Степанов о старых сериалах «Долбанутые»

Кажется, что ситкомы — это несложно. Пара несменяемых декораций, немного смеха за кадром и простейшее сюжетное коленце. Достаточно небольшого сбоя, какого-то крошечного заусенца на ровной глади бытия, чтобы жизнь превратилась в комедию с последствиями. В данном случае предпосылка такова: два разнополых лузера под тридцать Дейзи и Тим (она — как бы журналист, он — почти что художник-комиксист) находят в газете славную съемную квартиру под грифом «только для пар» и решают ради жилплощади имитировать семейную жизнь. Дальше как будто просто. Собственно, должен быть ситком: хозяйка (милая женщина с папиросой) смотрит с подозрением; сосед (полоумный деятель совриска) паникует и беспокоит; друзья (добряк-дурында в военной форме и модная девушка из прачечной) на подхвате, если поводов для смеха маловато.

С такими исходными «Долбанутые» имели все возможности стать стандартным, в меру смешным, но предсказуемо трафаретным телепроизведением о друзьях и годах, если бы за него не отвечали, что называется, «авторы». Сегодня в телевизионном контексте понятие «авторства» применяют по отношению к каждой второй премьере, но тут даже доказывать особо ничего не нужно: пройдет совсем немного времени, и комическая труппа, породившая «Долбанутых» (главным образом Эдгар Райт, Саймон Пегг, Джессика Стивенсон и Ник Фрост), рванет на большой экран, выдав сначала самую смешную комедию про зомби («Зомби по имени Шон»), а затем круто высказавшись в жанре полицейского фильма («Типа крутые легавые»).

«Долбанутые» — для своего жанра продукт новаторский: ни закадрового смеха, ни декораций (это от бедности) здесь нет. Райт снимает как будто и не ситком даже, а полноценное и весьма изобретательное кино. Использует натуру, легко меняет ракурсы камеры, сложно монтирует, не сдерживает себя ни в чем, черпая вдохновение в самых разных источниках. Типичный комический арсенал (да, здесь могут кидаться тортом и пердеть) с успехом используется в условиях, для этого не особенно предназначенных. Сверхкороткий — всего четырнадцать получасовых эпизодов — сериал часто заносит в область мрачных рассуждений о природе чувств и меланхоличных наблюдений за всполохами вечной человеческой неудовлетворенности. Чего стоит, скажем, серия первого сезона под названием «Искусство», в которой современный художник Брайан решает взглянуть в глаза своему прошлому.

Ситком призван расслаблять, а это, в общем, достаточно неудобное зрелище.

Можно сказать, что именно в рамках «Долбанутых» сформировался характерный авторский стиль Райта и компании — оголтелый фан-сервис под видом постмодернизма. Райт легко убеждает своего зрителя в том, что существует с ним на одной волне. Вспоминает то «Star Trek», то «Сияние», то еще что-нибудь из десятого класса. В жонглировании цитатами из поп-классики для гиков и сочувствующих он достигает порой такого совершенства, что становится неловко за себя и тех, кто на экране: неужели все мы родом из «Зловещих мертвецов», «Звездных войн» и Стивена Спилберга? «Секретные материалы», телеприставка, диванные сны о чем-то большем... Да мы же сложнее, мистер! А вот и нет — констатирует режиссер, заставляя хихикать над тем, как Марк Гэтисc изображает агента Смита.

«Долбанутые» — это, наверно, первый внятный портрет поколения кидалтов, причем не каких-то там астрофизиков со степенями, а простых ребят с района. Посредственностей. И от него веет жутью. Закончатся титры последней серии, но с героями ничего не произойдет. Американское кино легкого жанра даже распоследнему лузеру дает шанс на перемены, а Райт и его авторы (большую часть диалогов написали Пегг и Стивенсон) без лишних разговоров оставляют своих среднестатистических героев в уютном домике разбитых надежд. Утешительно гладят по голове, убеждая, что так оно, наверно, и лучше: желать вам, ребята, нечего, какие уж тут мечты. Зазор между фантазиями и реальными поступками огромен, и его необходимо осознать — не случайно одним из повествовательных приемов становятся гипотетические флешфорварды: герои яростно фантазируют на тему того, что они никогда не сделают в реальности. Осознать, что ты чего-то никогда не сможешь — это, наверно, и есть взросление. И, ей богу, это совсем не смешно.