Я приду плюнуть на ваши могилы

Севастопольская актриса Наталья Романычева пыталась найти в своей героине что-то хорошее, но продюсеры фильма и сама героиня оказались против

Наталья Романычева про Чужую

— Что это у вас?

— Это я у храма Христа Спасителя в лавке пряники купила. Все время всем подарки привожу только из duty free, надо и совесть иметь.

— Как вы вообще в эту историю попали?

— Совершенно случайно — в тот момент, когда другой человек уже был практически утвержден на роль. Григорий Алексеевич Лифанов, который во ВГИКе преподает, Антону Борматову, режис­серу, передал диск со спектаклем по Шницлеру «Лю­бовный хоровод», где я играла Леокадию. Антон мне позвонил.

— А про книжку вы к тому моменту слышали?

— Нет. Я летела на пробы, не зная, куда лечу. На месте уже прочитала книжку.

— Вздрогнули?

— Мне вообще не понравилось. Вот совсем. Мы когда между собой потом общались — герои, оператор, режиссер даже, — оказалось, у всех такая первая реакция была. Резкое неприятие. Потом уже там что-то открывается, отыскивается. Но сначала… Ну диалоги прикольные, но именно диалоги, кстати, в финальном варианте ушли процентов на семьдесят. Там несколько раз все сокращалось, переделывалось. Вылетали какие-то замечательные юмористические вещи.

— Это, как я понимаю, была сознательная идея продюсеров — по максимуму выжечь из фильма все доброе и светлое.

— У продюсеров установка была на то, что все чувства и сантименты надо убрать. А мы все время пытались со своей стороны героиню очеловечить. Оправдать ее.

— Но она же все-таки нереальная сука.

— Конечно, я знаю. Но любого человека ­можно довести до крайней степени отчаяния. Когда не­возможно уже терпеть измывательства над собой — над душой, над телом. Кто-то лома­ется, а кто-то, наоборот, начинает вести себя так, что все умрут, а я останусь. Что сука и стерва — ну да, она по факту сука и стерва. Но при таких раскладах, не стань она сукой, она бы просто не выжила.

— Хотите сказать, она когда-то была хоро­шей девочкой?

— Была. Года в три.

Чужая — первая большая роль Романычевой в кино. До этого самой заметной была подружка Маши Шалаевой в фильме «Первокурсница»

— А правда, что финальное убийство сто раз переснимали?

— Всего дважды на самом деле. Первый вариант был такой романтический, лирический — там даже не было момента попадания пули в тело. Просто разговор, потом тщ-щ-щ — брызги крови и мозгов на стене. Довольно сентиментально.

— Эрнст сильно контролировал съемки? Мне кажется, он «Чужую» своим фильмом считает.

— Те немногочисленные моменты общения, ­ко­торые у нас с ним были, — никакого негатива у ме­ня от них не осталось. Он появлялся, да. Было не­сколько смен, когда он присутствовал плотно — сидел у плейбэка и контролировал ­процесс. На фи­нальном убийстве он всю смену просидел.

— А вы же фильм не видели еще?

— Мы с друзьями договорились, что пойдем в Севастополе на первый сеанс. Я сяду на задний ряд с ведром попкорна, а друзья — на первый. И они, когда что-то не нравится, будут оборачиваться и кидать в меня помидорами.

— А вы, ну, побаиваетесь того, что увидите?

— У меня сейчас немножко неадекватное восприятие — так долго это тянулось, такой сменился калейдоскоп эмоций и чувств на эту тему. Я раньше всегда играла более-менее себя, а тут персонаж, который настолько кардинально от меня отличается. Немножко страшно. Нужно было присвоить себе какие-то чужие черты. И это не без последствий. Был период в жизни, когда Чужая на меня очень активно действовала. Теперь уже выветрилась как-то. Сейчас, когда какие-то фотосессии, я периодически ее вызываю обратно. Но она уже не имеет надо мной такой власти. А раньше висела. Вилась надо мной все время. Наверное, потому что эта история была такой долгой — снимали три года, с перерывами, в какой-то момент нам всем стало казаться, что это никогда не кончится. Довольно тяжело.

— А что было сложнее всего?

— В любой ситуации оставаться человеком и не смотреть на мир сквозь призму личных обид!

— Господи, это откуда?

— Это из спектакля моей юности. Нет, на ­са­мом деле, если бы я периодически включала Чужую и разруливала некоторые жизненные истории с ее точки зрения, жилось бы мне гораздо легче. Но оно не пересекается. Роли — это роли. А в жизни я вот — покупаю пряники.