Дети генерала Франко

24 июня выходит фильм Педро Альмодовара «Дурное воспитание»

25-летний мексиканец Гаэль Гарсия Берналь, самый востребованный актер латинского мира, прошел крещение Педро Альмодоваром. В его «Дурном воспитании» Берналю, чей герой остается загадкой до последних минут, пришлось, по сути, сыграть три роли, в том числе – трансвестита, подражающего Саре Монтьель. Алексей Васильев, у которого уже три недели стоит перед глазами исступленный взгляд Берналя из последнего кадра «Дурного воспитания», делится мыслями о Педро Альмодоваре, а Альмодовар – впечатлениями от работы с Берналем.

Испания, зима 1980 года. Волна холода, обрушившаяся на Кастилия-Ла-Манча, заполучила первую жертву. Мотоциклист замерзает насмерть на шоссе №4 и продолжает двигаться по трассе со скоростью 90 км/ч. После того как он не реагирует на требование остановиться, двое полицейских начинают преследование. Образ прекрасен: мертвый юноша несется на мотоцикле по ледяной дороге, а его эскортируют двое полицейских.

– Куда же он спешит в такую рань и в такой холод?

– К тому, кто не мог ждать до утра.

Это первый диалог из фильма «Дурное воспитание»: молодой, но уже модный режиссер Энрике Годе, переживая кризис, ищет сюжеты для будущего сценария в газетной хронике и зачитывает понравившиеся отрывки секретарю. Через 105 минут фильма мы расстанемся с Годе осенью 80-го, когда тот закончит съемки своего пятого фильма «Визит», заверенные титром, что всю последующую жизнь он будет продолжать снимать фильмы со страстью – con pasion. Слово «PASION» вырастает до размера широкого экрана, становясь последним на сегодняшний день образом из целлулоидной иконографии Альмодовара.

1980
Той же осенью восьмидесятого, точнее – 27 октября, состоится премьера первого фильма уроженца Кастилия-Ла-Манча, в то время – мадридского телефониста, лидера панк-дуэта, автора хулиганских 8-миллиметровых короткометражек и персонажа гей-сцены постфранкистской Испании 30-летнего Педро Альмодовара. Pasiones Альмодовара одарят его карьерой, о какой в октябре 80-го он лишь мечтал. Его пятнадцатой картиной «Дурное воспитание» открыли самый почетный на свете Каннский фестиваль. «Дурное воспитание» представляет собой детективное расследование личности актера Анхеля Андраде (его играет Берналь); для такого расследования влюбленному в Анхеля режиссеру Энрике Годе потребуются два путешествия в прошлое: в 1963-й и в 1977 год. На пресс-конференциях Альмодовар признал, что этот его фильм, пожалуй, более автобиографичен, чем другие. В таком случае, Альмодовар совершил чистосердечное признание в постыдных, если не преступных, источниках вдохновения всего своего творчества.

Чтобы развернуть мумию прошлого, нужно аккуратно снять бинты – газетных вырезок, старых афиш, срезанных с фотографий силуэтов: из них складывается мозаика сверх меры дизайнерских – как всегда у Альмодовара – начальных титров. Они отсылают к самому первому кадру самого первого альмодоварского фильма – «Пепи, Люси, Бом и другие девчонки из шоблы». Нет, в самом первом кадре самого первого фильма Альмодовара, разумеется, куст анаши в горшке на подоконнике – но под подоконником валяется на матрасе Кармен Маура и наклеивает в альбом вырезанные из журнала силуэты звезд, в частности – Кристофера Рива в роли Супермена. Когда же титры «Воспитания» подходят к концу, возникает титр-обманка – «Сценарий и режиссура Энрике Годе», что сперва вводит поклонников Альмодовара в заблуждение: он написан тем же шрифтом, каким был написан титр «Сценарий и режиссура Альмодовара» в «Женщинах на грани нервного срыва» на фоне такой же, как в «Женщинах», монохромной фотографии дамы из модного журнала. Когда камера отъедет, мы увидим, что это афиша на стене офиса, и сразу поймем, какова профессия главного героя. Так, на титрах Альмодовар проложил мостик между своим самым первым фильмом и тем, что принес ему славу, приз Венецианского фестиваля и номинацию на «Оскар». Семь лет и семь фильмов между «Пепи» и «Женщинами» – это путь наверх и одновременно назад.

1977
Вначале фильмы Альмодовара были ультрасовременны. После смерти генерала Франко в 1975 году Испания отыгралась за 40 лет цензуры и пустилась в неслыханный загул, вошедший в историю под названием мовида, – Мадрид стал гей-столицей Европы, Барселону наводнили транссексуалы, панк-группы плодились как кролики, кинотеатры ломились от иностранного кино, террористы бесчинствовали. Новая конституция, легализующая все мыслимые свободы, будет принята в 1978-м; три года между смертью 157-сантиметрового диктатора, который остался в Книге рекордов Гиннесса как самый низкорослый правитель ХХ века, и официальной индульгенцией всем грешникам Испании были годами анархического брожения, тем более неотразимого, что пока еще противозаконного. В 1977 год Альмодовар поместил ту главу «Дурного воспитания», которая про транссексуала-героинщика, шантаж и убийство. Первые фильмы Альмодовара – такие же, как альбом Мауры в «Пепи», неряшливые коллажи из всякого мусора: жена полицейского, которая получает удовольствие, когда на нее писают бабы; «Конкурс всеобщей вые…и» в ночном клубе; террорист, которого просят заменить на сцене захворавшего солиста панк-группы; модель-героинщица, которая перед выходом на подиум блюет на выходное платье, и модельер, который на это не нарадуется, крича, что ее блевотина – недостающий последний штрих к костюму. Сам Альмодовар, пышненький, как советская буфетчица, выступал в собственных фильмах – «Лабиринте страстей» (1982), например, – с начесом на голове, затянутый в кожаную юбку; пел при этом сущую ахинею вроде «Я готовлюсь стать матерью».

В эпизоде-77 герои «Дурного воспитания» посещают ретроспективу фильма нуар и переходят из зала в зал, двери которых украшают афиши «Двойной страховки» Уайлдера и «Терезы Ракен» Карне. В своих ранних фильмах Альмодовар, открывший для себя американское криминальное кино в годы мовиды, все настойчивее начинает демонстрировать вкус к саспенсу, femme fatale и прочей хичкоковщине. В сюжетах «Матадора» (1986) и «Закона желания» (1987) преобладает криминальная интрига. А в фильме 1984 года «Чем я это заслужила?» Альмодовар даже обыграл Хичкока на его поле, изобретя хаотично двигающуюся улику: кровь убитого человека попала на ящерицу и засохла, и героине Мауры приходится попотеть, ловя рептилию, которая, попади она в руки полиции, сдаст убийцу с потрохами.

Альмодовар много и со вкусом говорит о своих фильмах, происхождении тех или иных сцен. Он любит кивать на Хичкока, Уайлдера и Дугласа Сёрка; указывать на то, как он перерабатывает сюжеты великих американских мелодрам рубежа 50-60-х вроде «Великолепия в траве» под своих персонажей: геев с криминальными наклонностями, трансвеститов и воришек. Однако в «Дурном воспитании» он, сдается, впервые проболтался, указав напрямую источник своего вдохновения, собственный эталон кинематографа.

1963
Третий временной пласт, в котором проходят поиски личности Анхеля Андраде, – это 60-е годы, когда будущий режиссер Энрике и будущий актер Анхель учатся вместе в церковно-приходской школе, переживают первую любовь, первое столкновение с ревностью (падре влюблен в 12-летнего Анхеля и встает на пути его интимной дружбы с Энрике) и первую утрату: их разлучают. Мальчишки дрочат друг друга, сидя в сельском клубе на фильме с Сарой Монтьель «Эта женщина». В рассказе «Визит», который повзрослевший Анхель принесет в 1980 году Энрике, главный герой – трансвестит, пародирующий Сару Монтьель; получив эту роль в экранизации, Анхель будет брать уроки у трансвестита, который выступает на эстраде с песенками Сары Монтьель из музыкальной мелодрамы 1960 года «Мое последнее танго». Фокус в том, что увлекшийся кино еще подростком, Альмодовар наверняка читал много кинопрессы. Названия американских фильмов, такие звучные в 50-60-е – то же «Великолепие в траве», «Трамвай «Желание», «Джонни Гитара», «Ночь охотника», – были окружены для него ореолом легенды до того, как он с жадностью наконец-то посмотрел их в годы мовиды. Но любовь к кино и представления о его основах, азбуке и непреложных законах закладываются в детстве; а в детстве Альмодовару было доступно в основном испанское и латиноамериканское кино, в частности, по-дизайнерски красивые, по-каталожному щедро меблированные и декорированные, полные внутрисемейных тайн и трагедий, смертельных болезней возлюбленных и прочих демонических бед музыкальные мелодрамы Марио Камуса с Сарой Монтьель и Рафаэлем («Эта женщина», 1969, «Когда тебя нет», 1966, «Пусть говорят», 1968). Когда в «Женщинах на грани нервного срыва» (1988) Альмодовар наконец дал волю этой своей привязанности, разыграв салонную комедию ревности на фоне нарисованного на заднике города, обрядив героинь в костюмы-шанель и подведя им глаза по моде «Клеопатры», утрированной в испанском кино, как и в любом провинциальном кино, склонном к преувеличению (одежда и макияж героинь испанского, мексиканского и, скажем, египетского и пакистанского кино 60-70-х практически идентичны); он обрел международное признание. Потому что он открылся в любви – хотя вербального признания, которое состоялось в «Дурном воспитании» с его страстями по Монтьель, пришлось дожидаться еще 16 лет. В «Женщинах» и следующих фильмах он прикрывал петушиную выправку Рафаэля и кошачьи слезы Монтьель фигурами американцев – Николаса Рэя, Уильяма Уайлера, Дугласа Сёрка, которых он напрямую цитировал в фильмах; влияние Камуса считывалось скорее в общих признаках стиля. Мне лично безгранично приятно услышать признание от самого Альмодовара – в своем вгиковском дипломе, одна из глав которого посвящалась альмодоварской «Кике» (1993), я изучал адаптацию Альмодоваром стиля Камуса и прочих мастеров латинской мелодрамы, увлеченно – опять-таки con pasion – доказывал это влияние: теперь, по прошествии 10 лет, маэстро соблаговолил согласно кивнуть.

1990
С «Женщин» начинается золотой период Альмодовара, который он сам определил как «фильмы для сердца, ума и гениталий». С тех его картин выходишь с желанием, о котором пела Далида: «Faire l’amour avec la vie (заниматься любовью с жизнью)».

Я впервые увидел его кино именно тогда. Жизнь Москвы в чем-то напоминала мовиду до приема конституции – город, в котором еще не забрезжили признаки буржуазности, но жители, напялив вычурные лохмотья с Тишинского рынка, уже пустились во все тяжкие. Мне только что исполнилось 17. Меня зачислили во ВГИК; в этот же день городу Калинину, откуда я приехал в Москву поступать, вернули историческое название Тверь. До падения СССР оставалось несколько месяцев, но в Москве уже открывали кинотеатры западных держав. «Форум» показывал итальянские фильмы, «Мир» – французские, а «Художественный» – испанские; открывал его в статусе испанского кинотеатра Альмодовар, чье имя мне тогда еще ничего не говорило. С собой он привез свой свежий «Свяжи меня». Думаю, история моей первой встречи с Альмодоваром очень понравилась бы ему. В ночь накануне похода на «Свяжи меня» я впервые занимался любовью. Глядя на следующий день на страсти Бандераса и Абриль, я видел поцелуи и объятия, словно впервые, хотя прежде видел секс в кино десятки раз. Теперь я знал вкус секса; губы горели вслед губам Абриль, и мускулы сокращались вслед мускулам Бандераса; в кресле кинозала я ощущал стойкое послевкусие минувшей ночи и внимал уроку: жить и любить стоит только con pasion. Произошло это на третьем месяце моей жизни без родителей – я считаю, что Педро Альмодовар принял от них эстафету моего воспитания. Возможно, дурного.

Берналь
Я почти ничего не сказал о Гаэле Гарсии Бернале, который сыграл в «Дурном воспитании» едва ли не лучшую мужскую роль в мировом кино последней четверти века. Досмотрев фильм до конца, я осознал, что бесконечно влюблен в его персонажа, всю жизнь увлекался похожими на него людьми и в голодные годы, выпавшие на время первого знакомства с Альмодоваром, в чем-то сам был с ним схож. Но поскольку герой Гаэля – энигма фильма, его детективная загадка, пусть сам режиссер откроет то, что считает возможным. Это автоинтервью Альмодовар взял сам у себя перед каннской премьерой.

– Как так вышло, что, по нескольку раз переодев каждого молодого испанского артиста в платье, вы все-таки выбрали Берналя?

– Да так и вышло, на пробах.

– А чем он оказался лучше других?

– Он такой соблазнительный – и как юноша, и как девушка. Это страшно важно для понимания отношений его героя с окружающими, для объяснения того, как по нему все сходят с ума.

– Гаэль играет негодяя?

– Мне нравится сравнивать его с аморальными персонажами Патриции Хайсмит, вроде мистера Рипли, чьи преступления не принижают их, а, наоборот, делают их тоньше, возвышеннее и очаровательнее, чем прежде. Если рассмотреть фильм как заурядный триллер, Гаэль выступает тут в амплуа femme fatale или – в его случае – enfant terrible, потому что столкновение с ним ведет к падению всех остальных героев. «Падение», кстати, – это испанское название фильма Билли Уайлдера «Двойная страховка», чернейшего из всех фильмов нуар, которому я отдаю дань уважения в «Дурном воспитании». Когда Хуан и сеньор Беренгуэр гуляют по музею гигантских скульптур в Валенсии и обсуждают план убийства, Хуан говорит своему любовнику, что после того как все будет выполнено, им нельзя будет некоторое время встречаться. Наивный, как все обманутые влюбленные, сеньор Беренгуэр считал, что убийство сблизит их, а на самом деле оно их разлучает. Эта сцена напоминает (и воспевает) эпизод в супермаркете из «Двойной страховки». И хотя мне в общем нравится, как все вышло, я точно знаю, что на цветной пленке нельзя превзойти красоту Барбары Стэнвик в туго завитом светлом парике и огромных темных очках, стоящей посреди пирамид консервных банок во всем великолепии черно-белого кинематографа.

– А как вам было работать с Гаэлем?

– Непросто, и мне, и ему. Сложновато играть сразу трех людей, двое из которых так непохожи. Я думаю, что это самая сложная роль Гаэля. Мало того что ему было нужно умудриться не выглядеть гротескно в женском платье, так я еще и требовал от него чистого испанского языка, безо всякого мексиканского акцента.

– Но вы довольны результатом?

– Да. И я надеюсь, зрители тоже не поставят ему в вину то, что один из его персонажей так отвратителен. У Гаэля все впереди, и он еще заработает кучу денег.

– Гаэля в его женской ипостаси одевает Готье.

– Я попросил его придумать одежду для Сахары, особенно ее сценический костюм – настоящий шедевр. Это платье телесного цвета, создающее иллюзию полной обнаженности. Жопа, груди и лобок украшены стразами вперемешку с коричневым и розовым бисером. Это такое воплощение грубой, но насквозь фальшивой женственности. Жан-Поль – это большой ребенок, именно поэтому он не способен сделать ничего вульгарного. Я им восхищаюсь.