— Вам интересно было встретиться с Шарлоттой снова? Кажется, она изменилась меньше всех — но, может, это и к лучшему.
— Встреча прошла отлично (смеется)! Вообще, Шарлотта все время внутри меня: куда я, туда и она. Когда мы обсуждали, какой она может стать в новом сериале, мы поняли, что трансформация должна начаться не сразу. Шарлотту изменило материнство, она выросла вместе со своими дочерьми — но нужно дождаться определенных событий в сериале, чтобы это заметить и понять, что перед нами знакомый, но другой человек. При этом линия Шарлотты — наименее, на мой взгляд, шокирующая. Ее история уравновешивает остальные.
— Где проходит грань между вами и Шарлоттой?
— Думаю, грань в том, что создание традиционной семьи — это ее движущая сила, основная цель. В моей жизни было не так, хотя я тоже люблю своих родных, стараюсь быть хорошей матерью и учусь быть настоящим другом для своих детей. Еще я, как и она, чирлидер по духу. А вообще, когда живешь с персонажем так долго, границы начинают стираться.
— Материнство было мечтой Шарлотты — в этом смысле она самая консервативная из четверки. Как вы думаете, теперь, спустя двадцать лет, она довольна собой как матерью?
— Быть родителем всегда сложнее, чем кажется. Ты думаешь, что готова ко всему, — а потом сама чувствуешь себя ребенком. Но Шарлотта молодец, потому что ей удается главное — быть заботливой и быть рядом. Да, как мы знаем по оригинальному сериалу, у нее есть проблемы с контролем. И ей нравится раскладывать все по коробочкам. А современные дети не помещаются в эти коробочки. Они сами определяют свою идентичность — а задача родителей в том, чтобы поддержать их.
— Мне показалось, что Стэнфорд должен был стать главным партнером Шарлотты в этом сериале (актер Уилли Гарсон, игравший Стэнфорда, скончался в самый разгар съемок — и его сюжетную линию пришлось резко прервать. — Прим. ред.)…
— Мне будет трудно говорить про него и не расплакаться. Я знала Уилли с девяностых. Мы снимали новый сериал. Отсняли половину. И вдруг его не стало. Мы были в шоке, нас раздавило грустью. Не знаю, что тут сказать, это просто ужасно. Знаете, его сын Нейтен был на премьере, и это было так трогательно. Он держится молодцом. Я не хочу плакать, поэтому давайте перейдем к следующему вопросу.
— Можно сказать, что часть негативной реакции на новый сериал — это обыкновенный эйджизм?
— Мы готовились к этому. К сожалению, это было понятно. Но ведь возраст — и особенно восприятие женского возраста — всегда был темой нашего сериала. Двадцать лет назад героиням было за тридцать, и Шарлотта боролась со страхом не успеть вступить в брак и родить детей. Нам всегда хотелось честно говорить о том, через что мы проходим на разных этапах жизни. Мне больно, когда нас за это критикуют — в первую очередь, когда критикуют моих коллег, обсуждают их внешность.
— Шарлотта ведь приняла иудаизм ради мужа. Насколько вы серьезно погрузились в эту тему?
— Очень серьезно! У нас было так много консультантов, что я запуталась (смеется)! Один говорил одно, другой — другое. Евреи среди продюсеров и сценаристов говорили третье. А мне хотелось самой разобраться в том, каково это — быть новенькой среди тех, кто родился в этой культуре. В итоге я решила, что буду слушать только свою лучшую подругу: она еврейка, выросшая на Манхэттене. И в моменты споров мы стали звонить ей как арбитру.
— Мне показалось, что в новом сериале гораздо больше духа сестринства, чем в старом. Старый во многом был про поиск мужчин, про выстраивание отношений с ними. А в новом сериале мужчины отошли на второй план. Вы согласны?
— Я не думала о сериале в таком ключе. Иногда вы, журналисты, спросите что‑то такое, что заставляет меня по-новому взглянуть на свою работу. В мире много всего произошло, сериал пытается показать реакцию героинь на перемены, поэтому у зрителей неизбежно будут возникать разные версии того, что за историю мы рассказываем. И это здорово. Но лично я не думаю, что сериал отгораживается от мужчин. И не уверена, что мы как‑то рефлексируем на тему роста токсичной маскулинности в обществе — одна из ваших коллег на днях задала мне такой вопрос. Но, может, я чего‑то не понимаю.
— Когда мистер Биг умирает, скорбят все — но скорбь Шарлотты вдруг превращается в чувство вины. И порой она ведет себя комично и эгоистично на фоне чужого горя. Если честно, мне трудно понять ее поведение.
— Это очень хорошее наблюдение! Шарлотта очень эмоциональна — как и я. А у Майкла Патрика Кинга (один из создателей сериала. — Прим. ред.) есть такое любимое выражение: «шить сценарий на заказ». Имеется в виду, что он исходит из сильных сторон актрис, сочиняя героинь. Поэтому он предположил, что такой эмоциональный друг, как Шарлотта, захочет взять на себя ответственность за чужую боль.
А еще вы, возможно, забыли, что у Шарлотты были выкидыши. И то, что случилось с Кэрри, вызывает у нее чувство вины. Ведь брак Шарлотты состоялся, а Кэрри потеряла того, к кому стремилась всю жизнь.
— Двадцать лет назад «Секс в большом городе» опережал свое время, показывая женщин независимыми, открыто говорящими о сексе и занимающимися им так, как хотят они. Но сейчас кажется, что репрезентация ЛГБТК+ сообщества и разнообразие в кастинге — это уже попытка догнать время, от которого сериал отстал.
— Да. Мы ведь теперь живем в совсем другом времени. В 1998 году, когда мы снимали пилот, уже сам факт разговора о женской сексуальности казался дерзостью. Даже коллеги были в шоке от того, что мы затеяли. А сейчас произошла культурная революция — и наступило прекрасное время перемен. У все большего количество людей появляется возможность рассказать о себе — в том числе и о своей сексуальной жизни. Так что «догнать» — подходящее слово.
— В новом сериале вы не только актриса, но и исполнительный продюсер. Насколько вы могли контролировать историю Шарлотты?
— Мы все исполнительные продюсеры, но не могу сказать, что у нас был контроль, ведь это большое слово, верно? Скорее контроль был у Майкла [Патрика Кинга]. И я этому рада, потому что, когда ты внутри истории, очень сложно сделать шаг в сторону и оценить то, что происходит.
Я уже не вспомню, из‑за чего именно, но Синтия [Никсон] однажды сказала: «Нет, это уже слишком, это не Миранда». Ей захотелось убрать что‑то из сценария. И мы все начали упрашивать ее не делать этого. Прошло время, она сказала, что мы были правы, и поблагодарила нас.
Мне кажется, наши сценаристы всегда чуть объективнее нас. А еще очень важно, что они не умывали руки, написав эпизод, а все время были рядом с нами на съемочной площадке и в случае чего вносили правки. От этого нам становилось комфортнее. Да и в предыдущих сезонах Майкл всегда общался с нами так, как будто мы сопродюсеры шоу — хотя в те времена у актеров редко бывали такие полномочия. А когда у него и у Сары [Джессики Паркер] появилась эта идея воссоединиться и написать новую главу — мы называем это новой главой, а не новым сезоном, — я обрадовалась, но при этом мне было важно понять, какой будет история Шарлотты. И мы очень долго ее обсуждали. Это, конечно, не было похоже на голосование: «Кто против этой сцены? Кто за ту сцену?» Так не бывает. Но у нас было сотрудничество, а не взаимный контроль.
«И просто так»
