Джеймса Холла — профессора американской литературы, читающего курс, посвященный бестселлерам, — часто спрашивают, почему он рассказывает в учебных аудиториях о таком «трэше», как «Унесенные ветром» и «Долина кукол» Жаклин Сьюзан.
В снобском отношении к популярным романам нет ничего нового. Еще в 1713 году Ричард Стил, обозреватель The Guardian, потешался над растущей как на дрожжах аудиторией романов: «Все эти люди читают просто так, из одного удовольствия».
Читатели, которые просто хотят приятно провести время! Вот он, апокалипсис.
С самого начала — когда этот жанр только появился, в XVIII веке, — роман не требовал от своих читателей никакого специального образования; грамотный — и слава богу. То была церковь, открытая для всех желающих. Еще более оскорбительной — для элитистов вроде Стила — была похабная, таблоидная, плотская характеристика этих первых английских повестей. Они были веселыми; они были непристойными; они, без всякого стеснения, апеллировали непосредственно к сердцу. Они были про социальную мобильность, в них раскрывались тайные миры высшего общества. Персонажи, действующие в романах, подвергались различным опасностям. В общем, все то же самое, что происходит и в современных романах.
Однако ж примерно в начале ХХ века романисты разошлись по двум разным тропинкам. Популярная литература как потакала запросам массовой публики, так и продолжала потакать. А вот модернисты — Джойс, Дос Пассос, Фолкнер и другие — решили, что подлинная задача романиста вовсе не сводится к рассказыванию историй. Согласно их концепции, сюжет и персонаж — всего лишь второстепенные инструменты, тогда как главное — это эксперимент с голосом, фабулой, точкой зрения, а также новым акцентом на стилистическом изяществе. Романы, который расхваливались знатоками, была все более интеллектуальными, сложными. Тогда как в XVIII веке романы воспринимались как развлечения, теперь то была пища для академических исследований; их должны были деконструировать и анализировать профессионалы; искусство «разбирать» романы стало новой эзотерической дисциплиной.
«К тому времени, как я сам попал в академическую среду, в 1970-е, нас называли формалистами — псевдоученые в белых халатах, которые в своих лабораториях анализировали романы, стихи и пьесы. Чтение романов перестало быть удовольствием. Романы требовали образованности — чтобы читатели могли оценить самые что ни на есть тончайшие моменты. Даже простенькие, прямолинейные вещи вроде «Приключений Гекльберри Финна», которые до того радовали десятилетних детей и их родителей на протяжении почти столетия, теперь требовали комментариев от патентованных профессионалов.
Сам я поначалу читал как раз фантастику и детективы, и уж только потом, когда сделался профессором литературы, сделался постоянным читателем «Радуги тяготения» и «Козлоюноши Джайлса», а также романов Фолкнера и Вирджинии Вулф. Я изжил свои мальчишеские читательские привычки — ради того, чтобы стать специалистом.
В 1984 году я замыслил прочесть курс о наиболее популярных американских бестселлерах всех времен — разумеется, исключительно с тем, чтобы показать всю их никчемность по сравнению с Высоким Литературным Каноном. То должен был стать семестр, посвященный изучению чудовищ — ужасных и нелепых.
Странным образом на протяжении этого семестра та страсть к чтению, которую я испытывал в подростковом возрасте — и подрастерял за годы академических штудий, — вновь ожила, и внезапно я подверг сомнению те представления о «литературе», которые я исповедовал. Пока я ублажал свое небо, вкушая тончайшие литературные деликатесы, миллионы моих товарищей по любви к чтению объедались калорийными и легкоперевариваемыми «Челюстями», «Экзорцистом» и «Долиной кукол».
«Кэтнис Эвердин — персонаж попроще, чем Глазастик Финч, но история-то та же самая»
Теперь, после того как я читаю этот курс уже двадцать лет и написал книгу «Хит Лит», в которой описаны открытия, которые я совершил по ходу, мне кажется, я вновь присоединился к огромной культуре — и в процессе заново напитал свою душу. Теперь я могу читать «Голодные игры» с охотой и легкостью — и не просто читать, а еще и видеть там особенности, которые обеспечили роману коммерческий успех (на самом деле там обнаруживаются все двенадцать часто повторяющихся признаков, которые я нашел в других мегабестселлерах — вроде «Крестного отца», «Убить пересмешника», «Кода да Винчи» и многих других популярных романов двадцатого века»).
С этого момента своей карьеры я вообще перестал понимать смысл литературного снобизма. Как кто-либо, кто по-настоящему любит книги, может не замечать, сколько новых читателей притягивает каждая такая книга? «Гарри Поттер», «Голодные игры», «Бесконечная шутка» — какая разница? В наши дни, когда чтение художественной литературы вообще находится под угрозой как вид досуга, с какой стати мы должны завидовать успеху какой-либо книги — и уж тем более такой, которая вызывает энтузиазм у молодежи?
Ну да, Кэтнис Эвердин — персонаж попроще, чем Глазастик Финч, но история-то та же самая — про юную душу, оказавшуюся во враждебном мире. Однако, возможно, когда миллионы тех, кто читает «Голодные игры», заканчивают трилогию и водят глазами по книжной полке, чтобы еще раз погрузиться в антиутопическую вселенную, они откроют для себя еще один большой бестселлер былых времен — и, как знать, может, это будет «Дорога» Кормака Маккарти или «1984» Оруэлла. Как знать.
Тем и прекрасно чтения ради удовольствия. В тот момент, когда ты пролистываешь последнюю страницу и закрываешь книгу, гремучая смесь печали и радости, которую ты чувствуешь, запросто может перерасти в страсть узнать что-то еще. Мне нравится размышлять о бестселлерах как о промо-образце наркотика. После того, как ты нашел то, что тебе нравится, книги всегда будут обладать некой особой притягательностью. Это работает абсолютно для всех. И никакого специального образования не нужно.