«А дальше понты исчезают» Братья Пресняковы о сериале «После школы» и человеческих отношениях с Первым каналом

— Давайте по возможности представляться: кто из вас что говорит.

— Сразу можем сказать, что по своему желанию и выбору вы можете подписывать ответы кем угодно — Владимиром или Олегом.

— Вы до такой степени единый организм?

— К сожалению, да.

— Я видела «Изображая жертву» и «Европу-Азию» Дыховичного по вашим сценариям. Как Первый канал-то у вас произошел?

— Вы считаете, что такого не могло произойти? (Смеются). А что такое Первый канал, может, вы нам откроете секрет?

— К вам пришли Первый канал и Disney. Выглядит так, как будто большие корпоративные монстры пытаются абсорбировать контркультуру.

— А, в этом смысле. Абсорбируют контркультуру — Маш, а это что такое? Мы как бы не в теме, что такое Первый канал и Disney. И почему они не могут возникнуть после «Изображая жертву». Наше главное условие, всегда — мы делаем то, что хотим, и пишем то, что хотим. Если это условие не нарушается, работаем с кем угодно.

— То есть у вас был карт-бланш?

— Да.

— Какая-то рамка все же была? Пишут, что «После школы» — адаптация «High School Musical».

— Вы сами лучше нас знаете, что пишут и говорят — все что хотят. К «High School Musical» это не имеет никакого отношения. Может быть, потому, что в нашем фильме много музыки? Но «После школы» — не в чистом виде мюзикл. Просто там много песен — от Цоя до Кэти Перри; все были прописаны в сценарии с самого начала. Если в целом говорить о художественной ситуации, то ограничения продуктивны. Когда ты что-то написал или какой-то мир начал раскручиваться в твоей голове, все равно придется ограничить его, отделить от остального. Ограничения — внутренние, они были у нас и когда мы делали «Изображая жертву». Даже в быту люди себя ограничивают. Важно заниматься тем, что интересно.

— Задачу же вам какую-то ставили?

— Задачи были очень размытыми. Насколько мы поняли, обратились к нам, потому что с задачами как раз возникли проблемы. Мало что формулировали, только: «Как вы думаете, что могло бы сейчас в ящике представить жизнь современного подростка, чтобы подросток вообще включил этот ящик?» Или вообще человек, не только подросток. Мы можем делать вид, что знаем: как жить, как писать, что такое коммерческое кино… Но когда доходит до дела, выясняется, что никто ничего не знает. Все оказываются в нулевой точке. А дальше понты исчезают: кто-то держит удар и может произвести нечто интересное людям, а кто-то — нет. А наша ситуация… Позвонил Андрей Болтенко, наш очень хороший друг, описал проблему. Сотрудничество с Первым каналом и Disney — человеческая история. Это не то, что корпорация к нам обратилась через каких-то роботов. Пришли, потому что осознали, что прежние законы — не действуют. Нет интереса, трудно привлечь внимание, все слова сказаны — и умные, и забавные, и прикольные. Не работает. Поэтому ищут людей. Ваш вопрос понятен: мы авторы, у которых есть сложившийся имидж. Но внутри мы каждую секунду разные. Очень любим общаться, любим современную музыку, смотрим кино, самое разное — даже такое, которое никто не смотрит.

— Какое например?

— Не обязательно то, которое где-то идет или выложено. Вот недавно мы пришли лечить зубы…

— Вы зубы тоже вместе лечите?

— Да. Когда у одного заболит, ждем, когда заболит и у второго, и тогда идем. Так вот, врач-стоматолог говорит: я снял любительский фильм, хочу вам показать. Это очень интересно: человек снимает кино, задействуя своих коллег, друзей, и у него достаточно сложные постановочные сцены — при этом он врач, которому ты доверяешь лечить свои зубы. И кинематографист в душе. В общем, никаких ограничений на нас наложить нельзя, потому что Первому каналу и Disney самим интересно посмотреть, как мы это сделаем.

— У Disney были уже попытки что-то производить в России — сказка «Книга мастеров», которая провалилась, потому что была сделана по международным маркетинговым рецептам, а они не сработали.

— Да, им несколько лет писали какие-то сценарии, и они, наверное, сами чувствовали, что все мимо.

— А как вы стали не только сценаристами «После школы», но и режиссерами?

— Неожиданно. Мы написали для Disney сценарий сериала, они отправили текст в Лос-Анджелес, а им там сказали: «Эти ребята хорошо пишут, вы с ними на несколько сценариев контракт заключите». Что и произошло. А в случае «После школы» мы знали, что с режиссурой нам будет помогать Андрей Болтенко.

— Это ведь он был постановщиком инаугурации Путина?

— Да.

— Пустые улицы Москвы — тоже он придумал?

— Узнаете у него, мы, честно говоря, про эти вещи не спрашивали. 

— С чьей точки зрения снят фильм? Мне показалось, что это скорее угол зрения не 15-летнего мальчика, а его родителей — подростков из 1990-х, у которых дети скоро закончат школу.

— У нас девять серий — практически девять совершенно разных фильмов, по одной на героя. Сквозная тема — взросление, первые романтические переживания. И взгляд все время разный. В первом эпизоде наш герой Стасик пишет в блог к Никите Сергеевичу Михалкову — он у него вместо воображаемого друга. Как подкатить к девочке? Как выжить в новой школе? Стасик — киношный человек, он все время с камерой. Серия снята с точки зрения мальчика, у которого стерта грань между реальностью и вымыслом. Он всегда в кино.

— Может ли Михалков в принципе быть кумиром 15-летнего подростка?

— Знаете, сколько людей пишут письма знаменитостям? Стасик хочет стать режиссером и пишет тому, кого считает авторитетом. У него плакаты разные киношные на стенах висят. А у героя пятой серии, Гарика, в комнате плакат с Моникой Белуччи, потому что он real hero. И девочка, с которой ему интересно в реальности, это такое своеобразное воплощение Моники Белуччи, Вечной Женственности — Фрида.

— У нее еще мама, которую Дина Корзун играет, похожа на Ренату Литвинову.

— Мы уже столько мнений выслушали, на кого она похожа. Некоторые говорят — Соловей из «Рабы любви». Мама Фриды — художник, такая разлетевшаяся на осколки Вселенная… Вообще, кино, как и любое художественное высказывание, стремится быть цельным. Но для нас важным было донести мысль о том, что наша реальность фрагментарна. У нас самих достаточно часто меняется настроение, что-то перестает быть интересным, и мы переводим взгляд — такова наша органика. Она во многом перенеслась в кино, которое мы сделали. У серий есть общая структура, но важно было запечатлеть мозаичность мышления — и взрослых, и подростков. Мы все считаем себя цельными, но человек так же и фрагментарен, он рассыпается в эмоциях, в мыслях. Иногда, рассыпавшись, интересно собрать себя как-то по-другому… Или вообще не собрать. Наши персонажи часто возникают в роликах YouTube — прямо внутри фильма, — там запечатлены как будто самые интересные моменты их жизни. Это то, что они могут предъявить миру в качестве доказательства того, что они в этом мире были. Что еще остается: писать роман, автобиографию, эпопею? Пока ты думаешь, ты забываешь. Что мы помним друг о друге? Что я сам могу вспомнить о себе — какие-то фрагменты, самые яркие впечатления, эмоции… Стоит ли собирать из них что-то цельное, не миф ли это — сознание, личность, «я»? Есть повод об этом подумать — когда ты внутри ролика YouTube и кто-то ставит тебе лайк. Быть — значит быть воспринятым.

— Там, кстати, довольно рискованный по нынешним временам момент: со Стасика спадают штаны, и всех поражает открывшаяся картина. Даже есть намек на гей-линию — его одноклассник начинает кричать: «Это мой друг, мой!»

— Вы сейчас погружаете нас в какую-то незнакомую реальность. Мы продолжаем верить, что два парня могут дружить друг с другом по иным мотивам.

— Так или иначе, вы только что нарисовали ужасную картину тотальной зависимости человека от лайка.

— Мы в этой реальности живем. Это не просто зависимость от лайка. Уточняем, что речь идет именно о тех, кто хочет рассказать о себе, рассказать даже самому себе. Не у всех есть такая потребность. Нет ее — и ты свободен, прежде всего, от своего собственного «я».

— Все равно людям нужны свидетельства со стороны, подтверждения, что они существуют.

— Все еще фатальнее. К сожалению, мы зачастую живем так, что чужая оценка определяет нашу самооценку. Самооценка — психологи знают — не внутри, а в отражениях, которые человек получает от посторонних. Если говорить о нашем кино, то это все лишь мысль, контекст, который мы как авторы осмысляем. В общем, герои «После школы» существуют в такой реальности как рыбы в воде. Для них нет ничего фатального в том, чтобы выложить ролик о своей жизни на YouTube. И эти ролики становятся частью фильма.

— Там есть эпизод, в котором в YouTube попадает директор школы — в качестве «чувака, у которого мороженка стекает по холодильнику»…

— И он произносит в это время монолог о том, что раньше надо было совершить подвиг, чтобы прославиться. Спеть хором по ЦТ «Пропала собака» или спасти жизнь кому-то. Что остается делать в такой реальности? Сказать себе, что весь этот новый мир — не совсем серьезно. Хотя в глубине души мы-то знаем, что серьезно.