Что делает город удобным для детей и родителей? Отвечает архитекторка Александра Черткова

Первый закон экологии — все связано со всем. Его можно интерпретировать так: все горожане связаны друг с другом и со средой, в которой они живут. Поэтому важно, чтобы городское пространство повернулось лицом к каждому пользователю, в том числе к родителям и детям. Есть несколько принципов, следуя которым это можно сделать.

Первый из них — это безопасность и автономность. Важно, например, чтобы дети с начальных классов имели возможность свободно ходить в школу сами, что для мегаполиса вроде Москвы очень большая редкость. Чтобы это стало возможным, еще на уровне старта планирования территории надо закладывать зеленый каркас, четко выраженные границы опасных объектов, связанные маршруты, по которым может безопасно передвигаться ребенок.

И малыш выходит из дома, идет по улице, переходит дорогу и направляется в магазин суши. Для чего все это делается? Это дает маленькому человеку возможность почувствовать себя в новых обстоятельствах. У нас такая ситуация, конечно, невозможна, потому что ребенок на интуитивном уровне не сможет понять, где ему будет безопасно. Среда же не дает ему подсказок вроде освещенности, маркеров на асфальте, специальной дорожки, которая ведет в школу.

А вместе с тем есть международный опыт, когда на такую локацию приглашается художник, который делает прикольный переход. Ребенок уж точно не пропустит такое место, а мама, проходя с ним, может сказать: «Видишь этих птиц? Внимательно на них посмотри — только здесь ты можешь переходить дорогу». Это и есть язык, на котором город разговаривает с ребенком. Так он показывает, что может предоставить маленькому горожанину безопасность и автономность.

Что еще волнует детей и родителей — это возможность развития. Среда должна побуждать к развитию с самого нежного возраста: быстрее начать разговаривать, запоминать больше объектов, хорошо учиться в школе. Чтобы понять, как на эту потребность может ответить город, мы провели совместную работу с психофизиологами и детскими неврологами из питерского центра «Логопрогноз» и написали методичку «Детские площадки будущего».

С раннего возраста ребенку необходимо совершать определенное количество движений. Комбинация этих движений запускает импульсы в мозг и стимулирует появление новых навыков.

Игры на улице помогают осознать границы своего тела и других предметов, а катание на карусели может влиять на то, как рано ребенок начинает говорить. Мы изучили принцип работы тренажеров в коррекционных центрах и выявили самые эффективные комбинации из игрового уличного оборудования. В итоге от прогулок на площадках можно получить тот же эффект, что и на занятиях в специализированных центрах. Следующий шаг — размещать их в обычной городской среде. Потому что это возможно.

Еще один принцип — локальная идентичность. Пространство должно иметь свое лицо. Локальная идентичность позволяет детям и взрослым отличать свой район, свое место, это первый шаг к тому, чтобы начать влиять на него.

Еще важна настоящая, а не «фасадная» инклюзия. Всем своим заказчикам мы стараемся донести мысль: дети должны играть вместе, и ничего специального, огороженного забором, у особенных детей быть не должно. Надо сделать так, чтобы вся игровая среда учитывала потребности такого ребенка, а не просто для галочки поставить одну карусель, на которую может заехать ребенок на коляске.

Наконец, городским жителям необходим контакт с природой. Этого сильно не хватает, если говорить про места-транзиты, куда ребенок может попасть, двигаясь из дома в сторону школы. Городу нужны места, где можно выдохнуть. В идеале они должны быть насыщены разными сенсорными материалами: галькой, песком, корой.

Правда, всегда, когда мы закладываем этот принцип в новый проект и обсуждаем его с жителями, находится родитель, который говорит: «Да он же будет весь грязный!» Но мы всегда стремимся, чтобы среда взяла на себя терапевтическую, образовательную роль.

На площадках должно быть несколько игровых зон, рассчитанных на разный возраст ребенка. Они не должны пересекаться: нужен обзор, чтобы взрослые могли приглядывать сразу и за малышами, и за детьми постарше. Ребенок до трех лет в общественном пространстве больше ориентирован на общение с родителем, а после трех — на общение со сверстниками. Там уже идут ролевые игры — зомби-апокалипсисы и космические путешествия.

В идеальном мире ребенок должен иметь доступ и к активным играм, и к пространствам для заземления, и к тому, чтобы творчески реализоваться, сделать какое‑то открытие, а, может, просто тихонечко посидеть в домике и успокоиться.

Еще одна черта хорошей внутридворовой детской площадки — это непривязанный образ. Если у тебя стоит во дворе корабль, то ты, к сожалению, будешь играть каждый день в корабль. Это грустно. Вот в парке Горького раз в месяц поиграть в корабль — это хорошо.

А на дворовых площадках хотелось бы большей свободы, чтобы дети могли сегодня играть в микромир, а завтра — в космических захватчиков. Это не значит, что такая площадка должна состоять из прямых перекладин и квадратиков, просто образ должен быть множественный. У нас есть проект «Дюны», куда мы запускали «детскую комиссию», когда делали открытие пространства. Мы спрашивали у детей, во что они играли, и насчитали 11 разных ответов.

Площадка, не привязанная к одному образу, — это доступная вещь, в нее не надо вкладывать большие бюджеты. У нас был малобюджетный проект на Норильской улице с обычным московским двором. Там не получалось сделать индивидуальные МАФы (малые архитектурные формы. — Прим. ред.), поэтому мы просто создали холм и решили вместе с детьми, что это будет житель двора.

Бюро Wowhaus построило такую площадку на Красногвардейских прудах. Есть хорошая площадка в Мещерском лесу — это проект AFA, грамотная комбинация всего, из‑за чего создается приятный образ. «Салют» (тоже AFA) — классная площадка со множеством функций.

Еще одна важная тема — это инфраструктура вокруг детских площадок. На многих из них все еще не устанавливаются туалеты, комнаты матери и младенца, хотя это практически базовые потребности родителя и ребенка. Думаю, это связано с дорогим обслуживанием. Нужно провести коммуникации: согласовывать проект, раскапывать, закапывать, когда все готово — следить за вывозом отходов. Все это тесно связано с самоокупаемостью. Такой проект мог бы сработать, если бы рядом с площадкой стояла палатка, в которой продавался бы корм для белочек. А деньги от продажи корма шли бы на то, чтобы поддерживать туалет и комнату матери и ребенка. И белочки сыты, и дети довольны.

Среда для подростков у нас сейчас просто отсутствует. Никто пока не подумал об этом как о задаче. Правда, еще лет десять назад, никто не думал в таком ключе и про детскую среду.

Где сейчас обитают подростки? Они либо сильно раздражают всех на детских площадках, либо [находятся] в подъездах и торговых центрах. Им сейчас просто негде быть. Их места должны быть легализованы. Мы в бюро провели работу с психологами и выявили потребности этого возраста. Там довольно интересный набор. Во-первых, это общение и самовыражение — то есть нужны места, где ребята могут танцевать, прыгать, выделываться друг перед другом. Далее — уединение. Обязательно должно быть такое пространство, где человек мог бы закрыться от внешнего мира и в то же время наблюдать его сам. Наконец, все это должно быть модным. Хочешь привлечь подростка — сделай что‑то модное. Вот это идеальное комбо.

Недавно мы вместе с педагогом, педиатром, психологом, тренером и экологом выпустили методичку «Дворы, переулки и весь мир». В ней говорится о том, что город — это не место, где каждый кучкуется по группам, это пространство для встреч. Чем мы обычно занимаемся в своем районе? Либо идем с ребенком на детскую площадку, либо отдыхать в парк. А хотелось бы создать классное место, которое и родитель, и ребенок полюбили бы.

Как такое может произойти? Это напрямую связно с городскими сообществами. И как завещала Джейн Джекобс, известная по книге «Смерть и жизнь больших американских городов», здоровая среда формируется за счет смешанного использования, когда один объект выполняет много разных функций.

В идеальном мире это выглядит так: прямо у моего дома продается хороший кофе, неподалеку сегодня будет спектакль, тут же на моей лужайке вечером пройдет кинопоказ. Я знаю точно, куда мне идти, если я захочу поиграть в шахматы или домино, сходить на танцы. И я знаю своих заинтересованных соседей. Соответственно, все знают детей друг друга. И такое объединение людей в сообщества дает нам возможность получить места встречи, которые позволяют объединить городское пространство в единое целое, уйти от понимания города как разрозненных кусочков: вот у нас детская площадка, вот спортзал.

Жители больших городов потеряли возможность и способность знакомиться с людьми прямо на улице. Надо выводить горожан из позиций объектов в позицию субъектов — людей, которые на что‑то влияют и знают, что это не им все тут красиво сделали, а это они все тут сделали, вообще-то. И это достигается за счет подхода соучаствующего проектирования, где люди совместно с профессионалами могут создавать себе среду. На эту тему написано крупнейшее исследование Генри Саннофа «Соучаствующее проектирование», переведенное на русский язык «Проектной группой 8».

Лучший кейс нашего бюро по теме соучаствующего проектирования случился на фестивале «Арт-овраг» в городе Выкса Нижегородской области. За короткое время весь городок превратился в арт-плеймейкинг. Соучастие там случилось не только со взрослыми, но и с детьми.

Ты должен понимать, что идешь туда как специалист и несешь профессиональные знания, но контекст будут создавать пользователи. То есть вопрос о том, какой будет цвет у скамейки, скорее решит профессионал. Но он только высадился на это место, как инопланетянин. И знания про боли и ценности пространства ему несут пользователи, а он берет их и использует как техническое задание.

Здесь важно понимание метода. Архитектор приходит к людям и спрашивает: «А что вы сейчас делаете в этом дворе? Чем хотели бы здесь заниматься?» Не дай бог спросить: «Что мы поставим у вас во дворе?» Сразу пойдут ответы вроде «фонтаны». И все подерутся в конце. Поэтому нас интересуют форматы, то есть ответ на вопрос «Что здесь хотят делать люди?». Очень важно понять ценность места. Эта работа нескольких месяцев, а то и лет, она не заканчивается на одном разговоре.

Изменения в Выксе стали возможны благодаря низовой инициативе сообщества. Это был прецедент тактического урбанизма, когда пространство создается вместе с сообществом: все вместе пилят, режут и строят. На этом этапе результат выглядел, конечно, плохо, но тут важнее всего, что формат места изменился и заработал. Потом подключилась и администрация, быстро оформив разрешения, и мы начали полноценную работу над проектом.

А из безынициативных детей никогда не вырастут деятельные взрослые. Нам было очень важно, чтобы дети участвовали в этом проекте, видели взаимосвязь своих идей и последовательной их реализации, чтобы не было имитации со стороны специалистов: «Я как бы спросил ребенка, а сделал все сам». Задача профессионалов — чтобы ребенок все присвоил себе, пришел на место и сказал: «Да это же я придумал. Это же я все сделал!»

А дальше, когда все отстраивается, ни в коем случае нельзя это бросать. Необходимо показать, как все должно работать. Если есть сцена — устраивается концерт, если есть стол — проходит праздник пирога. Форматы прокручиваются где‑то в течение года, и только после этого место отправляется в свободное плавание. И люди сами ведут его соцсети, собирают деньги на нужды. Дальше туда подтягивается бизнес, и случается монетизация. Просто потому что все там тусуются — и это выгодно.

В Выксе так и случилось. Я поразилась, что люди стали настоящими ценителями искусства: к ним со всего света начали прилетать художники делать фестивали, организовывать инсталляции. Жители Выксы начали ездить по международным конференциям и рассказывать про низовую инициативу. И мы прослезились всем бюро, когда слушали их рассказ, хотя они вообще ни слова про нас не говорят, а рассказывают, что они все сами сделали. Значит, это место живет.