Александр Липницкий — о том, как Цой стал Цоем, которого все знают

Александр Липницкий — о том, как Цой стал Цоем, которого все знают

Интервью: Сергей Мудрик
Редактор: Николай Овчинников

Александр Липницкий, басист оригинального состава культовой московской группы «Звуки Му», был дружен с Виктором Цоем весь период его творческой активности. Мы поговорили с Александром о любви Цоя к Брюсу Ли, знакомстве «Кино» с Айзеншписом и переменах в Викторе вместе с приходом всесоюзной популярности. В тексте использованы фотографии из личного архива Александра Липницкого.

Цой и Липницкий

© Архив Александра Липницкого

— Когда вы впервые услышали о Викторе Цое?

— Я услышал от своего друга Артемия Троицкого, что приезжает компания каких-то питерских панков, просит, чтобы им метро показали. Свинья (речь идет про «Свина» Панова, лидера группы «Автоматические удовлетворители», в которой Цой играл до «Кино». — Прим. ред.) там какой-то… Причем про «АУ» я уже что-то знал, но их музыку еще не слышал. Вечером мы созваниваемся, а он и говорит: «Ну натерпелся я страху». Он был слегка ошарашен тем, что ребята творили в вагонах московского метро. И то, что в фильме «Лето» в ленинградской электричке разыгрывается, они подобное проделывали и в Москве: на глазах у Артема провоцировали пассажиров.

— Наверняка же сразу милиция должна была их остановить?

— Ну бывали такие случаи, когда милиция «недоглядела». Я вам могу привести пример, который хорошо характеризует ситуацию. Цой был очень дружен с моим покойным братом Владимиром, он был главным панком в семье. Однажды была с ним история. Позвонили мне и матери разные люди и говорят: гуляет ваш Володя с ружьем за плечом по Пушкинской площади. Когда мне набрали, то я подумал, что это шутка, но маме набрала какая-то весьма встревоженная пожилая женщина и говорила: «Твой Вовочка идет с двустволкой в сторону Красной площади!» Потом еще позвонили, говорили, что он с ружьем зашел в «Елисеевский», портвейн покупал. Кончилось это тем, что ближе к полуночи мне позвонила его приятельница, проститутка из гостиницы «Россия», из валютного ресторана «Шизовник», и говорит, что я только что в страхе выбежала из ресторана, он сказал: «Всем ложиться под стол, иностранцев перестреляю!» Персонал начал ползти на кухню, мол, ужас, что происходит, приезжай. Я приехал, там испуганные милиционеры, Вова им просто подарил ружье, сел в такси и уехал. Правда, через день его поймали и увезли в сумасшедший дом. Так что, бывало, «недоглядывали».

Цой потом звал нас на свадьбу, где Вова устроил натуральный дебош. А вот здесь, в саду «Эрмитаж», в ресторане «Русалка» (на его месте в данный момент находится кафе «32.05», где и проходило интервью. — Прим. ред.), Цой, так как очень дружил с Володей и любил его, единственным из питерских приехал на поминки.

А подружились с группой «Кино», которая на тот момент состояла из двух людей — Рыбы (Рыбина. — Прим. ред.) и Цоя, — мы с братом в 1982 году. Мне кажется, это был холодный март, едва ли не первые концерты, которые им устроил Сережа Рыженко, музыкант «Последнего шанса», а впоследствии — «Машины времени», «ДДТ» и «Вежливого отказа» и автор своих прекрасных песен. Во время того самого первого приезда с панками они с Рыженко встретились, и Цой ему сказал: а как ты смотришь на то, если мы приедем со своими песнями? Видимо, это совпало с тем, что Рыженко устроил подпольный концерт в Москве, а попали они утром с вокзала ко мне.

Первую фразу, которую я от них запомнил, когда предложил им какой-то свой план действий, сказал Цой: «Нет, у нас был план пойти на Красную площадь смотреть вяленого». В Москве такое слово по отношению к Владимиру Ильичу Ленину было не принято, видимо, у питерских панков в то время была своя терминология. Я, к слову, так ни разу в Мавзолее и не был.

Не помню, ходил ли я на тот их концерт. Я вообще не любил ходить на квартирники, они и так постоянно происходили у меня дома. Тем более там был платный вход, приходил неизвестно кто, и я не мог себе позволить рисковать: всегда были шансы оказаться «свинченным», а я в ту пору занимался подпольным антикварным бизнесом, иконами. Так что я довольствовался тем, что и Майк, и «Аквариум» всегда пели у меня дома.

Тем же летом в жаркий июльский день Цой с Рыбой и, кажется, уже с Марьяной были целый день у меня на даче, купались, а потом у меня дома на Каретном Цой с Рыбой сыграли полноценный длинный домашний концерт, весь альбом «45». Я сделал аудиозапись — видеокамер, увы, еще не было. Потом у меня появился первый в компании видеомагнитофон, и у них стало обязательным пунктом посещение моей квартиры с целью культурологического развития. Цой сразу стал большим поклонником Брюса Ли, увидев у меня фильмы «Кулак ярости» и «Выход дракона», и каждый раз, когда приезжал, пользовался любым предлогом, чтобы посмотреть их лишний раз. Вплоть до 1986 года, когда появилась Джоанна Стингрей.

— Она привезла магнитофон?

— Конечно! Уже не было необходимости ехать в другой город. Ну и смотрели клипы The Smiths, Duran Duran, The Cure, все их выучивали наизусть и перенимали внешний вид.

Джоанна Стингрей и Сергей Курехин

© Архив Александра Липницкого

— Вы читали, кстати, ее книги «Стингрей в Стране чудес» и «Стингрей в Зазеркалье»?

— Да, там все правда. Поэтому у меня к этой книге нет никаких претензий. Там и перевод сделал человек, который присутствовал при всех событиях (Александр Кан. — Прим. ред.). Так что я считаю, что это весьма удачный проект.

— А предполагали ли вы, слушая Цоя на тех домашних концертах, что все может развиться до хотя бы малой доли таких размеров?

— Мало кто может представить, насколько нереально в 1982 году было думать о светлом будущем российского андеграунда. Еще в 1985 году, когда был Фестиваль молодежи и студентов, сюда же, в сад «Эрмитаж», приезжали какие-то иностранные группы давать концерты. Сад был оцеплен, билеты давали только кагэбэшникам и комсомольцам, через «Рок-лабораторию» мы достали билеты стоило сесть вот на скамейку группе «Звуки Му», как с обеих сторон к ней подсаживались два кагэбэшника, вот в такой атмосфере мы жили.

Главное, логику властей того времени сложно понять: зачем вот надо было арестовывать всю публику и музыкантов на концерте абсолютно милой и безобидной группы «Браво» (речь о концерте 18 марта 1984 года в Доме культуры Мосэнерготехпрома, который разогнала милиция. — Прим. ред.)? Уголовное дело на группу причем же еще длилось несколько лет после этого.

Так что когда в 1986 году Курехин и Гребенщиков на кухне мне сказали, что очень верят в нового генсека Горбачева, я с ними спорил до хрипоты, что не верю я ни одному коммунисту, ничего не изменится и все так и будет продолжаться. Но я очень быстро убедился, что они правы. Это говорит о том, что у талантливых людей весьма сильно развита интуиция. Когда перестройка только начиналась, Курехин говорил: «Смотри, не пройдет и двух лет, а будем греметь на весь мир с концертами». Так и получилось.

— Какой творческий период «Кино» вам наиболее близок?

— Пожалуй, любимые песни у меня есть во всех периодах, но ближе всего мне, наверное, песни из альбома «45», которые позже исполнялись в электричестве и звучали очень хорошо. Мои любимые — «Солнечные дни», «Электричка», «Алюминиевые огурцы», оба «Бездельника». Прекрасные песни, которые остались, как говорится, evergreen (в переводе с английского «вечнозеленые». — Прим. ред.). В середине 1980-х — чудесный период романтически-ироничных песен альбома «Это не любовь».

— Не всем из окружения артиста, я так понимаю, пришелся по душе поворот группы в этой точке в патетику и героизм на «Группе крови». В вашем фильме «Дети минут» как раз на это сетовал Гребенщиков.

— Я помню концерт, где они сыграли эту программу смешных и изящных любовных песен, а народ не врубился. Боря делает вывод свой: из-за того, что народ не врубился, Цой сменил тематику песен но это вовсе не факт. Внутреннее развитие художника — дело непростое, и уверен, что дело вряд ли было в реакции зала. Тем более что там была камерная рок-клубовская аудитория, все свои, многие из которых активно пьянствовали в буфете, поэтому не думаю, что на нее сильно ориентировались. Но, действительно, в этот период группа «Кино» была затмлена пафосом песен «Телевизора», которые в тот момент были главными звездами фестивалей, программных песен «Аквариума» вроде «Поезда в огне», таких песен у «Кино» не было. И тогда, как говорил Гребенщиков, Цой дал всем «Группу крови», да так, что все вздрогнули.

Действительно, предыстория возникновения этого альбома, как и последнего, «Черного», окутана тайной. В «Кино» играли люди, не служившие в армии, модники, тусовщики, организаторы первых ночных дискотек, и тут на тебе — «Группа крови». Все случилось по неведомым законам. Если бы это написал Шевчук, который дружил с солдатами, это было бы логично. Но это никак не ожидалось от Цоя, которому пытались сломать руку, чтобы он в армию не шел, но оказалось, что это очень больно, и поэтому он решил, что лучше попытать счастья в психушке, ну а через семь лет — «Группа крови». Тем и хороша вообще человеческая жизнь, что мы такие непредсказуемые.

Чувствовались ли в это время какие-то личные перемены в Викторе?

— Перемены чувствовались повсюду. В стране они были настолько интенсивные, что это нельзя было проследить: все менялись вместе с окружающей обстановкой. Те же Курехин, Гребенщиков и Мамонов сильно трансформировались под этими факторами. Из убежденных антисоветчиков в каком-то смысле все мы стали проводниками реформ коммуниста Горбачева.

Можно сказать, что это было обоюдное использование: нам дали возможность гастролировать по стране и выездные визы, империя открылась, и для империи сталинского типа это оказалось смертельным экспериментом. Оказалось, что некоторые государства должны существовать за китайской или берлинской стеной. Вспоминаю совместные концерты с «Кино» во Дворце молодежи, в ДК Горбунова, в Зеленом театре… Группа менялась и звучала профессиональнее. В какой-то момент у Цоя, видимо, внутри боролось панковское прошлое с необходимостью вписываться в шоу-бизнес. А профессиональным музыкантом в «Кино» был только лишь один басист, что первый (Александр Титов. — Прим. ред.), что второй (Игорь Тихомиров. — Прим. ред.), хотя это маловато для успешной поп-карьеры. Думаю, что в перспективе группе «Кино» было бы трудно оставаться в этом составе.

В рок-клубе. Слева направо: Майк Науменко, Александр Липницкий, Александр Башлачёв, Виктор Цой


© Архив Александра Липницкого

— Тогда же на всю страну гремел «Ласковый май», который к профессиональным музыкантам вряд ли имел отношение, но «Кино» к ним относилась очень хорошо? Или это неправда?

— Не могу утверждать, что это правда, мне кажется, что Цой с Гурьяновым как люди остроумные придерживались некоторой легенды в этом плане, скрывая иронию.

Финальная инкарнация «Кино» — «Черный альбом» — изначально оставила меня в недоумении. Но с годами я эти песни полюбил. Я просто стал думать, что поэт действительно является пророком своей судьбы. Там много бренности человеческого существования, грустный прогноз на ближайшие годы для своей родины — все это сбылось, спустя тридцать лет «Черный альбом» в этом плане остается работающим. Не вырвалась страна из пут авторитаризма, сырьевого придатка, определенной цензуры в средствах массовой информации, которая в наше время совсем уже наглым образом реализуется. Я с детства читатель официальной прессы, этим, кстати, восхищал своих друзей из Питера, которые не следили за СМИ и жили в мире андеграунда, по сравнению с ними я был довольно информированный столичный житель. Учитывая мое родство с Суходревым (знаменитый личный переводчик Никиты Хрущева и Леонида Брежнева, отчим Александра. — Прим. ред.), это усугубляло. Но вот после голосования по поправкам я принципиально впервые, на 69-м году жизни последовал рекомендации Булгакова «не читайте до обеда советских газет».

— Расскажите, как вы познакомились с Юрием Айзеншписом? Вы же в итоге свели его с Цоем?

— Да. Я был знаком с ним еще с конца 1960-х годов как с устроителем сейшенов, и он нас несколько раз с Мамоновым еще подростками куда-то протаскивал, так что можно сказать, что знакомством с «Кино» я вернул ему кармический долг.

Айзеншпис был такой легендой — богатый, фарцовщик, занимался музыкой при этом. В какой-то степени, пока он был в тюрьме (Айзеншписа дважды приговаривали к тюремным срокам по статьям о незаконных валютных операциях и контрабанде. — Прим. ред.), я занял его роль. Правда, я его обошел в том, что в итоге сам стал музыкантом, зато он меня кратно обошел в масштабах. Мы с ним не дружили, у нас были милые приятельские отношения.

С «Кино» я его познакомил также здесь, в саду «Эрмитаж», году в 1988-м, и они сразу друг другу понравились. Сотрудничать они начали позже. Я слышал от Каспаряна с Гурьяновым интересный рассказ: руководимые предыдущим директором Юрием Белишкиным, они приехали на гастроли в Сибирь, в то время с ними часто бывали засады — аппаратуры нет, гостиницы нет, а концерт как-то надо играть. Сидят они, понурые, в вестибюле гостиницы, а там в норковом пальто шествует Айзеншпис. Видя их грустный вид, он спрашивает: «А чего вы такие грустные?» Ну вот, у нас тут проблемы. А он: «Что за фигня, сейчас все решу». И через полчаса их заселяют в хорошую гостиницу и привозят нужную аппаратуру. И тут они поняли, что Айзеншпис должен стать их директором.

На самом деле, это был такой питерский подход. Хотя они вышли на стадионный уровень, менять своего старого товарища они не хотели. Так и с [звукорежиссером альбомов «Кино» Андреем] Тропилло было: никого они на замену не искали, есть Тропилло и [Алексей] Вишня (записывал альбомы «46», «Это не любовь» и «Группа крови». — Прим. ред.) под боком, вот с ними и пишемся. Это не значит, что они не могли кого-то другого найти, просто не искали. С Вишней вообще была известная история про то, что он как пират растиражировал кассету с «Группой крови» вопреки желанию Цоя выпустить альбом сначала в Америке.

У меня был журнал The Village Voice, где был достаточно емкий обзор советских рок-альбомов, выпущенных на Западе (вот рецензия. — Прим. ред.), там вот мелодизм альбома «Группа крови» рецензентом особенно выделяется среди остальных. Никто не знает, как сложилась бы карьера Цоя как сонграйтера, у него и на последнем альбоме очень хорошие мелодии. Когда я делал какой-то материал про «Кино», спросил Рыженко как самого музыкального и образованного человека из нашего круга, в чем секрет популярности Цоя. Он мне без всякого сомнения ответил: «Потому что он лучший мелодист в русском роке».

Были предложения от японских продюсеров с точки зрения кинематографа, они вдохновились фильмом «Игла» и хотели какой-то крупный совместный проект Нугманову предложить. Вообще, красивые ребята, с хорошими мелодиями, из чудо-страны России, еще и называются «Кино», это было бы очень трендово и, очевидно, успешно. Не успели они из-за гибели Цоя состричь купюры с этого, но проект был обречен на успех.

— Не казалось, что Айзеншпис изначально приметил себе «Кино» и искал подходящие поводы для начала работы с ними?

— Ну это совсем уже конспирология какая-то, конечно, хотя версия не лишена логики. Он точно не мог ездить за ними по пятам, они встретились, потому что у него были другие рабочие дела в том же городе. После смерти Айзеншписа Каспарян и Гурьянов о нем рассказывали с очень большой симпатией. Они его не пускали в свой узкий творческий круг, но общались благоприятно. Тогда было принято дружить со своими продюсерами: Гребенщиков брал в директоры только друзей, иногда это плохо кончалось.

— Когда Цой начал ездить по стадионам, он все равно к вам приезжал. На вашу дружбу это не повлияло?

— Последний раз, когда мы собирались увидеться, он хотел весной приехать ко мне на дачу на своем новеньком «Москвиче-2141», но был ледяной дождь, и он побоялся поехать, так как не совсем уверенно водил. И когда он разбился, то я вспомнил этот разговор. Моя позиция, что разбился он из-за неопытности. Проблема русских автомобилистов была, что автомобили делались скоростные, но некачественные. У меня тоже был этот «москвич», на нем вообще ехать выше 100 км/ч нельзя, плюс дороги были отвратительные. Но тогда она была новой, модной, с кузовом от Renault.

Образ Цоя последних лет жизни в книжке Кушнира «Майк Науменко. Бегство из зоопарка» под влиянием интервью друзей Майка имеет довольно негативный окрас. Дескать, впав в эту манию величия, он зазнался, перестал дружить со старыми друзьями и с Майком, который много ему на первых порах дал, и что последний, узнав трагическую новость, сказал: «Доигрался *** [хрен] на скрипке». На это я Кушниру написал: «Эту фразу тебе Питер не простит — ну не идет она Майку». По логике она вытекает из их поздних взаимоотношений, но уверен, что он такого в трезвой памяти и уме не сказал бы.

Мне Майк никогда не говорил ничего негативного о развитии Цоя, и Цой никогда негативно не высказывался о Майке. Виктор просто перестал к нему ходить в гости, в отличие от того же БГ, который стал это делать сильно реже, но все еще что-то пытался сделать для Майка в последние его годы жизни.

Но у Цоя была такая стремительная карьера… У людей, которым суждена короткая жизнь, есть предчувствие. Когда вы выступаете перед 30 тыс. человек, вас от этого охраняют, чтобы толпа вас не растерзала, и делается это регулярно, то вы меняетесь. Плюс популярность и, следовательно, узнаваемость как киноактера меняет человека. «Кино» ненадолго зазнались, мы со «Звуками» над ними посмеивались, мы были очень близки, была нежность друг к другу у групп, и когда мы вместе в 1989 году оказались во Франции, принимающая сторона на фоне «Аукцыона» и «Звуков Му» выделяла «Кино».

Я помню, что приехала съемочная группа и мы с Мамоновым час ждали Цоя, который не спускался из отеля, — мы должны были втроем снимать интервью на русском кладбище Сент-Женевьев-де-Буа. Когда Виктор вышел, мы так с Мамоновым переглянулись — мол, ну звезда! Кто-то связывает это с переездом Виктора в Москву, но с Наташей они жили очень тихо. В отличие от Питера, где каждая собака знала, где Цой провел предыдущие десять лет, в Москве можно было укрыться. И вообще, это быстро прошло. Последний раз с Цоем мы пересеклись на гастролях в Сибири: они играли во дворцах спорта, а мы — в тысячниках. Помню, как после концерта мы вместе пошли есть корейские пельмени — «Кино» в каждом городе находило что-то этакое восточное.

— Что вы думаете по поводу предстоящих стадионных концертов «Кино»?

— Я ничего не хочу на эту тему особенно говорить как минимум потому, что их делают мои друзья. Но предчувствие у меня немного недоброе. Потому что настолько складно сложилась легенда группы, что любое вмешательство в нее несколько тревожит. Хотя могу сказать вот, что сделанный при участии Марьяны трибьют «Кинопробы» в свое время оказался весьма удачным, там было достаточное количество интересных версий. А ситуация с коронавирусом, кстати, вполне может способствовать идеологическому успеху этой затеи — символично, что в новом самообновляющемся посткоронавирусном мире появляется такая вот новая версия группы «Кино».

Расскажите друзьям