Смерть Венеции

Первая – значит, такого раньше не было. Московская – выставки по всему городу. Международная – проекты со всего мира. Биеннале – значит, через два года, даст бог, будет вторая. Звучит неплохо – притом что основной темой обсуждения в кураторской группе был вопрос «А нужно ли это вообще здесь и сейчас?». Накануне беспримерного вторжения современного искусства на территорию города на него попытались ответить Константин Агунович, Антон Горленко и Екатерина Деготь.

Мелик Оганян, SLOWMOTION, from SLAVE to VALSE

1. Основной проект:

45 молодых художников в Музее Ленина, Музее архитектуры и на станции метро «Воробьевы горы»

Сколько художников достаточно для проведения большой сборной выставки в Москве? На последней Венецианской биеннале, если считать всех упомянутых в каталоге, было больше четырехсот. Цифра 45 – а именно столько авторов примут участие в основном проекте Московской биеннале – возникла, по выражению куратора Ярославы Бубновой, в формате профессиональной шутки. Ведь пятерых явно мало, а в сотне проектов куратор запутается, и зритель наверняка не досмотрит до конца. Москве, пожалуй, будет довольно сорока пяти.
Что-то мешает описывать эту простую сборную выставку как простую выставку, где собраны четыре десятка художников со всего света: разного пола и вероисповедания фотографы и режиссеры, изготовители коллажей и инсталляций. Во-первых, мешает тема биеннале: «Диалектика Надежды» – плодородное словосочетание, практически безграничное понятие – заглавие книги политолога Бориса Кагарлицкого 1980 года.

Во-вторых, кураторская лексика, которая чрезвычайно близка лексике политологической: геополитика, национальная идентичность и так далее. Раздутая от ассоциаций тема-девиз, геополитика с европоцентризмом, идентификация Москвы между Западом и Востоком, а также, например, открытое письмо Бориса Кагарлицкого, протестующего против использования его книги: все вместе образует плотное, удушливое облако, сквозь которое выставка с молодыми художниками выглядит мелкой и неприметной.

Они выбирали вшестером. Из числа молодых (25-30 лет), независимо от жанра и темы. Для молодых (независимо от темы и жанра) встреча с любым из этой шестерки равна попаданию на небеса. Примечательная деталь: каждый куратор мог предложить по одному автору в основной проект без обсуждения, и самый  интригующий вопрос к кураторам был именно об этом: «Кто блатные?» Ответа нет. Не все ли равно? Снова политическая корректность. Да и вообще, кураторы тектоническими плитами ворочают – как-то неудобно к ним лезть с такими глупостями.

Биеннале, говорят, меняют города. Также, бывает, меняют города крупные музеи и стадионы. Когда сто лет назад было решено устроить регулярный форум современного искусства в Венеции, от Венеции дурно пахло, а любовь к Венеции была редкостью. Градообразующий фактор биеннале вряд ли уместно обсуждать в Москве. Это чересчур, но в этом чересчур весь пафос современного искусства и есть.

Художник всегда придает себе больше значения, чем есть на самом деле. Именно этим он в состоянии обеспечить себе бесперебойный источник питания, подключившись к которому, он обеспечивает свои странные занятия. Один хочет переселить людей на облака, второй превращает экспозицию в холодильник, третий музей минирует, четвертый музей обворовывает, пятый делает музей из немузея – стихийные бедствия такого масштаба, что развлекают, но не производят разрушений.

Художник – странное существо, с точки зрения мотивов своей деятельности и собственных целей. Он не должен оправдывать ничьих ожиданий, занимается ему одному ведомыми вещами, желает переустроить мир, в частности, сочинив собственную его модель, и одновременно рассчитывает на успех. Это смешное, практически детское противоречие не имеет разрешения. Кураторы же, собрав в Москве молодых богоборцев и обеспечив контакт между их утопическим миром и, скажем, пассажирами московского метро, могут рассчитывать на успех практически в любом случае. Метро ведь – как Венеция сто лет назад: дурно пахнет и мало кому нравится.

Константин Лузер
Lichtschreibmaschine/Light Type Writer
2004