Пина мыла раму

17, 18 и 19 декабря в Москве покажут балет Пины Бауш «Мойщик окон»

В Москву приезжает со своей труппой Пина Бауш – женщина-хореограф в черных мужских ботинках. Став великой и ужасной еще в середине 1970-х, Бауш остается ею по сей день. С той только разницей, что тогда ее обожал Феллини, а теперь – Альмодовар. В Москве покажут всего один сравнительно недавний ее балет – «Мойщик окон». Юлия Яковлева вспоминает классические постановки Бауш и разъясняет ее творческий метод.

Вы ее видели, если даже не были в балете никогда, но смотрели фильм Альмодовара «Поговори с ней»: в начале и в конце фильма герои смотрят именно ее балеты. И ни в одном другом кино я не встречала балетной цитаты, приведенной столь осмысленно, с таким пристальным знанием предмета. О Пине Бауш Педро Альмодовар рассказал точно так же, как о своей матери: все.

В первом эпизоде герои смотрят «Кафе «Мюллер» – произведение раннее и знаменитое. В нем двух немолодых женщин в белых мятых рубахах (то ли ночных, то ли больничных) с пустыми спящими глазами сомнамбулически носит среди хаотично и плотно расставленных стульев. Растерянный мужчина – единственный, кто здесь бодрствует, и он едва успевает расшвыривать стулья на пути бегущих женщин. Санитар Бениньо в фильме говорит, что смотреть на это жутковато, и он прав: Пина Бауш обожает метод непрямых физических воздействий на зрителя, и когда эти женщины бегут мягкими животами прямиком на твердые рогатые стулья, то ежишься и непроизвольно скрещиваешь руки – ты, сидящий в безопасной темноте партера.

В начале 1970-х Бауш перевернула театральную зрелищность, и эту новую реальность назвали «танцтеатр». Идиотизм теперь уже почтенного термина можно оправдать лишь тем, что мозг тогда плавился, а язык присыхал к нёбу при виде таких «танцев» и такого «театра». Бауш сыпала на сцену сухой торф, который смешивался с человеческим потом, втыкала живые гвоздики; она заставила своих артистов подать со сцены голос, научила потеть, падать, курить, стоять, лежать и превратила этот жаргон тела в искусство, а своих танцовщиц – в злющую мускулистую стаю. Еще никогда балет, при всей его природной страсти к женским ногам, не осмеливался быть столь воинствующе «вагиноцентричным». И сколько же дур с тех пор сделало карьеру, подражая Бауш! Спуская по грошику в день то, что великая немка швыряла грудами. Выдавая свою менструальную истеричность за раскаленную нетерпимость Пины. И не сумев имитировать только ее железную волю, ее жесткую логику, ее твердость композиции.

А потом пришел Альмодовар, придумал женщину-тореадора, куколку-балетницу в коме, немой фильм, где мужчина-с-пальчик навсегда исчезает в вагине гигантши любовницы, – и наконец стало ясно, о чем же все эти тридцать лет вещала, говорила и показывала эта немка, главный женский голос в балете ХХ века и сегодня. «Кафе «Мюллер» – классика жанра – недаром взято Альмодоваром как эпиграф. Бауш, если разобраться, никогда и не спорила с тем, что женщины – цветы (растения). Просто уточнила, какие именно: хищные венерины мухоловки, которые, раскрыв липкую мягкую мясистую пасть, сонно поджидают жужжащих мушек-мужчин.

В фильме Альмодовара, в «Кафе «Мюллер», ударившись о стену, одна из женщин – худая, с осунувшимся лицом – сползает на пол и свертывается, как сухой лист. Это и есть сама Бауш – на тот случай, если кому интересно, как она выглядит.

Добавлю, что в жизни она носит простое и черное. Туго и гладко зачесывает волосы. Просто и скучно разговаривает («нет», «у меня нет никакого метода», «не знаю», «не думала над этим вопросом»), что, впрочем, освежает. На ногах у нее мужские ботинки. По непроверенным данным, не лесбиянка. И, как явствует из обмолвок в ее строго законспирированных интервью, невысокого мнения о людях.

Последние лет тридцать Бауш и ее труппа живут в Вуппертале, земля Северный Рейн – Вестфалия, по данным переписи населения за 1995 год – 384 тысячи жителей; есть также машиностроение, текстильная, химическая промышленность, подвесная железная дорога, Музей Энгельса. Словом, дыра – список разнообразных званий, наград и премий Пины уж точно длиннее списка вуппертальских достопримечательностей. Теоретически она могла бы выбрать себе для жительства любую столицу. «Почему Вупперталь?.. Да, это не самое приятное место на земле». И прибавляет: «Но именно поэтому там нечего делать, кроме как работать». Эта чистая, беспримесная полыхающая ненависть, отгораживая Пину, воздвигает железобетонные опоры и прочные стены ее балетов. Но, не правда ли, странная – такая неэкономная – идея: поселиться в дыре только ради того, чтобы каждый день напоминать себе, как отвратителен мир за окном?

Это не ненависть обиженного человека – не та, знаете, когда автор крошит своих персонажей, но становится жалко самого автора. Нет-нет – хотя Бауш и впрямь безжалостна. Ее балеты очень часто выглядят как жестокие опыты на людях. Например, такой. Дать объявление в газету. Собрать одиноких людей старше 65, никогда не занимавшихся танцами (оплывшие животы, венозные ноги). И придумать им балет. Репетировать с ними, возиться, станцевать. Они рады, они счастливы, они нужны – при виде их счастливых лиц на сцене испытываешь жгучий стыд одетого среди голых. А затем Бауш просто закрывает проект. Это и есть ударный эпизод всей затеи: эта тоска одиноких человеческих развалин перед окончательным возвращением в дом престарелых, тоска высшей пробы – ничем не исправимая, страшная, отвратительная, срежиссированная самой Пиной Бауш. Причем сама она вовсе не считает, что это ненависть, и, как часто бывает с людьми невербальными, ее собственная формулировка случайно попала в цель: «Я иногда чувствую отчаянную беспомощность перед лицом противоречий, в которые вступают люди. И тогда мне хочется говорить на сцене только об этом». Все, как я вам рассказала выше: Пина Бауш смотрит в окно в своем Вуппертале, пейзаж за окном ее решительно не устраивает. Но ужасается она не безобразию, а тому, что этого никто кроме нее не видит. Так ей самой, по крайней мере, кажется.

Про спектакль «Мойщик окон», который Пина Бауш везет ныне в Москву, остается добавить только, что на сцене там насыпана гора из лепестков роз (все-таки не торф) и что за три дня показов на Авиньонском фестивале его увидели около семи тысяч человек.