Чтобы двигаться дальше, нам нужно распрощаться с музыкой прошлого?

30 ноября 2020 в 18:48
Фото: imago stock&people/ТАСС
Николай Овчинников рассуждает, как быть с музыкой и музыкантами, которых уличили в неэтичном поведении. И не находит правильного ответа. Потому что его нет!

Попытка написать что‑то про то, как творчество музыканта связано с его поступками, — уже вещь довольно опасная в 2020 году. Скажешь «нет, не связано: можно слушать человека, даже если он людоед» — заклеймят с одной стороны. Скажешь «да, связано: если человек — мудак, то его музыка заслуживает удаления отовсюду» — зашеймят с другой. При этом жизнь подкидывает кучу примеров буквально еженедельно.

Вот, например, музыканты собрались выступать в клубе, которым владеет человек с весьма неоднозначной репутацией и в котором он собирается — пусть и не на концертах — пропагандировать свои идеи. Стоит ли игнорировать эти группы впредь? А писать о концертах в этом заведении? А как же другие места с идеологической составляющей? А клубы, принадлежащие другим неприятным людям?

Или вот пример. Когда‑то хип-хоп-музыкант написал песню, где в весьма прямолинейной форме описывает акт насилия, в которой «нет» значит «да, но потом». Прошло пять лет. Музыкант давно стал аккуратнее в текстах и вообще повзрослел. Надо его ставить к позорному столбу? А других его коллег по цеху?

Или вот еще пример из давнего прошлого. Большой и важный исполнитель связался с организацией, которая ныне признана экстремистской, и записал пару альбомов, где весьма неаккуратно спел про национальный вопрос. Творчество самого музыканта куда шире и интереснее, чем пара неоднозначных строчек. Отлучаем от эфиров? Если да, то признаем, что радио у нас идеологизировано?

Вот другой пример. Музыкант унижал партнерш (в том числе творческих), а также занимался секстингом с девушкой, еще не достигнувшей возраста согласия. Следует ли изъять его творчество из радиоэфиров и стримингов?

Или еще пример. Музыкант (уже умерший), который повлиял на добрую половину нынешней поп-музыки, вовсе оказался монстром. Мы должны забыть его? А песни? Что делать-то? А? А?!

Четкого ответа нет и быть не может. Идейные споры последних лет вроде бы таковой требуют, но категоричность позиций обеих сторон вымораживает. Те, кто выступает за тотальный кэнселинг, по факту оказываются сторонниками переписывания истории задним числом. Это работает, если вы хотите напомнить, что человек с ваших банкнот не чурался рабства. Это не работает, если вы хотите удалить фамилию этого человека из учебников. Это работает, если вы хотите напомнить читателям о том, что автор лучших песен в их плейлистах оказался на поверку абьюзером. Это не работает, если вы хотите, чтобы этих песен никогда не было.

Те, кто стоит на страже истории и предлагает предать забвению неприятные инциденты, по факту пособничают повторению насилия — вербального и физического — в будущем. То есть оказываются терминальными мудаками. Те, кто мыслит: «Ну и что, что человек бил женщину, зато какие трогательные песни он писал!», этим самым «ну и что» обесценивают чужие страдания.

И худшее, что есть в этой ситуации, — тебе предлагается занять однозначную позицию, блокироваться с одной из сил (добра или зла — неважно), встать под флаг, встать в строй — и маршировать.

На все вопросы из начала текста надо научиться отвечать самостоятельно и не бояться осуждения. Вот что, например, я буду делать. Не осуждать тех, кто выступает в клубе «Новая Искренность». Слушать ЛСП и не исключать его из рода человеческого за дурацкий, в общем-то, трек пятилетней давности. Слушать Егора Летова. Признавать роль Майкла Джексона в истории музыки — и признавать, что никакие его великие способности не оправдывают насилие.

И перестать спорить из‑за этого, я надеюсь.

Расскажите друзьям