Максим Кронгауз — о подростковом мате, свободе и табу в языке

19 декабря 2021 в 17:16
Фото: Сергей Ермохин/ТАСС
Когда‑то слово «мат» ассоциировалось у детей со школьным кружком по шахматам. А сейчас любой первоклассник способен выдать бенефис из нецензурных выражений на десять минут. По крайней мере, такое ощущение не покидает многих родителей. Так ли это на самом деле, «Афише Daily» объясняет филолог Максим Кронгауз.

— Каково вообще происхождение слова «мат»? По одной из версий, изначально «мат» означал «голос» («орать благим матом»), а по другой — «мат» отсылает к «матери» («посылать к чертовой матери»).

— Самое простое — это связать «мат» с «матерью». На сегодняшний день такое объяснение, наверное, и самое достоверное, хотя и не на сто процентов. Например, как аргумент можно рассматривать прилагательное «матерный». Но встречается и прилагательное «матный»: важно уточнить, какое из этих слов более древнее, а какое появилось позже, но точно мы этого не знаем. Я бы сказал, что вопрос этот до конца не решен.

— В одном из своих интервью вы сказали, что приблизительно в начале девяностых мат перестал был табуированным средством языка. Что происходит с ним сейчас?

Мне кажется, что процесс растабуирования замедлился и, возможно, остановился. В городской среде мат стал употребляться значительно шире, чем до перестройки, но определенное табу сохранилось. Отчасти этому способствовали законодательные меры, ограничивающие мат в прессе, на радио и телевидении. В деревенской среде мат и в советское время был не слишком табуирован.

— Есть стереотип, что мат дает какие‑то дополнительные средства для выражения эмоции в языке.

— Безусловно, мат — это особая лексическая группа, которая, при условии, что ею не злоупотребляют, дает речи дополнительную энергию, яркость и образность.

Надо различать личное, индивидуальное отношение к мату и отношение к нему как языковому явлению.

Я, например, не люблю, когда рядом со мной матерятся. Но к мату как языковому явлению я отношусь с уважением, потому что при разумном использовании это важная языковая краска.

— Можно ли найти альтернативные инструменты в языке для этих красок?

— Позицию сильно табуированной лексики могут занимать разные слова с разными первоначальными смыслами. Скажем, в итальянском или испанском языках мат в меньшей степени, чем в русском, связан с телесным низом, а в большей степени — с кощунством, оскорблением богоматери. Поэтому обсценность не то чтобы случайна: она связана с табуированными в культуре терминами. Мат — это очень относительная вещь. Это четыре-пять корней, за которыми закрепилось качество сильно табуированной лексики.

— С одной стороны, новая этика заставляет трепетно относиться к чужим личным границам. С другой — мат как оскорбление становится обыденным языком в сети, особенно у подростков. Как вы считаете, связаны ли эти два процесса?

— Никакой особой связи я не вижу. Девяностые годы дали старт процессам растабуирования и разрушению железного занавеса, отделявшего нас от свободного мира. А в этом самом мире шли процессы нового табуирования. Можно сказать, что в 90-е годы XX века в мире и России шли разнонаправленные процессы. Но насладиться языковой свободой россиянам не удалось. Уже в XXI веке табуирование коснулось и русского языка, причем под воздействием сразу двух сил: и внутренней стабилизации языка и культуры со стороны государства, и внешней политкорректности, точнее, моды на нее.

— Почему носители мата так сильно молодеют от поколения к поколению? Это такая странная форма акселерации или реакция на положение мата в современном обыденном языке?

— Честно говоря, я не вижу такой тенденции.

Уже в 90-е годы появились городские дети лет семи-девяти, использовавшие мат в разговорах друг с другом. Восстановить культурные запреты вообще довольно сложно, если не использовать определенное насилие.

— Как родителю следует воспринимать мат ребенка?

— Это зависит от того, чего хотят сами родители. Скажем, у нас дома дети никогда не матерились, ни при нас, ни в разговорах друг с другом, внуки при нас тоже не используют мат, хотя в разговорах друг с другом отдельные слова вроде бы проскальзывают. Иначе говоря, запрет ослаб. А в некоторых городских образованных семьях уже сами взрослые ни в чем себе не отказывают. Соответственно, и у детей нет идеи запрета. Да запрет в этом случае и не особенно поможет, ведь личный пример гораздо важнее.

— У вас не возникло ощущения, что мат стал более смешным, чаще употребляется в юмористическом ключе, чем в значении брани?

— Одна из функций мата была действительно связана с выплеском энергии в анекдотах. Это были прекрасные советские анекдоты, где последним словом было как раз обсценное. Что называется, пуант анекдота — точка, когда все волей-неволей начинают хохотать. Так что к мату всегда относились по-разному. Скорее сейчас он стал более обыденным.

— Можно ли сказать, что социальные сети могут влиять на то, что подростки стали больше материться?

— Да, я считаю, что это связано. Но главной причиной следует считать раскрепощение мата в девяностые годы, когда культурные запреты расшатывались взрослыми людьми. Мат появился на сцене, в газетах, на телевидении. Тогда материться стало модным, это казалось проявлением свободы слова в очень специфическом смысле. И это повлияло на дальнейшую судьбу мата: он отчасти потерял свою энергию, потому что стал слишком распространенным.

Расскажите друзьям