Эрнст, Цыпин и другие — о том, как делался музей открытия Олимпиады-2014

Георгий Цыпин: «Технически никто в мире даже не пытался делать ничего подобного»

• Георгий Цыпин, художник-постановщик, соавтор сценария церемонии открытия XXII зимних Олимпийских игр в СочиФотография: geosnet.ruВсе-таки чем конкретно вы вдохновлялись, когда придумывали церемонию открытия? Некоторые эпизоды — это же сплошной Русский музей: вот Эль Лисицкий, вот Аристарх Лентулов, вот Илья Чашник.

• Честно говоря, ни об одном конкретном произведении я не думал. Разумеется, в голове полно образов — насмотрено-то немало за жизнь. Но в этой истории больше, чем образы, темы были важны. Сразу была идея, что вся церемония — это такая Дорога. Дорога как символ русской истории. И все это летит — воплощение мечтательности русского национального характера.
  
  Пролог церемонии — это про Пространство: «Вставай, страна огромная!» А основное действие — про Время, про «Время, вперед!». И, пожалуй, единственный художник, которого я много смотрел поначалу именно в связи с прологом, — это Рерих, потому что у него как раз пространство и воздух.

• На вас не похоже. Я видела много ваших работ, вы не из этой секты.

• Нет-нет, но я думал: вот у нас есть это колоссальное панно, этот самый громадный театр, стадион… Я с самого начала пытался мыслить масштабом места. Если в этом громадном театре ты делаешь самые обыкновенные вещи, например, вешаешь задник в тысячу метров длиной, то пространство обретает совершенно иное качество. И я думал сделать какую-нибудь живописную вещь, а потому смотрел пространства Рериха. Облака его. Все время хотелось как-то вывернуть пространство, потому что там, на этом стадионе, очень сильная вертикаль, колоссальная. Что-то мы мучились, цветные какие-то штуки придумывали… А потом я понял парадоксальным образом, что нужно делать абсолютно реалистично — то есть просто кусочки России. И как ни странно, у Рериха в этих его облаках тоже что-то такое происходит. Как будто бы земля разбита на острова. И я просто сообразил, что, чем реалистичнее будет сделано, тем сильнее. Не знаю, насколько это хорошо получилось, но идея была в том, что это абсолютно реальные фрагменты страны, от субтропиков до Чукотки, уникальные места — и самые обыкновенные. То есть если озеро — то Байкал, а если деревня, то ни в коем случае не Кижи, а самая обычная.

• Чтобы каждый мог себя в этом узнать?

• Да. Со своей простотой — лошадка что-то там грызет, березки… Естественно, русские образы, но обыкновенные. И потом все стали кричать: «Это же «Аватар»!» Ну и, наверное, подсознательно что-то из «Аватара» мы там сделали. Но я, как ни странно, никогда не думал про «Аватар», хотя многие так интерпретировали. Каждый человек видит свой источник. Например, Лентулова в сцене русского Средневековья Григорий Ревзин увидел и написал об этом, а я давно его работы не смотрел.

• Как же? Вы ведь сами говорите, что для вас было важно показать все в лоб, очень ясно, очень реалистично. И вот — поднимаются к небу чуть пританцовывающие купола — ясно, Аристарх Лентулов. Какие могут быть сомнения?

• На самом деле это, конечно, совсем не так ясно. Наверняка многие вообще не знают, кто это такой и что такое. Ведь в любой стране очень мало людей всерьез интересуются искусством и знают какие-то имена, и это вполне нормально. Но там у нас есть Лентулов! Действительно есть. Просто он живет где-то неосознанно. Мало того, я даже потом, когда Ревзин написал, вспомнил, что что-то такое мелькало, мы пытались делать кубистические купола — ничего не вышло, и мы сделали совершенно нормальные купола, по форме во всяком случае. У Лентулова они же рубленые. Но опять же так как у нас динамическая штука, то, может быть, и получился Лентулов? Каждый видит все что хочет. Все в этой церемонии я хотел показать через авангард. И увидеть всю русскую историю через какой-то острый, современный язык. Даже Средневековье. Хотелось сделать что-то свежее. Узнаваемое, но как будто взглянул на знакомое по-новому.
  
  Следующая после пролога сцена у нас Средневековье. Во-первых, там музыка Стравинского — значит, уже начало XX века, революция. Потом я все время вспоминал про Дягилева, который повез все это в Париж, и все поразились: «Цвета какие обалденные!» Но сегодня нужен другой шок, и мы стали смотреть японские моды. Ямамото какой-нибудь или Иссэй Миякэ. Эти кафтаны боярские — мы ведь толком не знаем, как они на самом деле выглядели. Мы их видим глазами Билибина, а Билибин, как известно, страшно увлекался японской графикой. И мы все время играли вот в эти неожиданные сочетания, неожиданные ассоциации. И боярин, скажем, в фэшн-одеянии — вот это интересно. А есть еще такая японская художница Кусама — там много чего от нее. Укрупнить, сделать все намного смелее, ярче — вот эти горошки, которые Кусама так любит, но вот такого размера. Конечно, это еще и потому, что стадион не камерный театр. Но опять же всюду ловушки: с одной стороны, ты хочешь все сделать ярко, смело, а с другой — телевизионная камера, которая все транслирует в подробностях и мелочах.
  
  Но если вернуться к вопросу о вдохновении, то это, конечно, Билибин в первую очередь, а после — Кусама, Ямамото, дымковская игрушка… Мы пытались создать ощущение галлюцинации: девочка увидела Средневековье детскими глазами, как Алиса в Стране чудес, и конечно, все это фантазия и цирк. Если сделать реальные средневековые костюмы — выйдет ужас. А мы решили эту историю свежо, современно. Стравинский у нас был, потом какой-то микс электронный. Музыка очень важна, мы все время имели в виду музыку. Ну и потом там хореографы были талантливые молодые ребята из Монреаля — они конкурируют с Cirque du Soleil, и там было что-то от этой акробатической эстетики.
  
  Потом имперская часть. Там тоже у меня была мысль с самого начала о бале, я уже делал когда-то «Войну и мир» и решил, что бал — такое отражение имперскости. Решил — и сделал самый большой бальный зал в мире. Люстра, которую мы, к сожалению, не успели повесить, — фантастическая, огромная, как корабль. Говорят, ее потом использовали на церемонии закрытия. Но это была наша люстра. Чудовищных размеров. И там внутри должен был сидеть оркестр. Но даже в отсутствие этой мегаломанской люстры все удалось, потому что, когда камера летит над вальсирующими на стадионе людьми, действительно создается ощущение космического бала. Он там и был — сначала теплая такая атмосфера, а потом начинается предреволюционное гниение, предчувствие краха, вальс Доги превращается в Кончерто гроссо Шнитке, начинает идти снег, рушится пол…

• Парадокс в том, что все это очень частная история. Просто взята архитектура стадиона, а его размер переводит все в сюрреалистическое измерение и задает ощущение Истории.

• После имперского эпизода начинается авангард. Про него у меня сразу была идея. Авангард — это наиболее мощный вклад России в историю мирового искусства, на Западе он известен, понятен и ценится. Это такой очень важный знак. Настоящее искусство. А заодно — способ выглядеть современно и неожиданно и уйти от иллюстрации. Революция, энергия XX века через искусство авангарда. Там, конечно, нет никаких конкретных репродукций, мы просто делали, что хотели.

• А я знаю многих людей, которые там видели Эля Лисицкого как живого…

• А он есть. И Малевич, и Родченко. Но не в лоб. Там была совершенно другая задача. Скажем, образ паровоза: если быть честным, то это уже не авангард, у Малевича не может быть паровоза, супрематизм ведь беспредметное искусство. А там — сразу и паровоз, и абстрактные кубы…

• Может быть, это Чернихов какой-нибудь?

• Чернихов? Я все время рассказываю такую историю: у меня есть довольно много книг об архитекторе и графике Чернихове, и я приехал в первый раз со всеми этими эскизами к Эрнсту и думал: «Сказать ему, что я вдохновлялся Черниховым? Наверняка не знает, кто это. Телевизионщик…» И в какой-то момент решился: «Одно из вдохновений — Яков Чернихов, знаете, кто это такой?» И тут выяснилось, что Константин Львович не просто знает, но у него есть подлинные работы Чернихова. И я понял, что с Эрнстом можно иметь дело, мы разговариваем на одном языке.
  
  А Чернихов очень пригодился в эпизоде про советский период. На самом деле вся эта советская история — это оммаж художнику Грише Брускину. У Гриши все советское общество разбито на архетипы. И у нас сцена построена на советских типажах: вот космонавты, вот стиляги, вот спортсмены, пионеры… Выпускники, студенты влюбляются, женятся, рожают детей — то есть внутри этого тоталитарного кошмара люди живут своей нормальной жизнью.
  
  Ну «Рабочий и колхозница» — понятно. Потрясающая на самом деле скульптура. Мухина всегда мне нравилась. Она прошла через кубизм, пока училась во Франции, и хоть это реалистическая скульптура, на ней явный отпечаток времени. А внутри там настоящий Чернихов или Татлин какой-нибудь. И видно, что это у человека мышление такое сверхсовременное, хоть скульптура и кажется реалистичной. Ну и технологии, которые Мухина использовала, — для тех времен это было совершенно гениально, как Фрэнк Гери какой-нибудь сегодня. Как эти листы клали вокруг конструкции без компьютеров, без всего, что есть у нас сейчас?
  
  На самом деле элементы авангарда есть и в этом, советском эпизоде. Заголовки газет на полу — это графика Родченко. Абстрактная композиция, которая была в авангарде до войны, она же остается на сцене и превращается вдруг в элементы строительства, восстановления послевоенного. Есть там кое-что и от Пименова с его «Новой Москвой». Когда снимали, я вдруг увидел — получилось.
  
  Потом все это разлетается. И на самом деле была идея — не знаю, почему никто этого не прочел, — что это тоже одна из утопий: полет как свойство русского характера. Все разлетается, остается просто девочка с воздушным шариком. Перед нами прошел и растворился еще один сон. От этой стройки, от этих передряг остается девочка — и всякий зритель истолковал этот поэтичный образ по-своему — кто-то с грустью об ушедшей эпохе, а кто-то с надеждой.
  
  Ну а потом был Космос. Я с самого начала пытался делать Гагарина, но что-то не получилось. И как-то это превратилось в олимпийских богов. Это уже компьютерная графика: как бы и созвездия, и олимпийские боги, и спортсмены.

• Вас послушать, кажется, что все само собой легко придумывалось и осуществлялось.

• Это, безусловно, не так. Во-первых, все это было очень амбициозно. Технически никто в мире даже не пытался делать ничего подобного никогда. И делать это в России — просто чистое безумие. Название выставки о церемонии открытия Игр, которая вот-вот заработает на ВДНХ, — «Механика чуда», и как раз, не будь всех этих трудностей, невозможно было бы оценить степень волшебства, уровень чуда. Конечно, не обошлось без ошибок. Например, когда меня пригласили, было уже достаточно поздно — стадион уже был фактически построен, без крыши. Там был не только я, но и еще несколько западных людей, которые сказали, что, помимо всего прочего, на берегу Черного моря делать что бы то ни было без крыши зимой нельзя. Там такой страшный ветер! Ураганы такие! Чудовищные вещи происходили: срывало куски железа… Не представляю себе, кто думал, когда планировал такой стадион, и чем думал. Но в последний момент решили делать эту крышу. И для того чтобы сделать такое шоу, как наше, нужна крыша. Все это опаздывало, приходило в последний момент, намокало, замерзало, лопалось — там был настоящий кошмар. Все это знали. И Путин в том числе. Все нервничали, разумеется. Но и работали все очень много, чтобы все получилось.
  
  У церемонии открытия три автора официально: это Эрнст, Болтенко и я. Мы все решали вместе: и сценарий, и музыку, и кто будет хореографом каждого сегмента, и все остальное. Константин Эрнст осуществлял надзор такой, немного с птичьего полета, а с Андреем Болтенко мы два года работали очень тесно, буквально бок о бок. Я больше отвечал за решение пространства, за визуальный ход. У первого режиссера Первого канала Андрея Болтенко фантастический опыт на телевидении — нужно ведь было делать дизайн под то, как это снимать. Андрей очень тонкий человек, он проделал колоссальную работу. А лидером был Эрнст, и он действительно взял на себя огромную ответственность и весь риск, так что окончательное слово всегда было за ним по всем вопросам.

• Как вас уговорили принять участие в этой истории? Или, ввиду того что вы всегда занимаетесь большими шоу, это естественный ход событий?

• Для того чтобы сделать такое грандиозное шоу, нужен совершенно особый опыт, и компаний, у которых подобный опыт есть, в мире очень мало, может быть, всего три или четыре. Одна из них, американская, которую уже привлекли для работы над Сочи-2014, со мной связалась. Я поехал в Москву и сначала действительно очень-очень сомневался, стоит ли ввязываться, потому что Игры — взрывоопасная смесь спорта, политики, искусства, организационных моментов, более горючее месиво замешать невозможно. И я не дал ответа, но когда летел обратно, то уже не мог себя контролировать и начал думать — засосало и невозможно было остановиться. У меня два образования — русское и американское, и я оказался в уникальной ситуации, когда мог объединить достаточное знание русской культуры, чтобы нащупать основные образы, со знанием современных технологий. И я чувствовал, что сделать это — почти мой долг. Есть множество людей, которые знакомы с технологиями, но не могут почувствовать темы, а есть другие люди, которые, может быть, знают, как нащупать темы, но совершенно не имеют представления, как такие вещи осуществить. Мне предлагали до того делать церемонию китайских Олимпийских игр, но я ясно понял, что никогда в жизни не смогу, потому что, если это не твоя культура, ты даже чуть-чуть ошибешься — и сразу возникнет страшная фальшь.
  
  Я живу в Америке уже 35 лет, и за эти годы, как ни странно, очищаются ощущения, кристаллизуются. Ты остаешься человеком русской культуры и думаешь: «Вот эти вещи я люблю, я всегда это буду в себе нести, вот их и надо показывать». В этом смысле наше шоу — абсолютно чистая и честная вещь. Согласившись работать над Играми, я пришел к выводу, что и Олимпиада, и открытие принадлежат всем, и нам в том числе — не важно даже, где мы живем. И это праздник. Не комментарий к истории, а именно праздник. Я хотел непременно сделать что-то, что должно всех вдохновить. Выставка объектов с открытия сочинских Игр на ВДНХ — очень точный шаг, хотелось бы, чтобы это вдохновляющее ощущение сохранилось и в павильоне «Космос».

• Вы показали Россию такой волшебной удивительной страной, полной талантливых людей и начинаний, которые разошлись по белу свету, но сейчас Россия, очевидно, совсем иначе выглядит в мире и с олимпийскими принципами мало ассоциируется. Как вам живется в этой реальности теперь?

• Времена всегда очень сложные и неоднозначные. И то, о чем вы говорите, мало имеет отношения к тому, о чем эта церемония. Она выше суеты, точнее, выше политики, выше сегодняшнего момента и вчерашнего. В мире все возможно, но ведь мы с вами не можем измениться! Эта церемония — о нас с вами, мы имеем такое же право на эту культуру, как и все остальные. А культура действительно великая. У меня с самого начала была эта очень важная мысль: я понял, что надо показывать Россию через культуру. Хотя, конечно, и культура бывает политизирована, но величие русской культуры отрицать невозможно ни при каких обстоятельствах. Все, что мы с вами и все остальные люди, которые живут русской культурой в той или иной степени, несем в себе, — это же никуда не делось. Вот это и есть то летящее над землей чувство, которое хотелось схватить, — то, что мы несем в себе. А то, что мы несем в себе, никакие внешние обстоятельства изменить не смогут.

  ---

Константин Эрнст: «Соревноваться с китайцами было бы самонадеянно»

• Константин Эрнст, гендиректор Первого канала, креативный продюсер церемоний открытия и закрытия Олимпиады-2014 Действительно ли до последнего момента все висело на волоске? 

• В подобных предприятиях, когда ты в прямом эфире разрабатываешь гиперсложное технологичное шоу с тысячами людей и сотнями объектов, все всегда висит на волоске. И зависит не только от степени твоей подготовленности, но и от судьбы. Я надеюсь, этот волосок, уходящий в небо, держала единственно возможная рука. Иначе не могу объяснить, как мы все это успели. 

• Если кратко сформулировать идеологию открытия — по сути, огромного рекламного ролика России, рассчитанного на миллионы телезрителей, — то в чем она заключается? 

• Когда я понял, что предстоит делать церемонию Олимпийских игр, я отсмотрел основные церемонии за 30 лет. Все они были сделаны в горизонтали. Все, что происходило — движение декораций и участников, — было привязано к горизонту стадиона. Так что я сразу решил, что мы будем делать вертикальный формат. Абсурдно иметь огромное пространство, гораздо большее, чем field of play, и практически его не использовать. Тем более стадионы устроены так, что зрители сидят по косой вертикали. Им гораздо удобнее наблюдать за происходящим в воздухе, чем за тем, что происходит на поле. 
  
  Вторая идея заключалась в том, что от России ждут балалаек, матрешек и медведей, кокошников, народных гуляний и каких-то деревенских радостей, а в современном потоке информации эмоциональный ответ вызывает только то, чего ты не ожидаешь, то, к чему ты не готов. Да и соревноваться с китайцами во взаимодействии тысяч людей между собой было бы по крайней мере самонадеянно. Поэтому — Россия произведет самую технологичную церемонию за всю историю Олимпиад.
  
  У нас было несколько вариантов церемонии открытия, и они радикально менялись в зависимости от конфигурации стадиона. Первоначально весь декорационный комплекс и люди должны были уйти под field of play и магическим образом появляться из-под земли, так как проект стадиона не предусматривал крыши. Несколько месяцев геологических исследований доказали невозможность этого способа реализации проекта, так как подземные воды были слишком близко. Поэтому встал вопрос о крыше. И несмотря на все сложности, в том числе финансовые, крыша была построена. Это радикально сократило сроки наших репетиций, потому что крыши не было в первоначальном проекте, но никакой возможности сделать вертикальную церемонию, кроме как появляясь из земли либо опираясь на крышу, не было. И под этот проект была сконструирована беспрецедентная подвесная система, состоящая из девяти направляющих и семидесяти двух кареток, перемещающихся по этим направляющим, каждая из которых могла поднимать тонну груза. 
  
  Определившись с пространством и формой, мы были готовы перейти к сущностным вещам. Что такое церемония открытия? Это презентация страны. Ты должен рассказать о том, что это за страна, кто здесь живет, что это за люди, какова их история, кем они были, что сделали для человечества, и попытаться передать свою любовь к ней. За несколько часов мы с Жорой Цыпиным, перебивая друг друга, набросали все основные главы нашего действа. На стадии детальной разработки к нам присоединился Андрей Болтенко. Но в целом то, что было придумано в январе 2012 года в течение нескольких часов, на 85% воплотилось на стадионе «Фишт» 7 февраля 2014 года. А наш аниматик, который мы сдавали госкомиссии, соответствовал тому, что происходило в воздухе над «Фиштом», на 99%, и Дмитрий Чернышенко — человек, который видел много проектов и их последующую реализацию, сказал впоследствии: «Так это же все, что было в аниматике, — так никогда не бывает!»
  
  Если говорить об инспирациях, о том, что воздействовало в принятии того или другого творческого решения, то это предмет не интервью, а монографии, поэтому откуда взялись острова, тройка, летящие купола, паровоз, пробивающий время, и в какой степени Малевич, Кандинский, Мухина, Чернихов, Лентулов, Эль Лисицкий, Билибин, Родченко, Эйзенштейн, Гоголь, Толстой, Дягилев повлияли на нас, нет возможности и времени обсуждать. Просто мы из всего этого сделаны. Эти картинки адекватны нашему глазу, эти звуки близки нашему уху и эти геометрические формы органично живут в нас. Нам оставалось только воплотить их в пространстве и придать этому осмысленную образность. И если меня спрашивают, экскурс ли это в историю страны, таймлайн России или выставка достижений русского искусства, то я отвечаю, что это срез лучшего в нас, лучшего, что в нас есть, и в первую очередь — из чего мы хотели бы состоять. Это то, чем мы гордимся, это то, что повлияло на весь остальной мир в той или иной мере, это то, перед чем логично и безвариантно стоит эпитет «русское». 

• Как осуществлялся отбор? Почему в «русский алфавит» и в программу церемонии открытия попали именно эти культурные герои — и кого решили оставить за кадром? По поводу кого было больше всего споров?

• Алфавит определял прежде всего я сам, хотя все члены креативной команды подбрасывали кандидатуры. На некоторые буквы великих русских героев и открытий больше, поэтому кем-то приходилось жертвовать. Так что наш алфавит — вещь сугубо субъективная, но, надеюсь, во многом соответствующая нашему общему пантеону русских героев. А, например, на пресс-конференции после открытия иностранная журналистка активно пыталась оспаривать первенство Зворыкина в изобретении телевидения. Представить, что русские и первые в космосе, и телевизор, и зерноуборочная машина, и куча других общеупотребительных вещей изобретена русскими, для многих западных людей культурный шок. Большинство из них готовы поверить только в то, что мы изобрели автомат Калашникова. 
  
  Думаю, что образ России — результат во многом злонамеренного геополитического антипиара ХХ века. Слишком уж мощно в ХХ веке Россия воздействовала на остальной мир. И если нам удалось аннигилировать часть этого антипиара олимпийскими церемониями, я счастлив. Ради этого нашей команде стоило потратить нервы и здоровье. 

• Что в этой церемонии самое амбициозное именно с технической точки зрения? Все эти подвесные летающие кони и острова — кто их придумывал и делал?

• Для реализации мы по всему миру собрали лучших людей — из Австралии, Голландии, Штатов, Швеции, Великобритании — и, конкретно сформулировав, заказали им объекты, сгенерированные нашим воспаленным сознанием. Обычно они искренне удивлялись, но говорили, что попробуют сделать. 
  
  У многих получилось.
  
  Олимпиада, может быть, самое интернациональное мероприятие из всех интернациональных. В нашем случае люди тридцати национальностей работали на образ России — не только, а в последний месяц уже и не столько за деньги. Ты общаешься на смеси нескольких языков — и тебя отлично понимают, а рыжий ирландец говорит: «Don't move left leg u korennoy v troyka». И в момент реализации шоу сотни людей из разных стран, работавших в нашей команде, были русскими. Они представляли страну, которую не только узнали, но и полюбили. А на церемонии паралимпийского закрытия наш технический директор с фамилией, начинающейся на О с апострофом, сказал: «А с Крымом все правильно, не слушайте наших». 

• Как соотносится образ России, представленный на открытии, с тем образом России, который сложился у нее сейчас, в конце 2014 года? Нет ли у вас ощущения, что те титанические усилия, которые были направлены на Олимпиаду и улучшение образа России в мире, ушли в никуда — события последнего полугода явно заслонили все, что было связано с Олимпиадой, и повлияли на образ России гораздо заметнее?

• Знаете, сильные эмоциональные образы временно могут перекрываться другими, но никуда не исчезают, и мне кажется, что мы сейчас находимся в последней фазе борьбы за статус-кво ХХ века. Кому-то хочется сохранить все то, чем он закончился, но движение истории — штука, не управляемая чьими-то хотелками. Она базируется на энергиях, не подвластных ни одному человеку и ни одной стране, никогда не застывает и не останавливается. Она объективна. Но в этой объективности есть мириады субъективностей каждого из нас. Мы, собственно, про это и делали церемонию. 

  ---

Андрей Насоновский: «Никто никогда не строил железную дорогу на крыше стадиона»

• Андрей Насоновский, исполнительный продюсер олимпийских церемонийФотография: antimonstrs.livejournal.com

• В чем особенность выставки «Механика чуда»?

• Мы стали первыми. До нас никто и никогда не выставлял сценографию олимпийских церемоний полномасштабно на долгий срок — выставка на ВДНХ в павильоне «Космос» продлится четыре месяца. Конечно, объекты из разных церемоний хранятся в музее Международного олимпийского комитета в Лозанне, но это крохи: полтора костюма, два-три небольших образа, выдернутых из контекста, видео. Существует мировая практика утилизировать основной объем декораций сразу же после церемоний. Вообще у шоу очень короткая жизнь. Вживую его видели чуть более 40 тысяч человек, оно, как и всегда, было рассчитано на миллиардную телевизионную аудиторию. Мы посчитали правильным сделать его абсолютно доступным для всех. Просто были уверены, что людям будет интересно посмотреть на эти огромные уникальные объекты вблизи и потрогать их руками. На выставке мы представим огромное количество деталей, покажем так называемые making-of — ролики о том, как создавалась каждая декорация, как ее тестировали, какие стадии производства она проходила. На выставке будут объекты, сделанные для церемонии в Швеции, Великобритании, Бельгии, США, Китае. Замечательные русские производители из театральных мастерских Леонида Керпека сделали элементы супрематического балета — блестящая декораторская работа. Есть и просто гигантские объекты, та же «Тройка» — 21x24 метра; три абсолютно отдельных механизма, гигантская кинетическая скульптура.

• Как можно доходчиво рассказать тем людям, которые не в теме, в чем именно была технологическая уникальность этой церемонии?

• Не хотелось бы перегружать вас цифрами, но, к примеру, вес крыши над стадионом «Фишт» — 9000 тонн. Для сравнения — стадион, построенный в Казани для Универсиады, весь целиком весит 11 000 тонн. В чем новаторство идеи Эрнста, Болтенко и Цыпина? Они придумали театр над головой. Никто никогда не строил железную дорогу на крыше стадиона. 4,5 километра рельсов, по которым по специальным электрошинам перемещались декорации. В обычной выставочной практике электрошины используют для освещения — в них можно вставить любой осветительной прибор и направить его на нужный предмет. А здесь по таким шинам ездила 81 каретка! Каждая несла 1,5 тонны объектов и двигалась со скоростью 2,75 метров в секунду. Одновременно мы могли перемещать 22 тонны декораций, это беспрецедентно много, сложнейший компьютеризированный процесс. Именно поэтому считается, что технологически церемония открытия недосягаема. Неслучайно она получила «Эмми»: русский проект был заявлен впервые в истории премии. Не секрет, что американцы, как правило, чествуют американцев. А тут сразу четыре номинации. В результате нам досталась одна статуэтка, но профессионалы поймут — одна из самых желанных. Нас наградили за уникальное решение по свету. 4000 осветительных приборов. 128 синхронно работающих проекторов. Отсутствие теней. Филигранное сочетание света и проекции, как мы говорим, «пиксель-в-пиксель».
  
  А чего стоило запустить ледокол «Мир» весом в 16 тонн в церемонии паралимпийского открытия. Или, например, просчитать, как работает программное обеспечение и выверить до миллиметров то, как собирается слово «Impossible» и превращается в «I'm possible», и сделать так, чтобы наш замечательный паралимпиец Алексей Чувашев, поднимаясь по канату на руках, приходил ровно в ту точку, где становился апостроф в церемонии паралимпийского закрытия. Немыслимо.

  ---

Екатерина Проничева: «Этот проект, помимо прочего, объясняет, что такое авангард»

• Екатерина Проничева, первый зам. гендиректора ВДНХФотография: пресс-материалыК нам пришли коллеги с Первого канала и предложили сделать выставку, которая показывала бы все технические и режиссерские инновации, которые были отражены в церемониях открытия и закрытия Олимпийских игр. Нам этот замысел понравился, поскольку он полностью отражает нашу концепцию: на ВДНХ должны демонстрироваться самые интересные и инновационные проекты, реализуемые в нашей стране. Одна из задач выставки — показать, как техническими средствами создавались чудесные декорации для открытия Олимпиады и как эти объекты живут сейчас. Для нас крайне важна образовательная ее часть, например, в церемонии рассказывалось про определенный период жизни страны, и он был проиллюстрирован авангардом. Собственно, проект, помимо прочего, будет объяснять, что такое авангард, какие художники принадлежали этому течению и какое влияние он оказал на общее развитие культуры в нашей стране и в мире. Многие объекты у нас будут интерактивными, но талисманов Олимпиады не будет, потому что оживить их и сделать так, чтобы они постоянно общались с публикой, технически очень сложно. Зато неподалеку от павильона «Космос» будут установлены те самые олимпийские кольца.