«Много антирусских художников развелось» Андрей Прошкин о фильме «Орда»

— «Орда» — пожалуй, первая большая картина об эпохе татаро-монгольского ига. Мало кто из режиссеров интересовался этим периодом российской истории, хотя, казалось бы, — такой простор для фантазии.

— Нет, какие-то картины про Орду были. Стыдно сказать, «Андрей Рублев». Там, конечно, все чуть-чуть позже, но примерно тот же период. В любом случае изначально это была не моя инициатива. Мне позвонили продюсеры, сказали: «Есть идея снять фильм про святителя Алексея». Я, честно говоря, подумал, что раз компания называется «Православная энциклопедия», то я еду просто вежливо отказываться: «Вам же нужно, чтобы народ шел в храмы и прочее, а юродивые — это не ко мне». Но они меня убедили, что им не нужна пропагандистская картина, и все как-то закрутилось. Так что исторический период был определен не мной.

— Продюсеры уже видели результат?

— Они видели фильм, и у них появились некоторые опасения, что это гораздо менее кошерно, чем им бы хотелось. Я очень благодарен Сергею Кравцу, по-моему, он совершил настоящий подвиг. Ему, безусловно, было бы гораздо проще дать нам с Арабовым по башке, взять кого-то другого и сделать что-то более «правильное». Если я не связан с церковью никакими обязательствами и в любой момент могу взять и уйти, то Сергей все-таки должен как-то сосуществовать с церковью и патриархией. «Православная энциклопедия» не является частью патриархии, это светская организация. И для них было очень смелым решением сделать и одобрить такую картину. Я очень рад, что Сергею за нее не дали по шапке.

— Вы сразу решили, что сценарий будет писать Арабов?

— Да, это случилось довольно быстро. Я даже могу объяснить, почему. Во-первых, на мой взгляд, Арабов — выдающийся сценарист. Один из трех-четырех в России. Во-вторых, он искренне и глубоко религиозный человек, но у него нет идеологических шор. Он не будет бегать к духовнику, написав страницу, не будет разбивать себе лоб в поклонах. Он находится в очень человеческих отношениях с религией — он все про нее понимает, ничьи чувства при случае не заденет, и в то же время — очень мощный автор.

— Да, с чувствами верующих сейчас надо аккуратнее быть.

— У нас проблемы с поведением части иерархов и верхушки РПЦ, с ее странными отношениями с властью. Я не уверен, что это история именно про верующих и религию — это, скорее, бюрократический момент. На мой взгляд, мы именно про это фильм и сняли.

— Но в итоге после показа на ММКФ ваш фильм назвали антирелигиозным.

— Ну глупостей-то много у нас говорят. Его одновременно назвали православным боевиком. Мы получили за «Орду» и слева, и справа, что, в общем, предполагалось. Мне кажется, что у нас все просто привыкли к штампованным ходам. Если кино о митрополите, то он должен быть с нимбом — не ходить, а ступать…

— …а вы предельно очеловечиваете главного героя.

— Да, некоторые даже пишут, что он у нас получился похожим на Льва Толстого, но мы не хотели его таким делать. Если это и получилось, то совершенно случайно. Мне кажется, мы делаем и то, и другое — то есть и очеловечиваем его, и мифологизируем одновременно. С одной стороны, мы старались, чтобы персонаж вызывал доверие и был похож на живого человека. Это почему-то у всех вызывает ненависть. С другой, за ним есть некие идеи, в нем есть определенная мифологичность. Мне довольно тяжело про это говорить, потому что я больше чувствую, чем понимаю.

— Но при этом вы постоянно говорите, что «Орда» — в первую очередь кино о современности.

— На мой взгляд, смысл заниматься историческим кино есть, если кино резонирует со временем, в которое оно снимается. Когда мы с Арабовым стали читать материалы о монголах, оказалось, что они во многом перекликаются с современностью. Для меня это не прямая параллель, но метафора, имеющая отношение к сегодняшнему дню.

— Путь русского человека, окруженного варварством; поиск Бога в мире, давно его утратившем?

— Ну, по-моему, это скорее история про то, можно ли жить без Бога. Притом что формально он есть.

— И не работает по заказу.

— И слава богу, что не работает по заказу. Мы для себя формулировали, что пытаемся показать столкновение горизонтального мира, постмодернистского, и человека из вертикального мира. То, как они сосуществуют, влияют друг на друга, оттесняют друг друга. Ну и, конечно, то, что слабость может быть сильнее силы, что путь силы далеко не всегда побеждает. Мне кажется, что основные принципы, на которых стоит наша сегодняшняя орда, почерпнуты из источников о монгольских обществах. Честно говоря, я ненавижу говорить о смысле и прочих вещах. Всегда скатываешься в пошлость, поэтому я предпочитаю этого не делать. Но могу сказать, что когда мы делали фильм, то использовали как источники, так и личный опыт.

— То есть вы не стремились к исторической достоверности?

— Это очень сложно. Какие-то документы о XIV веке остались, но их немного. Более того, они все-таки в большей степени касаются государства и политики, а не того, как жили люди. Но, конечно, мы сознательно двигались в сторону мифа, поскольку у нас в основе житийный сюжет. Когда мы конструировали жизнь, то не столько старались воссоздать некий мир, сколько решить свою режиссерскую задачу. Мы использовали все, что можно было узнать об Орде и Руси. Другой разговор, что одно дело — псевдореализм, другое — миф. Мы пошли вторым путем. Вот «Жила-была одна баба» Андрея Смирнова — тоже политическое высказывание, но режиссер это отрицает. Я полагаю, для Андрея очень важно то, что он знал о времени, о котором снимал, но все-таки его эпоха несколько более изучена, чем наш XIV век. Может быть, если бы мы все знали про то время, мы бы тоже пошли этим путем, а так нам пришлось копаться в современности, своей жизни и каких-то своих проблемах и страхах.

— «Патриотический блокбастер» у вас не получился.

— Нет, конечно, нас просто никто не ограничивал. «Православная энциклопедия» и Сергей Кравец оказались очень культурными, интеллигентными людьми, преследующими скорее культурно-просветительские цели. Наш первый разговор был посвящен как раз этому. Я говорил, что не умею снимать исторические, пропагандистские фильмы, но никто не расстроился. Ни разу во время съемок мне не говорили: «Делайте патриотичнее!» Что странно, потому что сейчас все, видимо, решили, что всем будет приятнее и интереснее, если телевизионщики и киношники будут заниматься прошлым, а не современностью, только обязательно с патриотическим уклоном.

— Основываясь на законе о квоте на патриотическое кино?

— У меня ощущение, что государство, которое вкладывает большие деньги в кино, просто ищет для себя обоснование того, зачем оно, в принципе, это делает. И не может понять, что делает оно так просто потому, что кино должно быть — в Европе, например, нет кинематографии, которая существует без государственной поддержки. Чиновники всегда ищут какую-то цель, и, видимо, патриотизм — та цель, которая как-то оправдывает средства. А что может быть лучше для патриотизма, чем прошлое? Безопасно, все уже упаковано. Главное, сделать так, чтобы школьники могли смотреть.

— Ваш фильм тоже, в принципе, школьники могут смотреть — казалось бы, XIV век, Орда, торжество жестокости. А у вас все насилие как будто нарочно завуалировано.

— Я не знаю, какой у нашего фильма будет прокатный рейтинг, но за насилие я спокоен. Просто где-то мы показываем его крупно, где-то, наоборот, уводим за кадр, но это, на мой взгляд, не делает его менее страшным. Сначала жестоких сцен было больше, но мне не хотелось, чтобы с экрана читалась идея эскалации насилия, упоения насилием. Насилия ради насилия. Мы довольно сильные эпизоды убрали, чтобы насилие не превратилось в аттракцион. А в XIV веке правда было трудно — довольно жестокое было время, и не только в Орде. Вспомните, я не знаю, Стрелецкий бунт и его последствия. Тем не менее кто-то говорит про «Орду», что это безобразие, жестокость и антирусское кино. Не получается, в общем, православного блокбастера.

— А это какое-то новое увлечение — религиозные блокбастеры? Спилберг и Ридли Скотт снимают эпос про пророка Моисея, Аронофски — про Ноя, даже Уилл Смит придумал себе режиссерский дебют — про Каина и Авеля.

— Много антирусских художников развелось. На мой взгляд, это действительно стало трендом — потому что мы, справившись с Боженькой и прожив какое-то время без него, немного растерялись. Мы сами не понимаем, хорошо это или плохо. И более того, даже справедливо это или нет. И волна картин, затрагивающих эту тему — не церковь, а отношения человека и Бога, как раз и пытается найти ответ на вопрос, как нам жить дальше.

— То есть помочь нам всем теперь может только Бог.

— По крайней мере есть ощущение, что та пустота, которая возникла, когда Бога заменили, требует заполнения и, как выяснилось, материалистическим путем не заполняется. То есть существует острота и парадоксальность этой темы, так как религия — достаточно важный вопрос для какой-то части общества. А то, что творится с церковью и вокруг нее, вызывает скорее противоположные чувства. И это-то как раз и приводит к тому, что появляются религиозные фильмы. Более того, есть замечательная картина Сергея Карандашова «Странник». В высоком смысле религиозная вещь, тихо канувшая в лету. Прекрасное тем не менее кино. Про отношения человека с Богом.

— Ну это вообще довольно распространенная сейчас тема — выяснение отношений с Богом.

— Согласен. Одни из самых религиозных режиссеров сейчас — братья Дарденн. Я, кстати, об этом и говорил «Энциклопедии»: «Если вы собираетесь заниматься такой темой, подумайте над тем, чтобы уйти от прямого изображения служителей церкви и прочего». Такие вещи лучше всего работают на парадоксе. «Рассекая волны», например… Вы правы, это же одна из самых главных тем сегодняшнего времени. С другой стороны, мы живем под лозунгом «Бог умер», и поскольку это привело к определенным последствиям, ряд художников старается это дело осмыслить. Редко, правда, кому-то удается спорить с Ницше.

— Полу Томасу Андерсону довольно блистательно удается.

— Да-да, я не видел еще «Мастера», но он про это уже «Нефть» снял. Я прочел про «Мастера» статью и считаю, что эти два фильма полностью взаимозаменяемы. Суть в том, что всем надо у него учиться изъясняться метафорически.

— А что вы дальше собираетесь делать?

— Если сумеем собрать деньги, то у Арабова есть такой сценарий — «Орлеан», который мне очень нравится, и я хотел бы его поставить, потому что может получиться необычная картина для российского кино. Про что она — объяснить сложно. Это формально мистический триллер с элементами черной комедии, где участвуют два маньяка. Довольно любопытная вещь, потому что все говорят, что такое кино нашему народу не нужно.

— Почему не нужно?

— Ну просто это не прямое и не приятное высказывание типа «Карлсона». Мне сложно сказать, мы же себя не препарируем. По-моему, это картина, которая может быть интересна как история и как зрелище — весьма специфическое, надо сказать. Такая страстная и неглупая штука. Но мы сейчас все редко снимаем, потому что, во-первых, нет сценариев, которые хотелось бы снимать, а во-вторых, даже если они появляются, то сложно найти финансирование. С каждым годом чувствуется, как сжимается удавка, — мы должны снимать кино для зрителя. Зритель должен его смотреть, а он, к сожалению, сейчас такой, что приличное кино не смотрит. Неважно, наше — не наше, без разницы. По крайней мере в тех масштабах, которые нужны для коммерческого успеха. Зрителя надо развлекать, а развлечь его можно чем?

— Прямым и приятным высказыванием.

— Совершенно верно. Если прожить всю свою жизнь в окружении той немыслимой пошлятины, в которой мы существуем: рекламные щиты, телевизор, музыка, которая отовсюду бьет, то конечно — это несколько портит вкус.