Соловьев про «Одноклассников»

Визажист: Алексей Молчанов
Стилист: Наталья Ганелина

От своего соавтора Cофьи Карпуниной Cергей Соловьев узнал о полезных свойствах лизергина и о том, что важные мысли необяза­тельно додумывать до конца

— «Одноклассники» начались с того, что студентка Соня принесла вам новеллу в качестве курсовой, так ведь?

— Соня попросила назвать это новеллой, да? На самом деле это была фигня. Фигня, которая хотела прикинуться новеллой. Но я не мог понять, что в ней меня так зацепило. А потом до меня дошло. Про кинопрозу надо знать важную вещь: она всегда фигня. И плохие, и хорошие сценарии — все фигня. Но только за отдельными вещами стоит магия, а за другими — примитивный жлобский концепт. Я сейчас такой период переживаю — принципиального отказа от концептов, я уже наконцептился в жизни до отрыжки.

— Но вот ваш предыдущий фильм, так пока и не вышедшая «2-Асса-2», это не просто концепт, а суперконцепт.

— Ну, вторая «Асса» — это история про то, как один концепт съел другой. Там концепт на концепте концептом погоняет. А кончается история тем, что — в жопу вообще все концепты.

— И поэтому «Одноклассники» — такой ­принципиально наивный, антиконцептуальный, простой фильм?

— Соня вовремя подоспела со своей новел­лой, да. Там, даже если бить тебя по голове, абсолютно невозможно было понять, к чему она вообще на­писана. Это было описание такого ­придурочного суицида. И была там замечательная придурь, ко­торая меня заинтересовала, я понял, что тут есть что-то родственное мне. Сначала я пытался по­нять, разобраться, что происходит с этой девочкой, Соню даже много спрашивал, а потом решил — не нужно выяснять, что там с ней происходит, почему она вены режет. Нужно просто взять саму Соню. Если бы на ее месте была актриса — любая, даже хорошая, это была бы лажа. Я бы ее плеткой по ногам хлестал, а получилось бы все равно не пойми что. Она бы все время меня доставала: что это зна­чит, а почему это так, а зачем она так себя ведет. А с Соней мы слова друг другу иногда на пло­щадке не говорили.

— И все-таки, несмотря на то что история изначально была Сонина, кино-то получилось совершенно ваше, с очень узнаваемыми вашими героями.

— Ну я же не могу убить себя. Этот фильм мне вообще вот какую историю напомнил. Лев Николаевич Толстой получил полное собрание Пуш­кина. Открыл, как все умные люди, на послед­ней странице и наткнулся на какую-то абракадабру, которая звучала как-то так: «Гости съезжались на дачу, баронесса Ф…», полторы страницы, ниче­го особенного. Он прочитал и задумался. Походил-походил, еще раз прочитал. А потом еще круче за­думался. Потому что в этих строчках содержалась какая-то дикая энергетическая тайна. Он прочитал отрывок раз 500. Он был человек упорный, как и я. И наконец ему в голову пришла элементарная мысль: у этого отрывка есть какое-то начало и конец. Он прочитал текст 501-й раз и стал обдумывать начало. И в итоге из этого получился роман «Анна Каренина». Ни­ка­кого отношения к Соне эта история не имеет. Она на Толстого не похожа, вообще почти двоечница. Но какое-то магическое содержание у ее страниц было. И механизмы у моей истории были такие же.

— А как вы вообще сценарий писали, сидели за столом и в четыре руки печатали?

— Знаете такой анекдот, который очень напоминает мне нашу с Соней работу: по ту сторону реки молодые мужики строили коровник. Работали споро и весело, получалась херня. Я все время боялся, что получится дикая херня. А работа у нас интересно складывалась. Я, например, читаю лекции в Нью-Йорке, а Соня мне присылает СМС: «Лизергин — великая трагедия человечества. Он (лизергин) сродни экстракту гавайской розы. Человек, который открыл это дело, юзал каждый день и дожил до 120 лет. Как вам это нравится?» Я ей прямо во время лекции отвечал: «Найди возможность и воткни в любое место в сценарии».

— Когда фильм смотришь, возникает ощу­щение какой-то поэтической легкости и вместе с тем — небрежности. Вам как будто какие-то вещи додумывать не хотелось.

— Знаете, когда мы его делали, у меня было ощущение, что я нахожусь в плену маразма. Полного маразма, но очень светлого и прекрасного. И я подумал, что-то мне это напоминает, какую-то работу я уже делал с таким ощущением, и, как ни странно, я вспомнил «Сто дней после детства». Не сюжет, нет, ничего похожего в фильмах нет, но вот чувство одинаковое. Это дети, с которыми происходит что-то такое, что они не могут сформулировать и не хотят формулировать. Они хотят резаться, уезжать, но не разбираться, разбираться они будут когда-нибудь потом. И я понял — это слабо умное кино. Но только именно в три слова — слабо, но умное, не тупое. У меня все в эту формулу уложилось. Не потому, что оно глупое, а потому, что да, неохота додумывать. Главное — сохранить ощущение, а не объяснить, к чему вообще это все. Мне мила эта картина тем, что я как будто выкинул мусор. Я знаю, что если ­задуматься, то можно такого было наснимать, но мне не хотелось задумываться.

— Возможно, потому там какие-то вещи очень в лоб сделаны. Весь первый акт про отцов и детей, где родители — это такие патологические монстры, которые ездят на лимузинах, пьют водку и орут песни, размахивая российскими флагами. Это правда так, наверное, но про это ведь можно было бы посложнее снять?

— Да, но только я себе запретил. Для меня было важно почти схематично показать, как вот эти монстры на лимузинах с золотыми статуэтками якобы хорошо понимают, что они хотят для своих детей. Но все, что они хотят передать своим детям, — это катастрофическая фигня. Ну, естественно, только если мечты самих детей не ограничиваются сталелитейным заводом и дорогим автомобилем.

24-летняя Софья Карпунина училась на экономиста, потом поступила во ВГИК в мастерскую Соловьева и Валерия Рубинчика. Киноновеллу про девушку, кончающую жизнь самоубий­ством, написала в качестве курсовой работы. Когда Соловьев попытался выяс­нить, зачем героиня режет себе вены, ответила: «От обиды», что и стало началом их совместной работы. Сейчас на четвертом курсе, снимает дипломный фильм

— В фильме есть два важных персонажа — герои Михаила Ефремова и Даниеля Ольбрыхского. Это ведь такие воины света у вас?

— Да, я долго не мог понять, чем меня занимают эти два идиота. Один вечно пьяный, другой псих, но потом понял: если есть какие-то хранители у молодого поколения, то это эти два придурка. И вообще их братья, их люди. Потому что родители, которые дарят золотые статуэтки, ­ничего, кроме суицида, вызвать не могут.

— Ну есть вот еще бабушка. Важный как раз культурологический персонаж, который обычно против родителей и на стороне детей.

— Да, бабушка, такой поэтический персонаж из мировой культуры, из Сэлинджера. Но только здесь получается, что бабушка — это тоже фуфло. Бабушка — е…нутая, простите. И на самом деле совсем не ласковый персонаж, потому что голова ее забита катастрофической херней — умер Сталин или все-таки жив и так далее. И внук смотрит на нее и думает: «Господи, какой же это кошмар». Так что в ней тоже никакой истины нет. А эту бабушку, кстати, мы с Соней встретили ночью в кафе «Жан-Жак», и это никакая не актриса.

— Ой, а мы ее там никогда не видели.

— Ну она поздно приходит, часа в три. Она именно такая, как в фильме, сидит по ночам в «Жан-Жаке» в шляпе и читает французский роман.

— Гоа, где происходит финальная треть ­фильма, — такая заезженная фактура, что в пошлость можно за три секунды скатиться. А вы ­прямо Вернера Херцога какого-то там даете.

— Мы много снимали документально, без ­всяких постановок. Ну и потом, моя слава там сыграла большую роль. Кто-то сказал, что Сергей Соловьев приехал доснимать «Ассу». И все русское население Гоа приехало и послушно бес­платно снималось во всех сценах.

— Важный момент — и для «Одноклассников», и для «Ассы-2», — что там есть свои и чужие. И между ними, конечно, война. Так вот в «Одноклассниках» показано, что можно от зла убежать, спрятаться и жить дальше, а в «Ассе-2» картина совсем мрачная. Там открытым текстом говорят, что тебя все равно догонят и убьют, ну или в лучшем случае переломают руки. Где все-таки правда, вы сами как думаете?

— Всех убьют, всех именно убьют. Но уйдут все ангелами. Когда я делал новый фильм, я понял, что единственное, почему эти герои могут победить, — это потому, что они не используют свой мозг. Они как-то совсем по-другому дышат и живут. И в силу этого поступки, кото­рые они совершают, дают странную надежду. И они, может быть, выживут. А вот герои «Ассы» — они проиграли.

— Вот смотрите, есть Южная Корея, которая была полицейским государством примерно до того же момента, до которого полицейским государством были мы. И вот в 92-м у них за­канчивается тоталитаризм и происходит не­вероятный взрыв в области кино.

— Да, корейские фильм чудесные, удиви­тельные.

— Почему такого не случилось с нами? ­Почему у нас до сих пор посреди голого поля ­торчат три руки и вместо взрыва мы получили пшик?

— Любите вы Листа, Моцарта, Сальери,
Лавки букинистов, летний кафетерий,
Споры о Шекспире и о Кальдероне
В городской квартире в Киевском районе.
Ах, Париж весенний! Как к тебе добраться?
Рано утром в Сене можно искупаться.
Вы себя погубите западной душою,
Заграницу любите — ох, нехорошо.
Мастера палитры, вы не виноваты,
Ох, космополиты — милые ребята.
Любите вы Брамса, нравится вам Врубель,
Так подайте рубль, дорогие братцы.

Это Шпаликов. Ответил я на ваш вопрос?