Иностранец с табуреткой

Литовец Римас Туминас ставит в театре «Современник» «Горе от ума» Грибоедова. «Афиша» побывала на репетиции спектакля

Посреди сцены высится до колосников изразцовая печка, похожая на кремлевскую колокольню Ивана Великого. Справа от нее сложены дрова, слева — чемоданы. Сзади стоят разнокалиберные стулья, табуреты. В зале за режиссерским столиком сидит (костюм по фигуре, полосатая рубашка) Римас Туминас — литовец, любимый в Москве, причем не только публикой: Михаил Швыдкой, когда умер Михаил Ульянов, звал Туминаса на должность главы Вахтанговского театра. Туминас думал долго, наконец согласился. В Вахтанговском, где он когда-то ставил «Ревизора», Туминас проводит вечера, доводя до ума очередную премьеру другого режиссера. Днем он в «Современнике», где когда-то поставил выдающийся спектакль «Играем… Шиллера!» и где теперь он репетирует «Горе от ума». Фамусов — Сергей Гармаш, старуху Хлестову играют по очереди Валерий Шальных и Александр Берда, но сейчас не их сцена. Взобравшись на два табурета, в пяти метрах друг от друга стоят Иван Стебунов и Марина Александрова. Она играет Софью, он — Чацкого. Почему на табуретах — непонятно.

Стебунов
Я странен, а не странен кто ж?
Тот, кто на всех глупцов похож;
Молчалин, например…

Александрова
Примеры мне не новы;
Заметно, что вы желчь на всех излить готовы.

Туминас
(Стебунову, принявшему на своем табурете выигрышную позу.) Провоцируйте! Провоцируйте ее и себя! Чем противнее вы будете ей и себе, тем лучше. Но может, вам мешает ваша профессия актерская? Вы выходите на сцену, чтобы вызывать любовь. Вы думаете, раз зрители покупают билет в театр, то они вас любят. А вы их не любите, вы безжалостны будьте и к ней, и к себе! Убивайте в себе актера!

Чацкий
Я странен, а не странен кто ж?

Туминас
Хорошо было бы вообще весь спектакль сыграть на табуретках. Есть же в Москве театр «Табакерка», а я создам театр «Табуретка». Почему я хочу, чтобы весь спектакль сыграли на табуретах? Потому что тут вся ваша сцена. Табуретка — это как мир наш. Мы думаем, он огромен, а он — крохотный, и это все, что нам отведено. Если это знать, игра пойдет не вширь, а вглубь. Если получится, и вверх. Протопчите след на этой маленькой своей табуретке! Вы здесь в плену, поэтому требую безжалостности, ненависти!

Софья
(вытянувшись как струна, с ненавистью)
Примеры мне не новы;
Заметно, что вы желчь на всех излить готовы.
А я, чтоб не мешать, отсюда уклонюсь.

Чацкий
Постойте же. Оставимте мы эти пренья.
Перед Молчалиным не прав я, виноват;
Быть может, он не то, что три года назад.
Но есть ли в нем та страсть?
То чувство? Пылкость та?
Чтоб, кроме вас, ему мир целый
Казался прах и суета?

Туминас
Согнитесь, будто у вас живот свело, проскрипите эту фразу. И-и-и — вот так!

Софья
(сжав кулаки, с торжеством)
Вот нехотя с ума свела!

Стебунов спрыгивает с табуретки и кидается к печке. На печке стоит парень в русской рубашке. Это артист Евгений Павлов в роли Петрушки — того самого, что «вечно с обновкой». В пьесе это крохотная роль, в спектакле — огромная. Такие персонажи есть и в других спектаклях Туминаса — бессловесные свидетели происходящего. В «Маскараде», с гастролей которого в Москве пошло увлечение Туминасом, такой человек раскатывал на сцене снежный ком, все возраставший под аккомпанемент хачатуряновского вальса. Сейчас этот немой соглядатай выгребает пепел из печки и посыпает на голову Чацкого.

Чацкий
(парню в рубахе)
Она не ставит в грош его.

Туминас
(Чацкому.) Призывает жестами Лизу в свидетели. (Артистке Дарье Белоусовой, играющей Лизу.) Лиза жмется к стенке. Лиза чувствует, что она натворила. Боком повернитесь. Метлу в сторону отставьте.

Белоусова
(театральным шепотом)
Сударыня, за мной сейчас
К вам Алексей Степаныч будет.

Софья
Простите, надобно идти мне поскорей.

Чацкий
Куда?

Софья
К прикмахеру.

Чацкий
Бог с ним.

Софья
(с ядом)
Щипцы простудит.

Софья мягко спрыгивает с табурета. В воздухе запирает перед Чацким воображаемую дверь. Все это — под негромкую музыку литовского композитора Латенаса. Латенас — это фирменный знак литовской режиссуры. Впрочем, минимализм этот порой совсем перестает быть музыкой: фортепианные аккорды звучат разреженно, через паузы длиною в четыре-пять секунд. Долго слушая их, в конце концов начинаешь чувствовать, как в паузах протекает время.

Из-за кулис неслышно появляется тот самый Алексей Степаныч — Молчалин. Если конкретней, это артист Ветров с воображаемой флейтой в руках. Отпускает флейту лететь по воздуху — и натурально, звучит флейта. Все на сцене завороженно следят за полетом воображаемой флейты. Печальная музыка разливается в воздухе, Чацкий беззвучно плачет, уткнувшись в сундук.

Потом он увидит Молчалина, ставшего свидетелем его унижения, и будет кидаться в него ядовитыми фразами. Одновременно, стоя на коленях, он будет ковырять в замке воображаемой двери воображаемой шпилькой. А Молчалин будет наблюдать за воображаемой флейтой и спокойно поучать Чацкого, как тому следует вести себя в Москве.

Артисту Ветрову неуютно сидеть на табурете у края сцены. Кроме того, ему не хочется давить и так раздавленного Чацкого. А Туминас убеждает его, что это так естественно. Приводит пример из Стриндберга. «Помните, как это у него: «Моя жена стояла на краю скалы, и я подумал, что надо толкнуть — это так натурально, так естественно будет».

Туминас
И объясните ему: он в Москву приехал и в одном доме околачивается, а домов много. Объясните так: ты вот хочешь только в «Современнике» работать. А зачем? В Москве театров больше двухсот, а вообще в стране — четыреста пятьдесят. (Туминас входит во вкус, играет и за Чацкого, и за Молчалина.) «А вы, вы сам-то кто?» — «Я в массовке, на большее не претендую. Я стою на пятой кулисе и здесь чувствую жизнь. Вырываться вперед и кричать, как все ужасно, — это каждый дурак умеет. А ты попробуй жить у пятой кулисы и при этом любить театр».

Чацкий безуспешно взламывает воображаемую дверь. Молчалин на воображаемом шкафу нащупывает воображаемый ключ. Отпирает дверь без труда, оборачивается на Туминаса: где в сцене делать точку?

Туминас
Я точек, финалов не люблю. Умею их делать, но не люблю. Я сейчас с вами работаю — и не знаю финала. Я хочу наблюдать, как льется жизнь, простая, естественная, никому особенно не интересная. (Заводится.) Спектакль — это одна большая пауза. Это чудо — на время спектакля останавливается жизнь. А мы хватаемся за текст, мы привыкли к действию: действие, действие, точка — и снова помчались! Не люблю я это. Экономно надо играть, тогда возникнет красота. В безобразии есть красота. Актерская профессия — неправильная, безобразная. Но и в ней красота. Она тогда возникает, когда я узнаю, что я безобразен, — и соглашаюсь с этим. Душа все равно себя проявит, дымочек этот вот отсюда потянется.

Монтировщик
Извините, я вас заслушался, а нам декорации нужно разбирать.

Туминас
Да! Все? (Смотрит на часы.) Конечно. Сцена — ловушка, она провоцирует вас к театральности. Я тоже не знаю, как с этим бороться. Но завтра мы увидимся снова — и снова будем бороться.