— Вы опять виртуозно играете с аудиторией. Редко какой фильм так называемого авторского кино доставляет столько простого зрительского удовольствия, как «Она». Или не простого…
— Я не думаю о терминологии, клянусь. Просто беру то, что меня интересует, и говорю об этом в фильме. Иногда это срабатывает, иногда нет. Надо доверяться исключительно своей интуиции. Любая мысль о публике — путь к компромиссу. Сразу начинаешь думать: «Сделаем так, а не эдак, им понравится…» Такие мысли надо гнать прочь.
— Интуиция подсказала вам, что материал такого фильма, как «Она», невозможно воплотить в США, как вы изначально планировали? Только во Франции?
— Да! Но интуиция сообщила мне об этом уже после того, как я доделал кино. Я не мог предвидеть, сколь многое привнесет в фильм сыгравшая там главную роль Изабель Юппер. Началось же все с того, что я дал роман Филиппа Джиана «О…» для адаптации своему знакомому американскому сценаристу. Видели бы вы реакцию голливудских актрис на этот текст!.. Сколько же там предрассудков, вы себе не представляете. А с Изабель я был знаком уже несколько лет к тому моменту, но даже не думал о ее кандидатуре. Фильм-то планировался американский. При этом я не сомневался, что она согласилась бы моментально. Идея пришла от продюсера Саида Бен Саида. Он позвонил мне и сказал: «Возвращайся в Париж и звони Изабель, не валяй дурака». Так я и поступил. Результатом мы оба довольны. Даже счастливы, я бы сказал. И честно: представить себе не мог, что Изабель способна на такое.
— На что именно? Что расскажете о работе с ней? Иногда кажется, что она импровизирует.
— Не импровизирует, конечно, в полном смысле слова. Но кое-что мелкое она привнесла. Например, на рождественской вечеринке героиня рассказывает жуткую историю о своем отце-убийце, и это было в сценарии. А потом Изабель вдруг хлопает по колену своего ошарашенного собеседника и добавляет со смешком: «Недурно, а?» Вот это уже она, а не я. Интересно, что Изабель мечтала сняться в этой роли еще до того, как продюсеры купили права на экранизацию и пригласили меня. То есть прочитала роман Джиана и загорелась идеей. Просто мы с Саидом не сразу сообразили, что без нее ничего не получится. К счастью, мы прозрели: мы снимаем не фильм о мести, который понравился бы американцам, а нечто более аморальное и странное. Тогда и перенесли действие в Париж из Сиэтла и позвали Изабель.
— К разговору о предрассудках. Главная претензия к вашему фильму предсказуема: Верхувен снял комедию про изнасилование.
— Слушайте, я другого не жду. Хотя не приемлю подобные упрощения. Мне и в голову не пришло бы снимать комедию про изнасилование, и я не желаю определять мой фильм таким идиотским образом. Я никогда не подумал бы оправдывать изнасилование, это противоречит всем моим убеждениям и взглядам на мир. Просто не забывайте: вы смотрите фильм — и он не документальный. Мои персонажи — насильник и жертва насилия; они двигаются в непредсказуемом направлении. Я не собираюсь извиняться за них или объясняться. Хотите идти за ними — милости просим. Не хотите — не надо.
Кстати, у нашей героини очень богатое прошлое и в романе, и в фильме. Но я отказался превращать это прошлое в объяснение для событий в настоящем. «Ее отец насильник, поэтому она любит насилие!» Какая пошлость. Да, отец героини был серийным убийцей, но об этом она сообщает между делом. А ее реакция на изнасилование совершенно необычна, для нее самой в том числе. Есть ли здесь связь? Не уверен. Нам просто важно знать о ее прошлом, а почему — узнаете потом. Или не узнаете. Я оставляю в фильме пробелы, их зрители будут заполнять сами. Помощи от меня не дождутся. Свобода публики — важнейший фактор для меня.
— Оригинальная музыка Энн Дадли к фильму в чем-то напоминает музыку из фильмов Хичкока, только с неожиданной ноткой иронии. Но у вас там и Игги Поп звучит!
— А что? Я музыку разную люблю. Там и Боуи с Брайаном Ферри есть. Да, мы с Энн обсуждали Бернарда Херрманна, но и Леоша Яначека со Стравинским не меньше. Понимаете, речь не об имитировании, а об эмоциональной настройке: я не хотел, чтобы музыка в моем фильме была похожа на произведения Яначека или Стравинского. Мне нужно подчеркнуть ритм или эмоцию фильма, а не заниматься какими-то сложными играми. А вообще мне с Энн нравится, мы вместе еще над «Черной книгой» работали. С ней так же комфортно, как было с Джерри Голдсмитом. Я ему тоже заводил «Аполлона Мусагета» Стравинского, когда он писал музыку для «Основного инстинкта». Цитат из этого балета вы в фильме не услышите, но что-то неуловимо общее есть.
— Раз уж вы вспомнили «Основной инстинкт». Когда героиня Юппер входит в магазин и покупает там топор, поневоле вспомнишь нож для колки льда.
— Да, этой детали в книге и сценарии не было, ее я придумал сам. Я рассуждал точно так же, как моя героиня. Она зашла в магазин за газовым пистолетом, и я хотел, чтобы она его купила. Но потом мы увидели топор! Как сопротивляться искушению?
— Вы берете французский роман, американский сценарий… и у вас получается чисто верхувеновский фильм, ни с чьим больше не спутаешь. Как бы вы определили ДНК своего кинематографа?
— Раскадровки. Я работаю с ними. Хореография каждого движения в сцене изнасилования, например, была тщательно продумана. Хотя ответить на ваш вопрос я не в состоянии. Как сделать из чужого материала свой? Да еще на языке, которым я не владею? За полгода до начала съемок у меня начались головные боли: как справиться с такой задачей? Французскую культуру я знаю хорошо, жил в Париже несколько лет в молодости, но с Голландией или Штатами не сравнить. Нет, это было невероятно сложно и рискованно.
— Наверное, когда вы переехали в США и снимали там «Робокопа», чувства были похожими?
— Точно такими же! За исключением головной боли. Все-таки я был моложе.
— Как вам, кстати, новый «Робокоп»?
— Не особо, честно говоря. Так и не понял, зачем приплели Афганистан. Они, кажется, мало что поняли в моем замысле. К тому же стиль наш был легкомысленнее и в то же время эмоциональнее.
— Продолжая тему вашего диалога с современностью. Как вам пришла в голову мысль сделать героиню картины директором фирмы, производящей компьютерные игры?
— Меня дочь убедила! В книге-то героиня управляет группой сценаристов, работающих для телевидения и кино. Естественно, все эти сценаристы ее ненавидят. Но в фильме делать персонажами сценаристов, которые будут все время говорить про кино… Не лучшая идея. Получилось бы как минимум скучно. Я поделился с семьей этой проблемой за ужином. Сначала они предложили сделать героиню художницей. А потом от дочери пришла идея погрузиться в мир компьютерных игр. Я в этом деле не знаток, хотя пришлось освоить и играть самому — уже позже… К счастью, выяснилось, что мой сценарист Дэвид Берк — заядлый игрок, и он знал о компьютерных играх буквально все: термины, моду, стили, жанры. Я доверился ему и расслабился. Ну а потом понял, как здорово можно отразить сюжет фильма и саму тему изнасилования в компьютерной игре. Ведь в игре героиню тоже насилуют, но она насильнику это не спускает.
— Вы довольны, что вернулись из Голливуда работать в Европу?
— Американское кино очень изменилось. В 1980–90-х там были райские условия для такого, как я, но сегодня это не так. А в Европе по-прежнему важен режиссер. Он имеет все права делать с собственным фильмом что пожелает. Для меня это принципиально важно. Так что да — я доволен, что снова работаю здесь. Хотя если возникнет по-настоящему интересный проект в США… что ж, адаптируюсь. Я это умею. Впрочем, за последние годы ничего такого не было. Сплошные супергерои. А может, мне просто не доверяют иметь дело с реальностью после «Шоугелз». К фантастике еще могут подпустить, а к реальным историям — ни за что.