Цай Гоцяно русской революции, китайском искусстве и выставке в Москве

— Вас принято называть политическим художником, но директор ГМИИ Марина Лошак утверждает — с оглядкой на ваши социальные проекты, — что вы в первую очередь художник социальный. Вы согласны с ней?

— Я не создаю искусство ради политики, но иногда мое искусство обращается к политическим темам. Рассудите сами: художники живут в обществе и не могут не задумываться о своем времени, истории или политике.

— Вы осуждаете тех художников, которые о политике не думают?

— Не нужно ждать, что все будут вести себя одинаково, иначе это тот же самый тоталитаризм. Не всем художникам хочется рассуждать о политике, но если захочется, то государство должно им это позволить.

— А как с этим обстоят дела в китайском искусстве? Недавно вы курировали выставку в Катаре, где пытались показать современных — и при этом аполитичных — китайских художников. Вы осуждаете тех, кто как будто взял за моду критиковать власть?

— Этой выставкой мне прежде всего хотелось показать художников вне общего потока. Да, китайское искусство всем кажется очень политическим. Если китайский художник не протестует против государства, то людям не нравится его искусство. Если он не стоит дорого на рынке, то людям не интересно его искусство. А я главным образом стремился обратить внимание на индивидуальный художественный язык каждого из них.

— Вы ругаете китайское искусство за то, что оно потворствует рынку. А какую роль деньги играют лично для вас? Скромным ваш образ жизни точно не назовешь: одну мастерскую для вас построил Рем Колхас, дом — Фрэнк Гери.

— Мы сейчас говорили о молодых художниках, и я к ним уже не отношусь: мне 60 лет, я чего-то достиг в этой жизни, хотя так было не всегда. Фрэнк — мой хороший друг. Он не взял с меня денег за дизайн, я же в ответ подарил ему свое искусство. С другой стороны, я хорошо помню, как 20 лет назад Совет по культуре Азии подарил мне грант, чтобы я мог отправиться в Америку на резиденцию. Теперь я сам поддерживаю эту организацию и помогаю молодым художникам из Китая и Японии увидеть США.

— Давайте еще немного поговорим о вашем роскошном образе жизни. Что у вас за парикмахер?

— Я стригу волосы сам каждый день — с 2003 года, когда родилась моя дочь. До того этим занималась моя жена, но в последние месяцы беременности ей стало сложновато это делать. Как сегодня помню: было ужасно жарко и я решил попробовать сделать это сам — тем более что жене и так хватало чем заняться. Так я начал стричь свои волосы и понемногу пришел к той форме, которая у меня есть сейчасХудожник с идеальным «ежиком».

— Как вообще устроен ваш день? Какие у вас привычные ритуалы — или счастливые приметы?

— Я бы хотел заниматься спортом каждый день, но единственное, что могу себе позволить по времени, — массаж перед сном. А вообще, я ужасно суеверен, как и вся моя семья, особенно бабушка. Перед тем как я сажусь в самолет, бабушка молится и жгет благовония. А сам я обязательно молюсь богам, чтобы они дали мне сил, перед тем как устроить большое шоу со взрывом.

— Давайте вернемся к разговору об искусстве. Как на вас повлияла Америка — и как вы думаете, почему именно она, а не Европа так сильно повлияла на азиатское искусство?

— Есть три причины — политика, экономика и медиа. Одно упоминание в The New York Times может изменить карьеру художника. Не скажу ничего нового, но Америка привлекает художников со всего мира — из Румынии, Бразилии, Японии, которые работают вместе и создают новую картину мира. Конечно, у Америки есть и свои проблемы: рынок здесь влияет на работы художников как нигде в мире и в искусстве все очень закостенело. В этом опасность влияния Америки на своих художников.

— Вы читали роман «Американские боги»? Может, все дело в том, что художники привозят туда своих богов, которые получают в Америке новую жизнь?

— Как забавно: этот роман я не читал, но совершенно согласен с его автором. Именно эти невидимые боги и помогают художникам там работать. И в своем искусстве я тоже стараюсь это показать: я часто говорю, что моя главная цель — показать невидимое в мире, который нас окружает.

— После переезда в Америку вы занялись проектом «The Century with Mushroom Clouds: Project for the 20th Century» (1996) — устраивали маленькие взрывы по всему миру, которые не видел никто, кроме фотографа. Теперь на смену этим маленьким, скромным проектам пришли огромные сложные технологические шоу, на которые смотрят миллионы. Вы можете объяснить, как вы изменились за эти 20 лет?

— Я по-прежнему создаю маленькие взрывы, но у больших, конечно, аудитория куда крупнее. Вот как моя недавняя работа «Лестница в небо» — я сделал ее для моей бабушки. Ее должны были увидеть только моя семья и 20 человек в деревне. Но в итоге она попала в фейсбук, и за сутки ее посмотрело больше 20 миллионов. Мир так сильно изменился под влиянием социальных медиа: раньше я даже представить себе не мог, что информация может так быстро перемещаться от человека к человеку. И мои работы теперь привлекают так много внимания: «One Night Stand» в Париже увидели сотни тысяч людей, которые собрались на набережной, стояли и смотрели.

— Про медиа все понятно, но вы все-таки не ответили мне: каким человеком вы были тогда? Как изменилось ваше искусство?

— Я состарился. В моей семье случились большие перемены — отец и бабушка умерли, дети выросли. Я стал более эмоциональным — как и мои работы. Сейчас я больше стараюсь говорить о жизни и обществе, хотя раньше меня больше волновали пространство и Вселенная.

— Вы чувствуете себя рок-звездой? После фильма «Лестница в небо» кажется, что теперь все знают о вас все.

— Нет, ну что вы, я никогда себя так не чувствовал. В этом мире мало что длится больше трех дней — люди быстро все забывают.

— Хотелось бы вспомнить другой ваш проект — «Bringing to Venice What Marco Polo Forgot» (1995), — когда вы приплыли в Венецию на корабле и рассыпали по каналам китайские лекарства. Какое место в вашем искусстве занимает ирония?

— Мое искусство всегда напоминает игру — иногда мне кажется, что я большой мальчишка, который так и не вырос. Без иронии мне просто станет скучно. Даже если в моих работах есть политические темы, то все равно будет место и для игры. Я никогда не стараюсь быть слишком серьезным — это утомляет.

— Мне всегда было интересно, что, на ваш взгляд, общего у всех ваших проектов — животных и кораблей, пронзенных стрелами машин и социальных экспериментов?

— Иногда мне кажется, что я — это семечко дерева, которое можно посадить в разных странах, и в зависимости от почвы, на которую оно попадет, оно вырастет немного другим. Я ценю свободу больше всего на свете и стараюсь сохранять ее в своем искусстве. Иногда я работаю с машинами, иногда — с животными. Очень бы не хотелось носить на себе клеймо скульптора, который занимается только металлом. Как то дерево, которое вырастает чуть-чуть по-разному в зависимости от почвы, на которую попадет, я чутко реагирую на обстоятельства: если бюджет большой, то можно сделать что-то масштабное, если нет — почему бы не создать маленький объект.

 — Вам вообще быстро надоедает та или иная идея?

— Половина моих проектов реализована, половина — нет. И на этот раз, в России, у меня снова не получилось воплотить проект полностью. Я хотел сделать пороховое шоу на Красной площади, но даже после немыслимых усилий, которые мы предприняли, стало понятно, что это просто невозможно.

— Ваша выставка посвящена революции 1917 года, а как, по-вашему, нам надо к ней относиться и как вы сами к ней относитесь?

— Я могу говорить о влиянии революции, но моя выставка в Пушкинском прежде всего о роли индивидуума в истории. Мне интересно размышлять о том, как мечты отдельного человека связаны с мечтами общества. Когда случилась Октябрьская революция, у всех была мечта, но со временем она стала утопией. Конечно, свои утопии есть у Китая, США, всего остального мира — не нужно думать, что это только русские строят воздушные замки. Тогда многие интеллектуалы поддерживали мечту о коммунизме, а теперь мы так же маниакально преследуем мечту о глобализме — и сталкиваемся с не меньшим количеством проблем, гоняясь за этой мечтой. Люди всегда хотели, чтобы мир вокруг них был лучше; мы всегда мечтали и будем продолжать мечтать. А вам на прощание я бы посоветовал меньше слушать то, что художники говорят, и больше смотреть на то, что они делают.

Подробнее о выставке Цая Гоцяна, которая откроется в Пушкинском музее 13 сентября при поддержке Сбербанка, можно узнать по ссылке.

Сбербанк ежегодно поддерживает крупные культурные мероприятия по всей России. Например, является ежегодным партнером самого масштабного театрального фестиваля в стране — «Золотая маска».