перейти на мобильную версию сайта
да
нет

«Однажды ты находишь свой почерк, и он остается с тобой навсегда» Фолькер Шлендорфф — об исторических травмах, Генрихе Белле и Гюнтере Грассе

В Москве прошел фестиваль нового французского кино, одним из гостей которого оказался классик немецкого кино Фолькер Шлендорфф. В программе показали его франко-германскую картину «Штиль» — про расстрелянных во время войны заключенных лагеря для интернированных лиц. «Афиша» поговорила со Шлендорффом о литературе и кино.

Архив

None

— В 50-е годы вы жили в Бретани совсем рядом с тем местом, где находился лагерь для политических заключенных, расстрелянных из-за акции партизан, к которой никто из самих заключенных отношения не имел. Почему вы решили снять про эту резню фильм? 

— Я жил там очень давно, больше пятидесяти лет назад, трудно сказать, почему именно. Как-то случайно наткнулся на один источник, где эта история в очередной раз описывалась, и она меня захватила. Меня поразила мысль: как это возможно, что в Европе, где мы сейчас так мирно живем, когда-то можно было настолько отчаянно бороться за жизнь и смерть? Стал углубляться в вопрос, искать документы, воспоминания тех, кто выжил. В живых осталась только одна старая женщина, но сохранилось очень много писем и каких-то отрывков. Хотел собрать мозаику, но не исторически-документальную. Для меня «Штиль» — скорее метафизическое рассуждение о жизни и смерти, о том, что собственно есть культура и цивилизация. И о жестокости. 

— В итоге вы собрали мозаику из дневников офицера и философа Эрнста Юнгера, рассказов Генриха Белля и статей французского журналиста.

— Я взял три абсолютно разных высказывания. Юнгер — определенный тип, офицер и чистоплюй. Другие пачкают руки, а он всегда сохраняет дистанцию и никогда не участвует «в деле». Очень в духе Пилата. Генрих Белль, как и Юнгер, во время войны служил во Франции — в Нормандии, тогда ему был двадцать один год. Он описывает другую ситуацию — у него очень понятные переживания простого солдата, оказавшегося оккупантом. Выносить подобное для человека, который хоть немного чувствует, невозможно — ты постоянно видишь, что ты здесь посторонний, что ты вторгся в чужую страну. Третий источник — письма самих заключенных шатобрианского лагеря, тоже очень простые – о мужестве. Они без жалоб и истерики. 

— Вы в своих интервью говорите, что для работы над фильмом взяли рассказ Белля «Завещание». У него несколько томов коротких новелл военной и околовоенной тематики. Чем вас привлекла именно эта?

— Остальные я тоже перечитывал. «Завещание» мне было важно не как новелла сама по себе, а как текст, содержащий определенную фигуру – молодого офицера, который едет с рюкзаком на велосипеде. Белля я использовал как источник, из которого брал цитаты; из «Поезд пришел вовремя» взял несколько предложений, из других рассказов еще что-то. Когда читаешь Белля, лучше понимаешь, что такое юношеский менталитет. То, что он делает, мне очень близко. Он никогда не скрывал, что пишет о самом себе. У него нет идеологии, он всегда исходит из индивидуума. Когда я снимаю фильмы по чужим книгам, всегда стараюсь максимально проникнуть в мир писателя. Удается не всегда.

— Вы больше не собираетесь снимать по Беллю?

— Я хотел экранизировать «Групповой портрет с дамой», мы начали работать над сценарием, но финансирование не нашли, а теперь уже слишком много времени прошло. Что-то похожее я сделал потом в Мюнхенском камерном театре на базе уже другого романа — «Женщин у берегов Рейна». Белль принадлежит своей эпохе, слишком. Сейчас по нему уже нельзя снимать — возможно, потом снова будет можно. Он писатель из пятидесятых, так это, по крайней мере, выглядит в Германии. И мне кажется, что в России он даже популярнее, чем у нас. 

 

 

«Другие пачкают руки, а он всегда сохраняет дистанцию и никогда не участвует «в деле». Очень в духе Пилата»

 

 

— Белль для вас важен, но самая известная ваша работа снята по роману другого немецкого автора, работы которого кардинально отличаются от того, что делал Белль. 

— Да, «Жестяной барабан». Хорошо иметь «самую известную работу». Гюнтер Грасс говорит о себе то же самое. У них с Беллем совершенно разные темпераменты, но они уважали друг друга. Белль немного рассказчик из XIX века, вроде Готфрида Келлера. Эстетически Грасс гораздо современнее и не так стилистически выдержан. Даже сейчас его произведения все еще выглядят невероятно современными. У Грасса нет умеренности Белля — все очень размашисто, очень резко, иногда ему отказывает вкус, и все начинает выглядеть слишком тривиально, гротескно, а потом снова спокойно. И подобные сцены идут друг за другом. Мне кажется, это больше похоже на то, что происходит в жизни, — она состоит из невероятных контрастов.  

— В немецком кино последних десятилетий три гигантских тематических блока: война, стена и Фракция Красной армии. Вы всегда специализировались на третьем пункте. 

— Если вам нужна статистика, то я как раз недавно подсчитал, что в двадцати одном моем фильме есть сцена казни, притом что я снял больше тридцати. Что именно это значит, я не знаю. Мои студенты спрашивают, почему я все время снимаю о каких-то старых травмах. Молодые режиссеры хотят снимать о семье. Отношения отец — сын, мать — дочь, братья — сестры. Думаю, в мирное время это нормально.

— Ульрих Келер в 2007 году написал статью «Почему я не снимаю «политические» фильмы». Он там говорит, что исторические фильмы поставлены немецкой киноиндустрией на поток. Вы не думаете, что делаете что-то чужое молодым немецким авторам?

— В определенном возрасте ты находишь свой почерк, и он остается с тобой навсегда. Появляется огромное количество самоповторов, самоцитат. Работ самого Келера я не смотрел, но на прошлой неделе виделся с Кристианом Петцольдом и Ниной Хосс. Сейчас они вместе снимают очередной фильм, и он будет про Берлин в 1944 году. Новость привела меня в ужас, потому что подобная история — нечто очень предсказуемое. Нина будет жертвой, и, конечно, должно получиться как в опере, где сопрано всегда страдает. Что касается вашего утверждения, то я не знаю, как на него реагировать, потому что я сам даже не могу описать, чем именно я интересуюсь. Та история, над которой я сейчас работаю, имеет отношения к нашей сегодняшней жизни — она о современной цивилизации. 

— Можете рассказать о том, что вы сейчас делаете?

— Я пишу сценарий, даже сегодня утром работал над ним в отеле часа четыре. Наверно, еще слишком рано что-то об этом говорить, но я сейчас думаю над новым фильмом по рассказу Макса Фриша «Монток». В последние годы его жизни мы были знакомы — снимали «Homo Faber» и, мне кажется, хорошо понимали друг друга. Думаю, что он был рад тому, что все с кем-то работает. Он болел, писать тогда уже не мог, но мог участвовать в работе над фильмом. Монток — маленький остров с маяком рядом с Нью-Йорком. Герой-писатель едет туда всего на одну неделю, чтобы подумать о жизни. Я пытаюсь найти сегодняшнего автора, не Фриша, который сейчас едет в Нью-Йорк и начинает размышлять об отношениях с женщинами, отношениях внутри трансатлантической Европы, о Германия и Америке, Америке и Европе в общем.  

— И все-таки, вы не чувствуете себя старомодным?

— Из недавнего у меня есть еще фильм «Девятый день», мне кажется, что он для современного зрителя. А про «Штиль» можно сказать, что я испытываю ностальгию по тем временам, когда было возможно и необходимо мужество. Всегда хотел быть молодым именно тогда, но опоздал на десять-пятнадцать лет. «Штиль» задумывался как нечто старомодное, существующее внутри эстетики своего времени. 

 

Ошибка в тексте
Отправить