— Как родилась идея поставить спектакль в музее «Полторы комнаты»?
— Максиму Левченко, который многое сделал для того, чтобы музей «Полторы комнаты» зародился, существовал, жил и развивался, когда‑то пришла в голову мысль попытаться делать там какие‑то театральные активности. Зная, что Бродский не очень любил, когда его стихи читает кто‑то другой, в том числе артисты, Максим предложил, чтобы я не просто пришел и что‑то почитал, а может, придумал какую‑то театральную форму.
Мне музей «Полторы комнаты» нравится, а сборник эссе Бродского был моей карманной книгой в институтские времена. Очень хорошо помню цвет этой книжки, она была в такой бумажной мягкой обложке, уже сильно потрепанной. Я ездил в метро в то время, и каждая поездка сопровождалась перечитыванием этих текстов до дыр. Но ни в театре, ни в кино с текстами Бродского я не сталкивался. И поработать с ними мне было интересно. Знаете, бывают вещи, которые ты читаешь и с лету понимаешь смыслы, принимаешь их и дальше транслируешь. А здесь история немножко сложнее.
— И как вы начали работать над материалом?
— Я не очень был знаком с драматургией Бродского, хотя у него всего две опубликованные пьесы — «Демократия» и «Мрамор». Причем в «Демократии» не указаны действующие лица, то есть автору спектакля дается свобода решать, кто говорит ту или иную реплику, — это тоже в некотором смысле демократия. И, наверное, в этом тоже есть что‑то новое. Вы же немного знаете пьес, где есть список действующих лиц, но неизвестно, кто произносит ту или иную реплику? Вот и в «Мраморе» можно угадать драматургический вкус Бродского. Мне кажется, там присутствует Беккет, Пинтер и другие абсурдисты. И при этом там можно найти Платона или какой‑то закос под него — мне кажется, для этой пьесы это допустимое слово. И также там есть тюремный фольклор, какие‑то фразы на грани физиологии. Что нормально, если помнить, что это пьеса про двух людей, один из которых является варваром, a второй — римлянином и гражданином империи, которые вместе сидят в башне пожизненно. Эта физиология неизбежна, потому что герои вынуждены быть постоянными свидетелями жизни друг друга.
А еще за ними всегда следят камеры наблюдения. И возникает вопрос: эти камеры записывают жизнь или транслируют? А если транслируют, то куда? И кто их смотрит? А если записывают, то для кого? И зачем это потом смотреть? Возникает много разных вопросов — в первую очередь про нашу с вами жизнь. Есть ли свобода за пределами этой башни? И что такое вообще эта башня, которая находится где‑то между небом и землей, между вторым веком и кабиной космического корабля?

— Что еще вам кажется ценным в «Мраморе»?
— Помимо каких‑то философских моментов, взаимоотношения двух людей. Зачем они друг другу нужны? Это же невозможно терпеть друг друга, когда мы находимся рядом, а мы чужие, мы не выбирали друг друга. И тут возникает место и для презрения, и для ненависти. И, тем не менее, вдруг оказывается, что люди друг другу нужны — может быть, по привычке, а может, потому, что для человека естественно не только воевать, но и заботиться о другом. Да, иногда он не может заботиться о человеке, о ближнем, но тогда он будет беспокоиться хотя бы о канарейке.
Вот такая история с этим «Мрамором». 28 января будет прямая трансляция из пространства музея.
Мне в нем помогает Мария Мелешко — она декорирует «Полторы комнаты» по ремаркам, которые нам оставил Бродский, и целая команда операторов и людей, которые отвечают за видеотрансляцию под чутким руководством оператора Павла Медведева, с которым мы не так давно работали на картине «Дед» и сняли короткометражку для благотворительного фонда Action!.
— Когда ты идешь в театр, ты вольно или невольно проделываешь над собой внутреннюю работу. Даже если не хотел идти или билеты достались случайно, просто погружаясь в среду, ты себя чуть-чуть готовишь к встрече с искусством. А в этом случае ваши зрители смогут просто включить ноутбук или планшет.
— Ну есть два варианта — еще они могут дойти до музейного киноклуба, на данный момент прямая трансляция подтверждена в 17 городах и семи странах. Это в некотором смысле такая музейная акция — мы обратились к знакомым музейным пространствам, и нас поддержали «Гараж», центр «Зотов», «Севкабель», сеть кинотеатров «Каро» и многие другие. Ну и с другой стороны — зритель же смотрит телевизор или подкасты, где сидят два человека и разговаривают час или два. Просто сидят и просто разговаривают.
Поэтому мы не соревнуемся с театром по степени воздействия, это не совсем спектакль. Хотя отчасти — спектакль, а отчасти — почти футбольная, спортивная трансляция. Потом ее можно посмотреть в записи, но интереснее, мне кажется, все-таки в прямом эфире. Потому что на наших глазах в реальном времени может состояться что‑то новое.
Что‑то такое мы попробуем не потому, что хотим повыпендриваться, это скорее необходимость, поскольку мы не можем ввести в музей «Полторы комнаты» больше 20 человек. Поэтому возник такой жанр. Наверняка что‑то подобное уже делалось, но, как говорил мой мастер Петр Наумович Фоменко, «все уже было. Не было только нас с вами». Может, кто‑то что‑то подобное и делал, но мы такое с этой командой не делали никогда. Поэтому все, кому интересен Бродский, все, кто знаком с этой пьесой и кто не знаком, кому интересны прекрасные артисты Денис Самойлов из Театра Вахтангова и Вася Михайлов, могут присоединиться к нам в этом эксперименте. Посмотрим!
Вероятность того, что это не попадет в того или иного зрителя, существует. Вообще пьеса достаточно трудная для восприятия, но зритель в этой ситуации не так рискует, потому что ему не придется выбираться из театрального зала. Он сможет просто в какой‑то момент перестать за этим наблюдать. Но мне кажется, это все-таки будет любопытно тем, кому интересно что‑то новое, но при этом основанное на той самой культуре — а все-таки пьесы Бродского есть часть нашей культуры. Так почему бы нет? Ну и опять-таки пьеса называется «Мрамор». Мрамор — это памятник. И в нашем случае это возможность в день памяти поэта создать вот такой вот памятник. Он, быть может, недостаточно совершенный, но он достаточно уникальный. И каждый зритель не просто покупает билет, а становится создателем этого памятника.

— Как вы выбирали артистов на главные роли?
— У Бродского описан Публий, его возраст, внешность, и, оказавшись на спектакле «Война и мир», я понял, что артист Денис Самойлов, который блестяще исполняет роль Пьера Безухова, очень подходит. Я отважился, позвонил ему, предложил эту роль. А Вася Михайлов является другом музея Бродского, он сам сказал, что с удовольствием поучаствовал бы в этой афере. И я сначала сказал, что там больше нет ролей, но это не совсем правда — там есть канарейка, у этой канарейки нет слов. Но у нашей будут.
— Но также одну из двух ролей играете вы. Сейчас везде номинирован фильм «Настоящая боль» с Кираном Калкином и Джесси Айзенбергом — он там играет и режиссирует. И Киран Калкин рассказывал журналистам: «Когда Джесси Айзенберг после сцены высказывал мне свои замечания, я думал: слушай, у меня к тебе вообще-то тоже есть замечания!» Как эта иерархия у вас выстраивается, когда вы и режиссер, и актер?
— Да вообще я это не практикую, честно говоря.
— А как же «Олимпия»?
— Я там не играл, я просто заменял артиста однажды.
— Значит, я была именно в тот вечер.
— Я не считаю это каким‑то удачным опытом, потому что играл вообще Томас Моцкус ту роль тренера, и думаю, что он делал это лучше меня. И в спектакле «Комедия о трагедии» я тоже только заменял артиста. Здесь я тоже пытался найти лазейку, чтобы найти кого‑то, кто будет Туллием. Но мы оказались как‑то схожи с ним по возрасту сильно. И довольно сложно найти свободного артиста без обещаний ему гонорара, ведь наша история пока не имеет спонсоров и напрямую зависит от количества людей, которые к нам присоединятся.
— Как часто вы думаете о Римской империи? В прошлом году в интернете завирусилась теория, что любой мужчина примерно каждый день, оказывается, думает о Римской империи. Вот в вашем случае сейчас это правда, наверное.
— Сегодня думал о Древней Греции. Даже обсуждал целый проект, посвященный одному из важных древнегреческих произведений. Но нет, я не думаю каждый день о Римской империи. Хотя, вы знаете, может, вам просто попадается на глаза монета с изображением орла или вы видите тот или иной профиль — и в этот момент нет-нет да и какая‑то ассоциация промелькнет, а вы ее даже не уловите. Как в последних словах пьесы — «мысль, которая забывается».
— Кажется, любой спектакль — это прекрасная бабочка-однодневка. Но она хотя бы перерождается несколько раз. А в случае с постановкой «Мрамора» это действительно творение только для одного вечера?
— Вообще это большой вопрос. Вот сегодня я играю «Бесприданницу», приходят зрители, и с ними разговаривают текстом Островского о каких‑то вещах: деньги, любовь, власть, предательство, верность. Разговаривают, разговаривают, зрители что‑то переживают, а потом выходят и живут свою жизнь. И что это такое было? Для чего оно было? Есть в этом какая‑то ценность или нет? Хорошо, если в каком‑то особенном варианте пару дней они будут под впечатлением. А на третий день кто‑то кому‑то расскажет, что был и ему понравилось. А вообще в том потоке информации, в котором мы есть, это стирается сразу, и, мне кажется, пьеса «Мрамор» тоже об этом. К чему этот разговор? Мы это уже говорили? Все одно и то же, одно и то же.
— Но есть планы развить спектакль и показывать его еще?
— В таком виде это будет единичная акция. В моем представлении есть три этапа. Первый мы уже прошли — это была читка, там пьеса прозвучала от начала до конца, как есть, было произнесено каждое слово, включая ремарки. Хотелось прочитать пьесу, послушать, как реагирует зал, и принять решение, хотим мы идти на второй этап или нет. Мы прочитали, зал хорошо слушал и хорошо реагировал, хотя это очень сложная пьеса, — и мы решились на второй этап, который и будет 28 января.

Мы сделаем это и послушаем сами себя: насколько в нас отражаются те или иные смыслы, сколько в этом есть жизни — и, может быть, тогда будет третий этап в виде сценической постановки. Но она, конечно же, будет отличаться от того, что произойдет в «Полутора комнатах», потому что повторить это невозможно.
Возможно, как раз когда мы сыграем эту историю 28 января, возникнет ощущение, что хочется еще с этим текстом пожить, и вдруг нам откроется еще что‑то про этот текст. Потому что, когда ты работаешь с чем‑то, ты, при всей тревожности и беспокойстве, что ничего не получится и что ты вообще зря за это взялся и ничего про это понимаешь, день за днем совершаешь какие‑то открытия. И в этом главная радость. А когда ты совершаешь эти открытия, общаясь с каким‑то выдающимся автором, что может быть волнительнее?
— В какой‑то момент писали, что эта пьеса Бродского, в отличие от его стихов, потеряла свою актуальность. Потом во время пандемии все снова ее вспомнили, оказалось, что она вновь актуальна. Сейчас вы как‑то притягиваете современность к этому тексту или нет?
— А мне не надо ее притягивать. Текст сам за себя работает. Мне не надо никаких вывешивать флажков или расставлять специальные акценты для того, чтобы люди говорили: «Ах вот оно что! Это к нам имеет отношение». Вот мы играем «Комедию о трагедии» в театре Фоменко, да? Ну а Пушкин это писал в XIX веке. Как он в свои 25 лет в XIX веке мог уловить то, что и сегодня для нас будет до такой степени понятно со всеми интригами, со всеми перипетиями, со всеми тонкостями взаимоотношений?
— Готовясь к этому спектаклю или в работе вообще, вы делаете какую‑то поправку в связи с тем, что зритель меняется? Скажем, мы в медиа наблюдаем за тем, что диапазон внимания очень сократился и есть буквально пять секунд для того, чтобы захватить подписчика или читателя.
— Я не хочу об этом думать. Вот Энди Уорхол снял, как на протяжении пяти часов человек спит. Это была в некотором смысле акция: вот спит человек, а я буду снимать. Захотел — снял. Конечно, игнорировать изменения совсем нельзя, и, возможно, подсознательно я об этом думаю, поэтому мне важно, что у нас классный оператор, поскольку искусство все равно визуальное, и классный художник, и мне важно, будет ли у нас белая стена, или все-таки ее надо чуть-чуть отфактурить. Если бы мне было категорически плевать, то, наверное, это было бы совсем странно. Мы, конечно, думаем о восприятии зрителем, и, наверное, поэтому я немножечко позволю себе сократить текст ради смотрибельности. Но главное в спектакле все-таки это движение: «тик-так, тик-так». Правда в этой монотонности. Потому что время — это монотонность. Это можно принимать или не принимать, но в пьесе не так много действий, в ней все-таки больше разговоров двух людей, которые сидят пожизненно и потому никуда не спешат.
— В пьесе есть вот эта футуристичность, технологии, к которым можно по-разному относиться. Есть ли у вас какая‑то тревожность относительно будущего, нейросетей, роботов, алгоритмов?
— Я изначально не очень люблю синтетическое. Но оно давно присутствует в нашей жизни — есть и компьютеры, и синтезаторы. И, казалось бы, зачем нам оркестр, когда в одной машинке есть все? Но нет же. Садится оркестр, и люди приходят и слушают, и оркестры гастролируют, и везут не синтезатор, а сто человек с настоящими инструментами. Это не отменяет того, что электронная музыка бывает классная, просто это разные вещи. Я отличаю картинки, которые делает нейросеть, какими бы красочными и манкими они ни были, от картин, которые создает талантливый человек, художник. Ну а дальше как во всем — прогресс, он, с одной стороны, может быть разрушителен, а может приносить пользу. Ну здорово же, что вот эту нашу пробу смогут увидеть люди от Лондона до Лимасола.
— То есть технологий вы не боитесь.
— Вы знаете, это как в детстве, в пионерском лагере: а вот если б тебе сказали, что руку оторвем или ногу оторвем? Ну я так не умею. Я не боюсь того, чего нет. Будем думать по мере поступления.

Спектакль по пьесе «Мрамор» пройдет в Музее-квартире Иосифа Бродского «Полторы комнаты» 28 января, в 18.00. Трансляцию можно будет смотреть онлайн, а также в кинотеатрах и не только по всему миру. Вот их список:
1. «Севкабель Порт» (Санкт-Петербург)
2. Сообщество «Новая Голландия» (Санкт-Петербург)
3. «Гараж» (Москва)
4. «Зотов» (Москва)
5. «Электротеатр» (Москва)
6. «Ленфильм» (Санкт-Петербург)
7. «Ельцин-центр» (Екатеринбург)
8. «Победа» (Новосибирск)
9. Дом китобоя (Калининград)
10. Arbuzz (Лондон)
11. Театр «Мон» (Казань)
12. Лекторий «Прямая речь» (онлайн)
13. «Ноодом» (Москва)
14. Profconcerts/Sokoj (Белград)
15. Кинотеатр «Рио» (Лимасол)
16. Дом кино (Ереван)
17. Театр на Атонели (Тбилиси)
18. Русский дом (Рим)
19. Еврейский музей (Москва)
20. «Каро Атриум»
21. «Каро Sky Авиапарк»
22. «Каро Капитолий Вернадского»
23. «Каро София» (Москва)
24. «Каро Иридиум» (Зеленоград)
25. «Каро Охта» (Санкт-Петербург)
26. «Каро Галерея» (Краснодар)
27. «Каро Калининград-плаза» (Калининград)
28. «Каро Аура» (Сургут)
29. «Каро Колумб» (Тюмень)
30. «Хлебозавод» (Москва)
31. «Мира-центр» (Суздаль)
32. Кинотеатр «Время кино» (Ясная Поляна)