этому проще отношусь, я понимаю, что я не могу решать за других людей.
— Следующий мой вопрос немного вытекает из предыдущего. Твой вебинар на «ИМИ» был посвящен тому, как быть DIY-артистом. Там было много советов, которые, в принципе, демонстрируют тебя как опытного музыкального маркетолога. Ты говоришь о том, что надо делать мерч, заводить «Патреон», рассказываешь о том, как надо себя позиционировать… Насколько это для тебя осознанный подход? Я знаю многих электронных и просто андеграундных артистов, которые делают классно, но у них нет такого селф-менеджмента. Они могут десять-пятнадцать лет заниматься музыкой, но при этом оставаться никому не известными, не получать никаких денег, не продавать мерч, не получать ничего со стриминга — и спокойно жить с этим. У тебя по-другому. Как ты к этому пришла?
— Да, у меня по-другому, и я это прекрасно понимаю. У многих людей, которые посмотрели этот стрим, возможно, так не сработает и им не будут донатить. Я до конца не понимаю, почему у меня это работает у меня, если честно. Ведь иногда я встречаю более талантливых людей, чем я, и вижу, что они при этом ничего не получают с музыки. Конечно, меня это расстраивает, я чувствую вину, сравниваю себя с ними.
Тем не менее я вообще не шарю за продвижение, у меня нет никакого тайм-менеджмента, и я все делаю интуитивно. В 2019 году я ездила в «ИМИ»-резиденцию, мне там кто‑то посоветовал завести «Патреон». Я попробовала. Долгое время он был никому не интересен. Но я попробовала! Перед выпуском этого альбома я решила замутить сама кассетки, написала ребятам из Питера и сама сверстала макет для кассет. Я заколлабилась со своей подружкой, чтобы сделать мерч — серебряные кулончики.
Все эти действия не были изначально продуманными: у меня не было маркетингового плана, как заработать больше денег с релиза. То есть у меня есть некоторая тревога насчет денег, потому что я сама себя обеспечиваю и у меня нет работы. Поэтому у меня есть такое, что я действительно хочу что‑то монетизировать. По факту я на стриме рассказываю не о том, как зарабатывать нормально, будучи DIY-артистом, а как заработать хоть сколько‑то.
— Ты вот говоришь, что есть более талантливые артисты, у которых при этом не все так получается, как у тебя. Но в то же время я вспомнил слова из твоего вебинара про то, что людям сейчас важней личность артиста, его цельный образ, а не то, насколько качественно у него сделана музыка, продакшен. Как будто бы в твоем случае цельный образ играет не меньшую роль, чем сама музыка. То есть у тебя есть определенное эстетическое чутье, которое ты передаешь посредством картинок в инстграме и «ВК», посредством образного ряда. Все эти электрички, серые подмосковные пейзажи, такая русская немножко хтонь и оккультность. Как ты сама все это воспринимаешь?
— Да, я полностью разделяю мысль о том, что сейчас из‑за обилия музыки личность и мир артиста выходят на первый план. Поэтому я называю Soft Blade не музыкальным проектом, а аудиовизуальным. Более того, я подумываю несколько лет, чтобы начать писать какие‑то истории, расширять мир лирического героя или героини. Я спокойно вижу свой образ и за пределами музыки: в одежде, тексте, видео.
Сейчас при изучении психоанализа я понимаю, что все эти образы и ощущения проявляются у меня на всех уровнях. То есть для меня это не придуманный образ — это действительно я. Все это есть где‑то внутри, я чувствую, что это зародилось еще в детстве, под влиянием мест, где я выросла, вот этой вот хтони, как ты говоришь. Все это наслаивалось, наслаивалось, и в итоге образовался тот мир, о котором я рассказываю.
Да, действительно, мне и самой интересно, когда есть какая‑то такая история. Как, например, у группы «Утро». Есть какое‑то более тонкое наполнение, помимо музыки самой по себе.
— А какие конкретно медиумы тебе было бы интересно попробовать? Например, видеоряд на концертах. Ну то есть я имею в виду не рандомные абстракции, а какие‑то видеоистории под композиции. Не было таких идей?
— Знаешь, вот именно с видео у меня сложные отношения. Еще когда училась в институте, я занималась анимацией какое‑то время — сначала училась на кодинге, потом перешла на классическую анимацию. И мне вот прямо эти видео очень тяжело давались. Да и сейчас-то у меня даже клипа, по сути, ни одного нет. Ну, точнее, один есть…
— Это «16114205181»?
— А, нет! Это вообще не мой клип. Это один парень, владелец лейбла из Чили, кажется, фанат русского андеграунда. Если зайти посмотреть его аккаунт, то у него там можно найти клипы под разную музыку. Он просто попросил взять мой трек, я сказала: «Да, бери». И я даже не знала, что в итоге там будет столько просмотров. Так что нет, это не мой клип. У меня есть только один клип, где я по любимой речке бегаю под трек «Nude». Его мой друг Паша снял и смонтировал.
Мне довольно часто пишут режиссеры: «Вот мне нравится твоя музыка, давай снимем тебе крутой клип». Но я понимаю, что если делать видео, то надо делать его самой, конечно же, без режиссеров. Я никому в этом плане не доверяю, потому что никто не поймет что я хочу на сто процентов, и это нормально.
Так что с видео у меня сложно. И самой мне пока что не до этого. Еще у меня компьютер старый уже для видео. Кстати, его мне подписчики подарили. Один раз у меня сломался компьютер, никто об этом ничего не знал, и мне просто в инстаграме один подписчик, Саша, написал: «Слушай, у нас с женой есть компьютер, мы хотим тебе его отправить». Я такая: «Что-о-о?» Это притом, что они не знали, что мой компьютер сломался. Отправили его за свой счет из другой страны. На нем же я записала в итоге альбом и продолжаю сейчас работать.
— Ты спросил, с чем бы я хотела поработать. Я люблю читать очень, я люблю книги, художественную литературу. И поэтому я бы хотела когда‑нибудь — не сейчас, но когда‑нибудь потом — заняться художественной литературой. Может быть, писать рассказы.
— Есть какие‑то конкретные авторы и произведения, которые ты можешь выделить?
— Я люблю немецких писателей начала XX века — Томаса Манна, Германа Гессе. Сейчас много читаю Фрейда и Фромма. Последнего вообще уважаю, как и весь неофрейдизм. Еще люблю скандинавских писательниц, особенно Туве Янссон. Некоторые не знают, но у нее много хорошей взрослой прозы. Русского я меньше читаю. Последнее, что прочитала, — это «Хождение по мукам» Алексея Толстого, очень интересно и приятно было читать. Люблю русскую поэзию, конечно. Вообще, я потихонечку подкрадываюсь к текстам и сама через лирику своих песен.
— Но твои тексты — это как будто больше поэзия, чем проза, пока что.
— Знаешь, я особой разницы между прозой и поэзией не вижу.
— Просто поэзия как будто бы больше про ощущение, и в ней часто может не быть сюжета. А проза обычно о чем‑то повествует, доносит месседж и даже мораль.
— Ну да, понимаю, о чем ты говоришь. Ты, наверное, имеешь в виду, что проза — она такая более линейная, да?
— Она информативная. Типа ты прочитал прозу и можешь ее пересказать. Поэзию ты не всегда можешь пересказать, я скорее об этом.
— Ну да, в прозе сложнее избегать каких‑то конкретных вещей, чем в поэзии, а в поэзии можно просто рифмовать и строить на ритме и на ритмической конструкции.
— Это как музыка, то есть поэзия равно музыка в тексте.
— Да-да, поэзия ближе к музыке именно из‑за ритма. Из‑за того, что я этим давно занимаюсь, поэзия мне, конечно, ближе. Хотя называть мои четыре строчки в каждом треке поэзией довольно амбициозно. Но как раз сам этот подход ритмический. Я часто слова пишу, именно отталкиваясь от того, как они звучат. И как‑то у меня все вместе в итоге собирается в текст. У меня нет такого, что я хочу написать текст на такую-то тему и сначала будет это, а потом то. У меня как‑то со всех сторон прикрепляется и ритм, и буквы, и то, какие гласные я хочу пропеть. И постепенно сущность проявляется на поверхности, как текст в дневнике Тома Реддла.
— А музыка появляется параллельно или после?
— Я текст пишу в самом конце обычно. Когда я думаю: ну музон хороший, но нужен какой‑то хук. Я часто хуки делаю именно вокалом. Сначала пою вокализы, а сам текст добавляю, когда пойму по вокализам и мамблингу, как должно звучать ритмически и фонетически.
А еще вот что я хотела сказать. Классный, на самом деле, вопрос, чем бы я хотела заниматься. Я обожаю психологию и людей люблю в целом. Раньше, когда только создала Soft Blade, вообще не любила. А сейчас я прям люблю людей, мне очень интересно с ними взаимодействовать, общаться, узнавать их, смотреть в глаза, например, начало нравиться. Раньше тяжело было.
Живопись — тоже классно. Я вот тут позавчера первый раз попробовала написать картину маслом, и мне очень понравилось. У меня, конечно, плохо получается, но мне сам процесс очень понравился. Приятно, потому что я нетребовательна к себе здесь, как в музыке, и могу просто получать удовольствие. Ну, короче, мне все интересно (смеется). Просто я бы не хотела всю жизнь посвятить исключительно продакшену и песням, вот совсем. Я, собственно, поэтому сейчас и получаю второе образование
— А первое дизайнерское было?
— Да, коммуникационный дизайн в «Вышке» я заканчивала. Даже сама идея, что музыка плавно становится моей профессией, меня пугает. Фактор денег и успеха, карьерного роста убивает что‑то внутри. Я не хочу форсировать никакой успех, хотя, может, и знаю как.
Поэтому я занимаюсь своим делом, психологией, где я могу спокойненько работать и развиваться. Сама профессия типа «человек — человек» дает много энергии. Очень приятно, когда музыка является хобби, я уже подзабыла это ощущение. Будучи любителем, гораздо проще сохранять исследовательский интерес и оставаться свободным.
Soft Blade выступит 19 ноября на фестивале Fields XS в московском пространстве Aglomerat. Хедлайнеры — Владимир Мартынов и Zurkas Tepla. Билеты еще есть!