Английский архитектор о бюрократии и потере духа Москвы

Откуда: Лондон, Великобритания
Чем занимается: партнер в Bardakhanova Champkins Architects

У нас с женой была комфортная жизнь в центре Лондона, съемная квартира в Барбикане и работа в серьезном бюро с интересными проектами. Мы занимались генеральным планом Олимпийского парка в Лондоне, писали план стратегического развития Перми в России и Дохи в Катаре, создавали проекты для Кембриджского университета и Би-би-си. А потом шесть лет назад решили бросить вызов самим себе и отправились в Россию. Думаю, сейчас мы как архитекторы сильно отличаемся от тех, кем были пять-шесть лет назад.

Быть иностранцем — странное состояние. Ты все время чувствуешь себя не в своей тарелке, и это приводит к двум соблазнам — либо попытаться полностью ассимилироваться в культуре или, наоборот, постоянно заставляет цепляться за каждую знакомую и романтическую черту своей национальности. Мы стараемся избежать и того и другого и существуем немного сами по себе. Это позволяет нам наблюдать за происходящим как будто бы извне, с аналитической точки зрения, и это, безусловно, хорошо в работе.

Вообще переезд дал нам возможность думать по-новому об архитектуре, окружающей реальности и границах возможного. Дело не в дорогих материалах или дизайнерской мебели, которые здесь трудно использовать. Мы часто слышим фразу, вгоняющую в депрессию: «Но ведь это же Россия…» Она означает, что надо делать поправки, что многое тут невозможно, а какие-то вещи даже и не стоит пытаться делать. На самом деле, оказывается, что люди ею оправдывают самый простой вариант. Или просто не хотят ничего менять. Это «гонка, ведущая на дно» — результат такого подхода проявляется во всем.

После переезда нам потребовалось некоторое время, чтобы осмотреться. Сначала я преподавал в «Британке» — был директором программы бакалавриата, и это помогло больше понять роль архитектора в России. У вас странный разрыв между между идеей проекта и его реализацией: меня удивляет, что заказчики в России сначала доверяют вести проект иностранному бюро, потом отдают реализовывать его детально разработанный проект местному подрядчику, который бездумно адаптирует его к российским нормативам. В каждой стране есть свои нормы и правила, и хороших архитекторов учат проектировать, ориентируясь на них. Но здесь эти правила часто применяются без понимания, зачем они существуют.

Одним из ярких воспоминаний первого времени в Москве стали те летние дни 2010 года, когда горящие леса погрузили город в смог. Мы отправились смотреть Театр на Таганке — невероятное здание, которое оказалось совершенно закрытым для посетителей. Размах и негостеприимность городской среды оказались для нас шоком — сейчас мы к этому как-то привыкли. Первые пару лет в Москве все свободное время я проводил, гуляя по переулкам, занимался исследованием города. Для меня стало открытием, сколько тайных путей и тропинок проходит через ваши дворы. В Лондоне земля стоит так дорого, что возникает плотная застройка и четкая иерархия парадных и задних дворов. Москва намного более хаотична и небрежна по своей структуре — здесь нет четких границ между общественным и частным.

Мне нравится Клуб имени Русакова, спроектированный Константином Мельниковым, — у нас в квартире висит его огромная фотография. Недавно здание было реконструировано, и я вижу тут параллели с благоустройством в центре Москвы. До последнего времени у клуба сохранилась прекрасная авторская деталь — историческое остекление, двухслойное, с импостами разной толщины, которые придавали зданию филигранную фактуру и глубину и работали как противовес мощному объему. Но во время реконструкции это остекление заменили на новое — более простое, однослойное, со стандартной и очень плоской фасадной системой, с банальной повторяющейся раскладкой окон. Конечно, новое остекление дает зданию новую жизнь. Возможно, оно лучше с технической точки зрения, но теперь это другое здание. Программа «Моя улица» кажется мне похожей: дух места и идентичность, причудливость и слои истории заменяются на что-то однородное и типовое. Что-то похожее на судьбу ДК им. Русакова случилось с Мясницкой улицей чуть раньше — для меня она стала гораздо менее интересной с этими фальшивыми псевдоисторическими фонарями и одинаковыми уличными указателями, чем была три года назад.

Бюрократия — проблема, которая есть в любой стране или проекте. Главное различие между Россией и Англией в том, как система работает и как принимаются решения. У вас меня настораживает, что часто необходимо чрезмерно упрощать, разжевывать сложные и нюансные предложения, перед тем как они будут представлены. Как будто у людей, принимающих решения, не хватит времени или интереса, чтобы вникнуть в детали. Поэтому многие проекты разрабатываются на основе наиболее очевидных, прямолинейных концепций, которые заказчик может считать за секунду. Однако в архитектуре не все так просто: не везде работают прямолинейные решения, а ошибки могут серьезно повлиять на качество жизни людей.

В Великобритании понятие «профессиональный архитектор» подразумевает аттестацию; если назвать себя архитектором без прохождения как минимум семилетнего обучения и членства в профобъединениях, можно оказаться привлеченным к уголовной ответственности. В России, кажется, кто угодно может называть себя кем угодно. Поэтому неудивительно, что многие заказчики не воспринимают эту профессию всерьез и предполагают, что роль архитектора ограничивается рисованием картинок, подбором цветов и декора.

На протяжении уже нескольких лет мы переезжаем из одной съемной квартиры на Таганке в другую; сейчас живем в неотремонтированной пустой «сталинке» недалеко от метро. Мы полюбили этот район за индивидуальность. Квартиру выбрали из-за низкой аренды, но нам с женой понравилась планировка с набором просторных помещений, которых не коснулся евроремонт. Хотя я не уверен, что моя мама одобрила бы ее состояние — особенно для проживания маленького ребенка! Для нашей работы важно ощутить эти грамотно спроектированные пространства, но их достоинства понимаешь не сразу.

В том же ключе мы стараемся работаем и над своими проектами. Сейчас мы делаем генплан для нового образовательного парка в пределах ВДНХ и занимаемся реализацией его первой очереди — пяти новых зданий — и реконструкцией двух существующих. Начало стройки ожидается в следующем году. ВДНХ — уникальное пространство, и задача у нас действительно амбициозная. В плане для Московской высшей школы социальных и экономических наук — она же «Шанинка» — мы проектируем новую библиотеку и ряд учебных пространств в Газетном переулке, недалеко от Di Telegraph. «Шанинка» показалась нам прогрессивной школой, близкой по духу к европейским институтам: у них библиотека с открытым доступом к фонду — и они твердо уверены в том, что им нужны качественные образовательные пространства.

Если говорить о нашей личной жизни, то мы довольно скучные люди — редко ходим на вечеринки, предпочитая уединенную работу в студии. Я не разбираюсь в русском театре, так что, когда мы идем, например, в «Гоголь-центр», я большую часть времени провожу, наблюдая за жизнью здания и посетителями в буфете. После того как мы перебрались в Россию, то решили работать в первую очередь над общественными проектами и объектами культуры, чтобы менять жизнь людей к лучшему. И в этом смысле я настроен оптимистично.