Один из самых цитируемых послевыборных текстов — колонка главного редактора журнала New Yorker Дэвида Ремника с говорящим заглавием «Американская трагедия». New Yorker — печатный орган респектабельного американского либерализма, и Ремник скрупулезно перечисляет претензии к новому президенту со стороны этой части политического спектра: реакционность, ксенофобия, склонность к авторитаризму, демонстративное пренебрежение всеми и всяческими приличиями.
Вслед за американскими либералами сокрушаются и российские: журналист и издатель Сергей Пархоменко сетует, что Америка, избрав своим лидером такого человека, как Трамп, перестала быть сиятельным исключением и примером для подражания. Там, оказывается, хамство и популизм тоже приносят политические дивиденды.
Еще один популярный мотив среди российских аналитиков: отечественная телепропаганда представляла Трампа пророссийским политиком, и теперь как-то не с руки сваливать на американцев все проблемы России. Об этом пишет, например, журналист Андрей Перцев на сайте Московского центра Карнеги. Впрочем, не исключено, что он недооценивает приспособляемость отечественной телепропаганды.
Редакционная колонка в The New York Times от 9 ноября выдержана совсем уж в трагическом тоне: мол, смиримся, братья и сестры, с нашей участью, будем брать пример с Хиллари Клинтон и Барака Обамы, которые нашли в себе силы с достоинством признать поражение.
Впрочем, это как раз эмоции. Рациональное объяснение триумфа Трампа — его победа в нескольких ключевых штатах, прежде всего в Огайо и Висконсине, где успех Хиллари считался чуть ли не предрешенным. Интернет-издание Politico подробно анализирует результаты голосования в шестнадцати ключевых точках на электоральной карте (такие как пригороды Филадельфии и отдельные округа во Флориде, Мэне, Айове и других штатах) и объясняет, какие учтенные и неучтенные социологические факторы привели к тому или иному исходу голосования.
Теоретически все это можно было просчитать заранее. Социолог Георгий Юдин объяснил «Медузе», почему это не получилось, почему чуть ли не все соцопросы и политологические модели предсказывали победу Клинтон. Если совсем коротко, очень многие люди боялись признаваться, что поддерживают Трампа, потому что стараниями медиа это превратилось в самую настоящую стигму: мол, «трампист» — это обязательно расист, сексист и вообще тупица.
Кризис «первоначального низшего класса» — бедных белых американцев — был виден издалека, констатирует The Atlantic. Но политическая, академическая и медиаэлиты не желали его замечать, увлекшись идеями социального прогресса и защиты меньшинств. Они не верили в существование «молчаливого большинства» — и именно оно выбрало Трампа.
Теперь, когда республиканцы — социальные консерваторы — выиграли не только Белый дом, но и большинство в обеих палатах конгресса и возможность назначить девятого судью Верховного суда (ныне там по четыре либерала и консерватора), все либеральные и прогрессистские идеи и начинания оказались под угрозой. Либеральный Vox обещает кошмар для сексуальных меньшинств; катастрофические последствия для климата всей Земли; крах системы здравоохранения, выстроенной Обамой; угрозу праву на аборт. Беспокойству относительно влияния экономической политики Трампа на глобальное изменение климата вторит и научно-популярный сайт I Fucking Love Science. Впрочем, все это пока именно опасения: какие реальные действия предпримет новый президент, никто не может предсказать — слишком много противоречивых обещаний он надавал в ходе предвыборной кампании.
Главный редактор сайта Московского центра Карнеги Александр Баунов, анализируя последствия победы Трампа для мира и, в частности, для России, подчеркивает: американцы выбрали президента для того, чтобы он решал их внутренние проблемы, а фактически он будет вершить судьбы мира. Даже если не захочет — придется: статус страны обязывает. Его избиратели этого не учитывали, а иметь дело с последствиями их выбора теперь будут не только они сами, но и россияне, и сирийцы, и китайцы, и все прочие. По мысли Баунова, это должно в конце концов привести к каким-то переменам и во внутриполитической системе США: примерно по такой же схеме республиканский Рим (собственно говоря, город с непомерно разросшимися пригородами) превратился в Римскую империю.