Дети капитана Врунгеля
«Трио из Бельвилля» Сильвена Шоме – лучший полнометражный мультфильм года. Его премьера состоялась на Каннском фестивале, во Франции он собрал миллион евро. Дети любят в нем приключения, взрослые – ретростилистику. По достоинству оценив и то и другое, Алексей Васильев отправился на парижскую мультстудию Les Armateurs, где Шоме уже вовсю работает над следующим проектом.
Лето 2003 года войдет в парижские хроники из-за небывалой жары и неслыханного успеха французского немого мультфильма. Когда в августе столбик термометра уперся в сорокаградусную отметку, кассовые сборы «Трио из Бельвилля», премьера которого состоялась в мае на Каннском фестивале, подобрались к миллиону евро. Полнометражный дебют в режиссуре 40-летнего Сильвена Шоме, который прежде рисовал комиксы и номинировался на «Оскар» за короткометражку «Старушка и голуби», начинается с черно-белого мюзик-холла. Три фифы в чернобурках свингуют у массивного микрофона 30-х, пока толпа в смокингах и диадемах набивает желудок ресторана в стиле «бель эпок» в пышном заокеанском городе Бельвилль. Пленка сверкает проплешинами, звук – утробный, как из патефона. Через несколько минут эта картинка окажется телепередачей, которой развлекаются среди захламленного довоенной утварью французского домика бабушка и внук-сирота. Потом коричнево-бурая монотонность конца французских 40-х сменится ярмарочной пестротой начала 60-х, однообразная провинциальная рутина – азартом велогонки «Тур де Франс»: внук станет чемпионом, и его похитят заокеанские мафиози, бабушка бросится догонять их лайнер на водном велосипеде и окажется в Бельвилле. Ей встретятся те самые три фифы, уже сгорбленные и обнищавшие, в морщинах и чернобурках, поеденных молью, что были телекумирами бабушки и внука много лет назад, и помогут спасти Чемпиона из заточения.
Те, чьи годы учебы в школе выпали на брежневские 80-е, столь же утлые в плане телеразвлечений, как и послевоенное французское захолустье, и кто не мытьем, так катаньем выбивал себе больничный на неделю, чтобы не пропустить ни одной серии «Приключений капитана Врунгеля» в дневном эфире, благодаря «Бельвиллю» на полтора часа вернутся в детство. Как и во «Врунгеле», их ждет морское приключение, ажиотаж соревнований, гангстерито с сигарами в толстых губах, гротескная заграница с толстыми буржуями, трескотня массмедиа с ее «Два-два-три, три-два-два» и эстрадные интерлюдии. Французам этот фильм – как волшебная шкатулка, чудом сохранившая застойный аромат деголлевской эпохи. В анимации «Трио из Бельвилля» мгновенно заняло ту же нишу, что три года назад в художественном кино – «Амели». Поэтому сквозь воздух августовского Парижа, в котором почти ничего не движется, то и дело проплывает велосипед с семью парами педалей, на котором громоздятся унылый парень с перекачанными ногами, два гангстера с черными квадратными спинами, три старухи в чернобурках и бабуля в очках с толстыми стеклами – на бортах автобусов, сменных панелях рекламных щитов, в витринах кинотеатров. «Пираты Карибского моря», «Выдающиеся джентльмены» и «Ангелы Чарли» жмутся по углам, уклоняясь от велосипеда-триумфатора, который увозит из-под носа приличную долю их сборов: «Поди знай этих французов».
Тем временем триумфатор Шоме раскладывает пасьянс из черно-белых шаржей, на которых буржуа приданы черты сходства с представителями фауны. «Видите, это страусиха. Вот жирафиха, слон… Бегемоту я придал портретное сходство с Александром Дюма». В офис студии Les Armateurs, где я застаю режиссера, не проникает ни звука с улицы; он кажется таким же герметичным и непроницаемым для бактерий современности, как мультфильм, здесь произведенный. Шоме встречает меня с папкой эскизов к новому фильму под мышкой и без всяких предисловий бережно, сначала бросая взгляд сам, передает их мне чуть дрожащей рукой. «Посмотрите, этого дома больше нет, а во времена Коммуны он закрывал вид на собор Парижской Богоматери с набережной Сен-Мишель». Номинация на «Оскар» за «Старушку» облегчила ему поиск средств и команды на «Бельвилль» – на него ушло всего пять лет против десяти, потраченных на производство «Старушки» безвестным дебютантом. Теперь, когда после международного успеха «Бельвилля» любая мультстудия готова поставить «Шоме» на поток, он торопится запустить новые проекты, как блокадник – съесть привезенный освободителями хлеб. На мое замечание, что в коммерческих сводках французского кинопроката этой недели напротив графы «Трио из Бельвилля» указана сумма в 900 тысяч, он отрывает ненадолго очки от женщины-жирафа, бегло улыбается – «Мэ сэ па маль, но?» – и продолжает: «Так вот, действие будет происходить во времена Парижской коммуны… Знаете что, пожалуй, это будет трилогия. Но не такая, как «Терминатор» или «Индиана Джонс», а как «Приключение»–«Ночь»– «Затмение» Антониони. «Бельвилль» окажется центральной частью, фильм про Парижскую коммуну – первой, а завершу я все это танцевальным мюзиклом про парижский Ле Аль 70-х». – «И какова же сквозная тема?» – «Конец так называемой нашей эры. В фильме про Коммуну – он будет называться «Барбакоа», так испаноязычные креолы называют мясо на гриле – героями будут животные из парижского зоопарка, которых из-за голода собираются пустить на еду; такой прецедент, кстати, был на самом деле. Один добрый человек помогает им бежать, переодев людьми. Всякие звери, слоны и бегемоты проникают в общество, в салоны и рестораны, их повадки начинают пользоваться успехом, а сами звери – преуспевать. Это фильм о начале конца. Политический намек, я думаю, достаточно прозрачен?» Еще прозрачнее намек Шоме на главный источник его вдохновения. В начале 90-х 27-летний иллюстратор увидел на фестивале в Аннесси пятиминутный пластилиновый фильм англичанина Ника Парка, пародию на телерепортаж из жизни эмигрантов, где жители зоопарка – белый медведь, лемур, черепаха – рассказывают, как им здесь живется, и вспоминают родные места, причем каждого озвучивает актер-эмигрант – из тех мест, откуда родом зверь. Трюк с переодеванием животных в людей вообще очень дорог Шоме. На нем построена и «Старушка» – правда, там в птицу переодевался озверевший от голода жандарм в отставке, решивший поклевать на площади хлебных крошек под маской голубя. Шоме начал рисовать в два с половиной года, еще дошкольником следил за новыми сериями «Похождений Пифа», а в 70-х влюбился в комиксы Даниеля Гуссанса, который очень детально прописывал интерьер публичных мест и обожал рисовать толпу, создавая коллективные социальные карикатуры на те или иные прослойки французского общества. Но анимацией Шоме не интересовался вообще и впервые познакомился с мультпроцессом на фестивале в Аннесси; в поисках работы и по совету друзей он стал рассылать свои резюме по мультстудиям. «Ник Парк показал мне, что, оказывается, мультфильм можно выполнить как пародию на общество. Я находился под большим впечатлением от журнала Charlie Hebdo – он выходил с конца 60-х; на десяти страничках публиковались очень едкие карикатуры на политиков и бизнесменов. Сейчас его закрыли: уж больно зло там высмеивали сильных мира сего, от них камня на камне не оставалось. Когда в «Трио из Бельвилля» на телеэкране появляется Шарль де Голль, это моя дань тому времени, когда помыслить о появлении де Голля в качестве героя мультфильма было нельзя; тем, кто так и не смог нарисовать или опубликовать свои шаржи на генерала, и напоминание об относительности всякой демократии. Вот на днях американцы приезжали, заинтересовались финансированием моего нового фильма. А среди эскизов – шестилетняя девочка с папиросой. «Это что?» – говорят. Я отвечаю: «В те времена в Марэ девочка с папиросой была совершенно обычным зрелищем». Не понимают: «Вы же не всерьез?» Я говорю: «Всерьез. И эта девочка в фильме точно будет, а будете ли вы – ваше дело». В Америке и «Бельвилль» до сих пор не выпускают в широкий прокат – надеются, что я сделаю купюры, вырежу сцену с проститутками». В рубрике «Дети» парижского еженедельника «Парископ» тем временем «Бельвилль» рекомендован к просмотру гражданам от семи лет. И те – в полном восторге. Разве в семь лет может быть что-нибудь интереснее проституток?
Снова на ум приходит «Врунгель» с его вконец испорченными типами. Не задать вопрос о влиянии советской анимации невозможно. «Знаете, вы не первый человек, который мне это говорит. Я ее почти совсем не знаю, но очень возможно, что какие-то свои детские впечатления привнес главный художник «Бельвилля» Евгений Томов. Он родился в Болгарии, но вырос в СССР. Как-то он получил путевку на Кубу. Самолет приземлился на дозаправку в Галифаксе, и Томов сдался канадским властям как беженец. Через несколько дней произошел путч, СССР не стало, и вся его авантюра лишилась смысла. Но он остался в Канаде – там мы и познакомились в 1994-м». – «Эти океанские лайнеры со вздыбленными в поднебесье палубами напомнили мне яхты из мультфильма про капитана Врунгеля». – «Я склонен думать, что они вдохновлены афишами Кассандра, был такой дизайнер в 30-е годы, он придумал так рисовать корабли на рекламных плакатах». В свою очередь, Кассандр, чьим последним заказом стал логотип Yves Saint Laurent, родился и вырос в Харькове, а «Врунгель» поставлен в Киеве – забавный рейс совершил этот кораблик. «Евгений, – продолжает Шоме, – все понимает про перспективу и дотошен в деталях. Сейчас мы с ним получаем массу удовольствия, придумывая гамму для «Барбакоа»: Париж тех лет был освещен газовыми рожками и свечами, и мы решили, что в сочетании с зимним пейзажем, голыми ветками этот свет будет создавать безошибочную атмосферу. А когда делали «Бельвилль», больше всего мы наслаждались, рисуя машины. Они должны были быть выразительнее иных людей. В ту пору машин было меньше, дизайн их был более рукотворным, любовным. Почти каждый автомобилист придумывал своей машине какую-нибудь кличку – и да, они стоили человеческих имен. Не то что сейчас: выгляните на улицу, там же одну машину от другой не отличишь. Теперь всех интересует только зарабатывание денег, а на втором месте – все большое. Не только в Америке – уже и у нас массы людей начинают ценить рестораны за большие тарелки. Им не важен вкус еды, им важно, чтоб ее было много. То, что происходит сейчас в Европе: берут несколько уникальных культур и превращают в нечто, не имеющее вкуса и запаха. Поэтому для меня невозможна даже идея фильма о современности – я люблю создавать в мультипликации мир из малейших деталей и награждать каждую правом голоса».
Шоме разделяет точку зрения, что дизайн и стиль несут в себе не только печать времени, но и мораль общества, их породившего. Он думает, что успех его фильма во многом связан с тем, что среди безумия глобализации соприкоснуться с миром, в котором присутствовали уклад, здравый смысл и национальные особенности, – опыт утешительный. Америка, кстати, получила от него в «Бельвилле» уйму шпилек: чего стоит статуя Свободы с третьей степенью ожирения и рожком мороженого вместо факела в руке. Он рассчитывает, что ностальгические настроения заставят зрителей задуматься о ценности всего нефабричного, рукодельного – от вещей до эмоций. Особенно важным ему кажется, что внушительную часть аудитории составляют дети – будущее. А еще у него есть своя вертикаль в искусстве: «В ее самом низу трехмерная анимация – зачем делать мультфильм, чья прелесть в его полной искусственности, похожим на реальность? А наверху Луи де Фюнес – живой человек, который, играя, превращался в мультфильм».