Неделя Пола Томаса Андерсона «Роковая восьмерка» (1996)

Четыре человека. Две четверки на игральных костях. Дурная восьмерка бесконечности. Название кажется закономерным: дело не только в том, что hard eight — термин игры в кости. Дебют Пола Томаса Андерсона — о месте и состоянии, из которого нельзя выбраться (круглосуточная реальность казино), о закольцованной стабильности вселенной. Попытке бегства и возвращении.

Впрочем, сам Андерсон упорно не хотел называть свое творение «Hard Eight» (хотя русский перевод «Роковая восьмерка», вероятно, озадачил бы его куда сильнее); ему казалось, что достаточно имени главного героя — «Сидней». Это город в Австралии, сказали на студии. «Роковая восьмерка» вообще была первым и последним, судя по дальнейшим поворотам андерсоновского карьерного сюжета, моментом, когда постановщику пришлось столкнуться с серьезными ограничениями: бороться за собственный монтаж (помог Каннский фестиваль, отобравший для показа в программе «Особый взгляд» режиссерскую версию), снимать не на анаморфическую оптику, а на Super 35 (тут никто не помог), пытаться развести продюсеров на то, чтобы вместо полноценных начальных титров на экране была лишь строчка «Фильм Пола Томаса Андерсона».

На первый взгляд может показаться, что простая криминальная история, написанная (по словам самого Андерсона) всего за две недели, слишком далека от всего, что режиссер будет делать потом: как от многофигурной симфонической сложности «Ночей в стиле буги» и «Магнолии», так и от монументального неоклассицизма «Нефти» и «Мастера». Если подходить ретроспективно, то камерная, горделиво демонстрирующая винтажный блеск «черной серии» «Роковая восьмерка» сближается скорее с другим удивительным заносом Андерсона — ромкомом «Любовь, сбивающая с ног». И там, и здесь режиссер танцует на жанровых костылях, то ли игнорируя, то ли превознося формальные условности. Это, конечно, нуар. Типичный нуар, в сердце которого лежит секрет слишком темный, чтобы его раскрывать. Но не только.

Рассказ о взрослом сироте Джоне (Джон К.Рейлли), как будто случайно подобранном у затрапезного дайнера благообразным престарелым игроком, — это еще и своего рода прото-«Мастер». Сидней (Филип Бейкер Холл) становится для Джона не просто спасителем, но наставником. И еще это первая попытка рассказать об отцах и детях (пока без технического блеска «Магнолии» и «Ночей в стиле буги», хотя длинный проход Сиднея по казино и минутное появление распоясавшегося Филипа Сеймура Хоффмана предвещают будущее).

Это типично андерсоновский поворот: поиск старшего, того, кто знает, как жить, который выливается в кошмар. Добрый дарт вейдер Сидней не просто помогает Джону похоронить мать, не просто говорит, что тот ему «как сын», но и убивает Джимми (Сэмуэль Л.Джексон) — единственного человека, который может оспорить его отцовские чувства. Этот бледный, вампирический отец выполнит то, чего не сделал для Джона отец настоящий (ближе к финалу фильма зритель поймет почему): он научит его делу своей жизни, избавит от первых помех, найдет ему невесту, отправит в свадебное путешествие. Но главное — со слезой посмотрит видеозапись венчания. И не беда, что отец суррогатный. В мире дешевых обивок, неоновых реклам и богатого звона жетонов в игровом автомате все немного иллюзорно.

Это город-мираж, выигрыш — временный, неприятности — мнимые, невеста — шлюха, а домашний очаг скукожился до мини-бара (обретя свое первое пристанище, Джон гостеприимно предлагает Сиднею распечатать гостиничный холодильник). Андерсон намеренно усугубляет ситуацию: даже игорный рай не совсем настоящий «вместо Лас-Вегаса заштатный Рино («The Biggest Little City in the World» — «самый большой городок в мире»). В полном соответствии с местом действия речь всегда идет о смешных суммах: человека приковывают к кровати из-за трехсот долларов, а все сбережения бывалого гангстера оказываются равны шести тысячам. Неслучайно проживший среди этих миражей свою жизнь Сидней старательно пытается отделить правду от лжи. Перебарщивает с чаевыми, лишь бы официантка в баре не делала так усердно вид, будто он ей нравится. Оберегает Джона от мнимого друга Джимми. Долго переспрашивает, чтобы удостовериться, что возлюбленная Джона, Клементайн (Гвинет Пэлтроу), действительно неравнодушна к его пасынку.

Где-то же должна быть правда? Иначе не на что опереться? Тем обидней осознавать, что сам Сидней врет не меньше, чем то, что его окружает. Правдив может быть лишь пистолет в его руке.